Куда податься?
Куда податься?
Собственно говоря, вопрос со стационарными театрами на тот момент был для меня уже решён окончательно. После «Ширли-мырли» и моих сценических успехов я стал очень популярным в театральных кругах. Меня регулярно приглашали на работу главные режиссёры многих театров. Не могу сказать, что мне это не льстило, но я всегда отказывался по разным причинам. Иногда был не слишком интересен сам театр, порой у меня физически не было времени на ещё какие-то работы. Но чаще всего дело было в другом, о чём я честно и говорил. Так, на предложение худрука Современника Галины Борисовны Волчек, крайне лестное для меня, я ответил, что никак не могу обидеть Валентина Николаевича Плучека (я тогда ещё служил в Сатире), человека очень уважаемого мной и ничего плохого, кроме хорошего для меня не сделавшего. Мне кажется, Галина Борисовна меня поняла. Аналогичная история была и с нежно любимым мною Олегом Николаевичем Ефремовым. Надеюсь, мои ответы не только не обижали больших режиссёров, но и вызывали положительную реакцию — всё же честность и преданность должны в людях цениться. Хотя не знаю, если бы в тот период моё положение в Театре Сатиры было иным, вёл ли бы я себя столь же корректно по отношению к своему художественному руководителю. Скорей всего смалодушничал бы и перешёл в другой театр. Ведь легко убедить себя, что здесь тебя не ценят, не дают хороших ролей, а там твой талант раскроется во всём блеске; что иначе ты уже ничего не успеешь сыграть, поскольку жизнь актёрская коротка. Хотя, может быть, и не перешёл бы.
Рядом всегда была моя Катенька, являвшаяся для меня нравственным ориентиром. Она всегда разбирала каждую историю со всех сторон, изыскивая самый лучший и честный выход из любой ситуации. И Катенька не дала бы мне поступить подло. Просто не могла бы это пережить. С другой стороны, не был бы я ведущим артистом Сатиры, звали бы меня к себе руководители других театров? Как бы они прознали, что я что-то могу в своей профессии?
Правда, однажды я всё-таки поддался мстительному чувству. Да, я был на пике славы, режиссёры охотились за мной, но, как вы уже знаете, так было не всегда. В середине 80-х годов, во времена моего длительного простоя, я обзванивал театры и везде получал отказ, но продолжал надеяться и звонил снова и снова. Как вы понимаете, мобильных телефонов тогда не было, секретари главных режиссёров и директоров к телефону не подзывали, в общем, ситуация была вполне унизительная. Однажды мне удалось дозвониться в театр Эрмитаж и неожиданно к телефону подошёл его главный режиссёр Михаил Захарович Левитин. То ли я попал ему под горячую руку, то ли у него были какие-то неприятности, но на мой простой вопрос, не собирается ли театр проводить прослушивание новых актёров, он крайне неучтиво ответил: для вас, молодой человек, такого этапа в театре не предвидится. Собственно говоря, я получал отказы во всех театрах, но почему-то его ответ, возможно из-за формулировки, особенно врезался в память… Прошло много лет, и к телефону подхожу уже я и слышу в трубке голос Левитина, которого сразу узнал. Он спросил, не хочу ли я поработать с ним. Не знаю, какая муха меня укусила и где в глубинах подсознания жила моя давнишняя обида, но я, не раздумывая, ответил: для вас, уважаемый режиссёр, такого этапа не предвидится.
От природы я человек добрый, стараюсь никогда никому не хамить, и впредь не собираюсь этого делать. И стараюсь по мере сил никогда не обижать, а тем более не унижать людей. Но что-то такое, вероятно, в нас живёт, о чём мы сами не подозреваем, что делает нас хуже, чем мы есть на самом деле. Необходимо каждый раз в себе разбираться, дабы не дать этому вылезти наружу. Мне и сегодня стыдно за тот ответ, хотя он был следствием, а не причиной. Но — нельзя так. Всегда нужно взять паузу, набрать в лёгкие воздух, подумать, а уже потом отвечать.