Моя слепота

Моя слепота

В Париже мы с Катенькой провели прекрасные дни. Гуляли по французской столице, сидели в маленьких кафешках, покупали что-то в маленьких магазинчиках. Катенька очень похудела, и вся одежда стала ей велика. Не могу понять, почему я не придавал этому факту никакого значения. Столь очевидный симптом — резкое похудение — обязан был меня насторожить. Ещё больше меня должно было испугать то, что Катенька, которая была страстной шмоточницей и заслуженной покупательницей республики, крайне неохотно в Париже покупала что-либо себе. Всем остальным — с огромным удовольствием. А себе как-то без особого желания, порой даже произнося нечто похожее на «мне это уже не понадобится». Я сердился, но серьёзного внимания на это не обращал. Скорее всего, опять был занят своими болячками и своим самочувствием. Понимаю (речь ведь идёт о ноябре 2008 года), что, вероятно, уже ничего нельзя было изменить. До Катенькиной кончины оставалось всего три месяца. Но ещё существовал хоть призрачный шанс побороться! Я сам его упустил.

Мы возвратились в Москву, и моя жизнь пошла привычным чередом. Я вернулся на сцену, опять начал активно заниматься со своими студентами. Как я уже рассказывал, первым спектаклем, сыгранным мной после полугодового перерыва, стал «Бумажный брак», опять же по Ганниной пьесе. В нём мой герой смертельно болен и в конце умирает. Те, кто видели меня в том спектакле, говорят, что это было, возможно, лучшее моё исполнение данной роли. Вероятно, пережив клиническую смерть, я подсознательно начал глубже понимать и ощущать обречённость своего персонажа.

Почувствовав, что способен выдерживать большие спектакли, я понемногу начал выезжать на гастроли. Долгие годы очень часто гастрольную жизнь со мной разделяла Катенька. Она была легка на подъём, любила ездить и не любила расставаться со мной. Я, конечно, радовался, когда Катенька была рядом. И той зимой, волнуясь за меня, она решила поехать со мной на гастроли в Киев. Мы приехали туда 25 декабря 2008 года на католическое Рождество. Я всё ещё не понимал, что происходит с Катенькой, хотя мы так и не смогли пойти погулять по любимому ею Киеву. Она сказала, что очень устала, и целый день пролежала в гостиничном номере. Но даже это не раскрыло мне глаза на приближающуюся трагедию! (Летом 2010 года мне вновь довелось посетить Киев с гастролями. По воле какого-то рока меня поселили в том же номере, где два с половиной года назад жили мы с Катенькой. Я спустился в ресторан пообедать и физически ощутил, как мы с ней сидели здесь, и Катенька, так любившая хорошо покушать, отказалась есть, а только сидела и курила. Почему я тогда ничего не понимал?!)

Последний в её жизни 2009-й Новый год мы справляли у Ганны Слуцки. Катенька почти ничего не ела, что, повторю, было для неё совсем нехарактерно, тем более что она очень любила Ганнину готовку. Почти всё время она пролежала на диване и при первой возможности предложила мне вернуться домой. Это было так не похоже на неё, она любила праздники, особенно Новый год. Я по-прежнему ничего не понимал, хотя, как я узнал гораздо позднее, Ника и ещё несколько наших близких уже были осведомлены о страшном Катенькином диагнозе. Но Катенька попросила дочь ничего мне не говорить. Она оберегала меня всеми доступными ей средствами, включая прямую ложь. По тем же гуманистическим соображениям ничего не говорилось и её родителям. Вся тяжесть решений и действий, включая сохранение тайны, пала на плечи Ники. Должен признаться, я и теперь не понимаю, как она справилась с этой непосильной ношей.

После Нового года мы поехали на несколько дней отдохнуть в подмосковный пансионат. Картина в точности повторила киевскую: Катенька с трудом доходила до завтрака, почти ничего не ела, а потом лежала в номере. За время пребывания в пансионате мы ни разу не вышли погулять на улицу. Она всё больше худела, но ни одной жалобы на боль я от неё не слышал. Каким же я был слепцом! Я даже тогда не понимал, что являюсь свидетелем и участником трагедии.