Маркиз

Маркиз

Когда я вышел в полк, весною 1905 года, последний командир, о котором еще рассказывали, — дальше была уже «пыль веков», — был Владимир Васильевич Пенский. Командовал он нами с 1890 по 1899, по долготе командования рекорд. Обыкновенный срок был 3–4 года. Пенский был коренной Преображенец, небольшого роста, старый, сухой и с безукоризненными манерами, почему и получил он офицеров прозвище «маркиз». Держал себя с большим достоинством, говорил медленно и слегка в нос. Рассказывали, что вежлив он был умопомрачительно. Раз приехал к холостому подпоручику «отдавать визит», что он проделывал неукоснительно. Посидев немного в кабинете у хозяина и поговорив на общие темы, — о службе во время «визита» говорить было бы неприлично, — Пенский поднялся уходить. Хозяин пошел проводить его в переднюю и, т. к. деньщик куда-то вышел, хотел подать ему пальто. Пенский уклонился и произнес знаменательные слова:

— Помните, молодой человек, генерал может подать пальто прапорщику, но прапорщик генералу не должен.

По Преображенскому полку, где тот тоже служил короткое время, Пенский был дружен с Владимиром Александровичем и говорил ему «Ты, Ваше Высочество». Будучи старшим полковником, он в том же полку наставлял царя, когда тот был капитаном.

Таким образом, по толстовской «неписаной субординации», он, командуя Семеновским полком, справедливо считал себя много выше военного министра и держал себя с начальством соответственно. Такая «независимость» всегда ценится подчиненными и «маркиз» у нас был популярен.

В полку, как и всюду в пехоте, существовала «охотничья команда», насчитывавшая человек 50 чинов при двух офицерах, начальнике и помощнике. Как правило, туда отбирались люди легкие и спортивные. В лагерях они исполняли должности разведчиков, а больше половины зимы проводили в тех же лагерях в Красном Селе, с утра до вечера гоняя на лыжах. Если попадались удачные офицеры, в этом спорте команды показывали иногда высокий класс. Например, за год до германской войны, охотничья команда Измайловского полка с моим приятелем еще по училищу, Вл. Соколовым, в рекордное время совершила пробег из Архангельска до Царского Села, где их встречал сам парь. И Соколов рапортовал царю, что «отсталых нет».

Охотничьи команды употреблялись иногда в качестве охраны и загонщиков на царских охотах, особенно тогда, когда приезжал в Петербург кто-нибудь из знатных иностранцев.

Тогда гвардейские команды привозили по железной дороге в Гатчину, обыкновенное место охот; все получали отличное дворцовое довольствие, а чины, кроме того, по серебряному рублю с носа в день, что им особенно нравилось.

Раз как-то зимой, на одной из таких охот начальнику, нашей команды, поручику Ш., вместе с двумя егерями, заряжавшими и подававшими ружья, пришлось стоять на номере в пяти шагах за царем. Николай II никогда не увлекался спортом, но две вещи он любил и делал хорошо: ездил верхом и стрелял. В этот раз он был в ударе и стрелял отлично. Ш., который сам был страстный охотник и отличный стрелок, и из винтовки и из охотничьего ружья, стоял сзади и облизывался. Один выстрел был особенно удачный дуплет, причем второго фазана царь срезал вкось, уже на довольно большом расстоянии. Когда он упал, Ш. не выдержал и сам себе, но довольно громко, сказал:

— Вот здорово!

Всякая удача вдвое приятнее, когда есть кто-нибудь, кто может ее оценить. Царь обернулся и с веселой улыбкой спросил:

— Вам понравилось?

— Очень, Ваше Величество!

— Как Ваша фамилия?

— Ш., В. И. В-во.

— Вы сын такого-то?

— Так точно.

— Ну вот, раз Вам понравилась моя стрельба, возьмите себе этих фазанов и съешьте их за здоровье императрицы и мое.

— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Величество.

Когда охота кончилась и команды были отпущены, фазанов упаковали и Ш. весьма довольный повез их к себе в Петербург. Но в сердце у него все-таки сосал маленький червячок. Предстоял разговор с «маркизом». По уставу каждый воинский чин, которого государь или другое высокое лицо удостаивало разговором, обязан был по возвращении в расположение своей части немедленно же подробно доложить об этом своему начальству.

Ш. долго обдумывал план разговора и решил по возможности все скомкать. Он стоял за царем, тот повернулся и подарил фазанов.

Но «маркиз» был старая лисица.

— Позвольте, позвольте, Вы говорите, что государь подарил Вам пару фазанов… Но с какой же стати? Так, ни с того, ни с сего? Тут что-то не так… Вы мне не все рассказываете…

— Я позволил себе выразить одобрение отличной стрельбе Его Величества.

— Но в какой же форме, что Вы именно сказали?

— Я сказал: «Вот здорово!»

— Теперь мне все ясно. А не находите ли Вы, что это несколько неподходящая форма обращения поручика к Всероссийскому Императору?

— Ваше Прев-во, я очень хорошо понимаю, что так не следовало говорить, но слово вырвалось у меня инстинктивно…

— Да, я понимаю, инстинктивно… Я все-таки посоветую Вам в будущем больше действовать по воле Вашего разума, чем под влиянием импульсов и инстинктов.

И подал руку.

Будучи хорошим командиром, воспитателем главным образом офицеров, и в условиях мирного времени, для строя «маркиз» совершенно не годился. Высокие сапоги он носить не любил и надевал их только в лагерях, когда ходить в длинных штанах и маленьких шевровых ботинках было уже абсолютно невозможно.

При нем, впрочем, самый хвостик их захватил и я, производились сомкнутые полковые ученья, ученья времен Очаковских и покорения Крыма.

На поле перед лагерем полк выстраивал полковую резервную колонну, в первой линии батальоны 1-й и 2-й, а в затылок им 3-й и 4-й, все роты во взводных колоннах.

Получался огромный правильный четырехугольник, ящик, где вся штука была в равнении, особенно при захождении плечом. При таком учении все четыре командира батальонов, четыре батальонных адъютанта, командир полка и полковой адъютант были верхами.

Из всех возможных эволюции полка в этом древнем строю, «маркиз» признавал только два, движение вперед и движение назад. Старая же «шкапа», на которую он водружался, обыкновенно бывала, в предохранение от укуса оводов, с крупа и с боков, до такой степени густо намазана лизоформом, что вонь разносилась по всему полку, особенно когда генерал для удобства командования, становился с подветреной стороны.

Беря пропорционально, конь был ровесник седоку и с самыми лучшими манерами. Вероятность того, чтобы он лягнул, была приблизительно такая, как если бы сам «маркиз» вдруг харкнул в гостиной на пол. Тем не менее однако, несмотря на это и на густой слой вонючей жидкости, обыкновенно принималась еще одна предосторожность. За командиром шел солдат конюх, в руках у него была березовая ветка, при «помощи которой он сгонял с лошади слепней, оводов, мух и прочих врагов генеральского спокойствия. Когда генерал, переезжая с места на место, трогал маленькой рысцой, более резвых аллюров он не признавал, конюх с веткой рысил за ним.

«Маркиз» был независимый и состоятельный человек, за карьерой не гнался и никаких статских генеральских мест, которых было так много, устраивать себе не пожелал.

В 1899 году он честно и чисто вышел в отставку.