Новое спасение

Новое спасение

Врачи были очень довольны тем, как идёт восстановление, уверяли, что всё у меня в полном порядке. Я им абсолютно доверял, хотя немного смущало, что у меня продолжались постоянные боли, а при минимальной нагрузке нечем было дышать. Я приставал с этим к Катеньке, которая решила, что я стал излишне мнительным. Слишком свободен, слишком прислушиваюсь к себе. Она была уверена, что мне необходимо быстрее выйти на сцену, и это сразу вылечит меня. Именно отсутствие работы мешает мне, а безделье невольно сосредотачивает на каких-то мнимых ощущениях. Я соглашался с ней, но чувствовал себя не лучше. Тем временем Катенька сама несколько раз съездила к врачам в Москву, и по возвращении убедила меня, что с ней всё в порядке, она абсолютно здорова.

К осени мы вернулись в Москву. Врачи рекомендовали мне для полного выздоровления пожить ещё в кардиологическом санатории у моря и только потом начинать мою привычную деятельность. Мы стали узнавать, куда бы направиться. И были потрясены, когда выяснили, сколько будет стоить пребывание у моря, например, в Сочи. Спасло нас (как оказалось, в прямом смысле слова) то, что на России мир не заканчивается. Аналогичное лечение на Средиземном море во Франции вместе с недешёвой дорогой, как оказалось, стоило гораздо меньше. И мы решили отправиться во Францию, в городок Люболь, а по окончании медицинских процедур заехать на несколько дней в Париж просто погулять.

По рекомендации местных врачей мы решили не лететь на самолёте, а отправиться во Францию поездом. Не уверен, что это был лучший вариант. В турагентстве нам обещали такой маршрут: в Москве мы садимся в поезд, вагон идёт до Берлина, там его подцепляют к французскому поезду, во Франции пересаживаемся на поезд, идущий на нужный нам курорт Люболь, где нас уже встречают.

В реальности всё оказалось совсем не так. В Берлине надо было не просто пересесть на другой поезд, а сделать это совсем в другом месте. Сдать наш багаж в камеру хранения было невозможно, так как из-за угроз терроризма в Европе эти камеры были запрещены. Мне пришлось таскаться с нашим немалым багажом и сидеть много часов, ожидая поезд во Францию. Как вы понимаете, после инфарктов мне это было категорически запрещено. В общем, на курорт я прибыл в далеко не лучшем состоянии. Правда, там уже оказался истинный рай. Мы с Катенькой гуляли по берегу осеннего моря, наслаждались морским воздухом и были счастливы.

Но радость от пребывания во Франции омрачалась моим плохим самочувствием. По всем прикидкам мне с каждым днём должно было становиться всё лучше и лучше, а на деле всё было наоборот. Каждый шаг мне давался с огромным трудом, в груди всё ныло и сжималось. В какой-то момент я уже не мог этого терпеть. Я вдруг понял, что мои ощущения ничем не отличаются от тех, что я когда-то пережил на сцене в Прибалтике. Мы пошли в местную больничку, где врачи сразу поняли, что со мной происходит. Но больничка эта была маленькая, в ней не было кардиологического отделения. Местные медики вызвали машину скорой помощи, на которой меня отвезли в огромный отличный госпиталь в Нанте. Там не стали тянуть, и уже через несколько минут я оказался на операционном столе. Мне вынуждены были поставить ещё четыре стента, так как предыдущие, прибалтийские, закрылись, и у меня опять функционировал лишь один сосуд на те же 40 процентов. Ещё день промедления, и сегодня некому было бы писать эту книгу. И опять Некто меня спас. Мы ведь не зря уехали во Францию, предпочтя её санаторию в России. В той же ситуации на родине я вряд ли бы выжил. Российские врачи были уверены, что моё выздоровление идёт чётко по плану. Они просто не понимали, что происходит с моим сердцем. И тогда этот Некто отправил нас с Катенькой туда, где про это всё понимали. Французские врачи остались очень довольны качеством сделанной в Прибалтике операции, но были поражены массе профессиональных неточностей, допущенных потом уже в России, в период моей реабилитации. Ещё раз повторяю: я ни в чём не виню российских эскулапов. Это их беда, а не вина. И не только их, а большинства российского народа, не имеющего возможности пользоваться достижениями современной медицины. Впрочем, это уже совсем другая тема.

Катенька в очередной раз проявила свои недюжинные человеческие и администраторские способности. Во французской провинции люди не говорят по-английски, а мы не знали ни слова по-французски. Каким-то непонятным образом Катенька быстро познакомилась и сдружилась с милой женщиной, гражданкой Украины, работавшей в госпитале и ставшей нам не просто переводчицей, но добрым ангелом. Через неё мы смогли коммуницировать с местными врачами и иным медперсоналом, быстро поставившим меня на ноги. Они не только разрешили мне поехать в Париж погулять перед отъездом на родину, но и вернуться в Москву на самолёте, избежав утомительной дороги железнодорожным транспортом.

Меня вообще поражает принципиально иное отношение там к больному человеку. Если человек болен, его надо лечить, а не запрещать жить полноценной жизнью. Если его вылечили, то он уже не больной, и ему можно всё, что и любому здоровому человеку. Если вылечить его невозможно, надо создать ему нормальное качество жизни больного человека. Я не готов участвовать в спорах, чья система здравоохранения лучше — российская или западная. Я только вижу, что люди там живут дольше, находятся в лучшей физической форме, выглядят моложе, чем здесь. И знаю, что когда у нас человек заболевает, он ищет любую возможность воспользоваться медицинскими услугами в Германии, США, Израиле, Франции. Обратных примеров я не встречал. Говорю об этом без всякого злорадства, а с искренней болью.