Христофоров
Христофоров
Человек лет под 50, маленький, толстый, лысый, большие рыжие усы, на кончике носа очки в белой оправе.
Одет неизменно в белую тонкую солдатскую рубашку, без малейшей складочки на толстом животе. На рубашке красные погоны с золотой фельдфебельской нашивкой. Фигурой и лицом необычайно похож на белую морскую свинку.
Говорит очень быстро, охотно и с хорошо знакомыми офицерами не прочь посплетничай, о полковых делах, которые знает в совершенстве. Характер веселый и смешливый. В разговоре часто хихикает, но отнюдь не подобострастно, а скорее сообщнически… Знает себе цену.
Со старшими офицерами почтительно фамильярен, к младшим относится ласково-покровительственно. И «Ваше Превосходительство» и «Ваше Высокоблагородие» и «Ваше Сиятельство» — выходят у него на одни манер, как-то «Высс», похожее даже не на слог, а на нечленораздельный звук.
Писаря у него ходят но струнке, хотя никто никогда не видал, чтобы он накладывал на них взыскания, или даже строго с ними говорил.
Сколько лет он носил полковую форму, никто кроме него самого, кажется, не знал. Было известно, что кончил он в свое время полковую «Школу солдатских детей» и поступил в канцелярию писарем, но случилось это 25 или 30 лет тому назад, никто хорошенько сказать не мог, так как самый старший полковник поступил в полк уже при нем.
Владимир Васильевич Христофоров, старший писарь Строевого Отделения Полковой Канцелярии, официально правая рука полкового адъютанта, а неофициально — его наставник и учитель. Если принять во внимание, что при необычайной памяти и добросовестности он пересидел, по крайней мере, 12 полковых адъютантов, 6 или 8 командиров полка и десятка полтора начальников дивизии, можно себе представить, какой склад всевозможных постановлений, приказов, приказаний и распоряжений хранился у него в голове.
Вся строевая часть полкового приказа, все, что офицера непосредственно касается, все назначения, увольнения, командировки, отпуска, болезни, дежурства, караулы — все это проходило через его руки.
Бывало, клеят тебя несколько раз в месяц в караул в «Экспедицию Заготовления Государственных Бумаг», караул и далекий и скучный… Пойдешь наверх в канцелярию «выяснять». (Это уже начиная со второго года службы. В первый год вообще разговаривать не полагалось. Назначили и иди!).
— Христофоров — или — Влад. Вас., опять меня в экспедицию закатили!
— Ей-Богу, Высс…, это полковой адъютант распорядились!
И хоть знаешь, что все наряды ведет он, особенно, когда адъютант с ленцой, — ничего с ним не поделаешь…
Начальник учебной команды, Шт. — капитан Алексей Матвеевич Поливанов был образцовый служака, но человек горячий. Чуть что, бывало, багровеет в лице, задыхается и придушенным, полным страдания голосом начинает вопить.
Весна. В учебной команде идут усиленные занятия перед экзаменами. Каждый час на счету. И вдруг, в проекте приказа вся команда по караулам! Это значит два дня пропало, день караула и второй день отдыха, как полагается по уставу.
«Матвеич» сжимает кулаки и наклонив голову, как бульдог, летит в полковую канцелярию.
— Где этот Христофоров? Давайте мне Христофорова!
С невинно-удивленным лицом появляется Христофоров.
— Послушайте Христофоров, Вы скажите, Вы это нарочно? Вы это на зло мне делаете?!
— Высс…, Ей-Богу, это полковой адъютант!
— Давайте мне его сюда, полкового адъютанта!!!
— Вес…, Высс…, Ей-Богу, не извольте волноваться, они с командиром полка в кабинете заняты.
И показывает головой на закрытую дверь в адъютантский кабинет. А там, запершись, сидит адъютант один и ждет, пока «Матвеич» успокоится.
— Взорвать вас всех здесь, всю вашу канцелярию. Бомбу вам сюда!!! — шипит Матвеич.
— И ей-Богу, Высс…, напрасно волнуетесь… все они Вас знают. И сколько лет в полку служу, никогда такой учебной команды не бывало… Ей-Богу, Высс… все говорят!
— Врете Вы все, старая лисица!
Но похвала всегда приятна и начальник учебной команды, полууспокоенный, уходит.
Христофоров стучится в кабинет к адъютанту.
— Высс…, сейчас капитан Поливанов, ей-Богу, Высс…, умора… Всех нас чуть не разнес!
— А, может быть, их можно и не назначать?
— Высс… Никак нельзя. Команда всегда три раза в год в караулы ходит, а в этом году только раз ходили… Ей-Богу, Высс… им полезно… Практическое изучение устава гарнизонной службы!
И на этот раз уже откровенно хихикает.
Учебная команда в караул, конечно, идет.
Как сверхсрочный фельдфебель, Христофоров имел тут же, через корридор, против канцелярии, комнату, двойной солдатский паек и рублей 25 в месяц жалованья. В комнате у него я никогда не был, но по аналогии с другими фельдфебельскими помещениями, она должна была быть разделена на три части: гостинную, она же и столовая со столом, покрытым клеенкой, диваном и мягкими стульями, спальню и кухню. Жилищная площадь небольшая, но сам хозяин приходил домой только обедать и спать. В канцелярии он сидел с 8 утра и до 11 часов вечера, даже и в праздники.
Христофоров был человек семейный. Жену Христофорова я никогда не видал, но по корридору канцелярии иногда шмыгали рыженькие гимназистки, и исчезали в его двери.
Жить на 25 рублей в месяц, хотя бы и при квартире и пайке, — семейному человеку трудно, а потому из полковых сумм ему что-то уделялось. Кроме того существовало неписанное правило, что при каждом приятном событии в офицерской жизни, отмеченном в полковом приказе, — производство, отпуск, получение роты и т. д., — Христофорову презентовалось юбиляром от 3 до 5 рублей, а иногда и больше, по средствам каждого. Впоследствии дело это упростили и офицеры просто стали платить ему по 50 рублей в месяц, из своего кармана, установив на этот предмет особый вычет.
На войну Христофорова не взяли. Он был необходим для мирного времени, а для войны не годился.
Но и в Запасном батальоне в Петербурге, при весьма нестроевом командире П. И. Назимове и при прапорщике «со стороны» — адъютанте, при огромных комплектованиях и посылках в полк маршевых рот, — дела ему не прибавилось. К этому времени он был произведен в военные чиновники, но говоря со старыми офицерами еще долго сбивался на привычное «Высс…».
Войну Христофоров переживал плохо. В сентябре привезли раненым А. А. Рихтера, через несколько времени убитого Д. П. Коновалова, а на следующее лето Ф. Я. Сиверса. Все это были близкие ему люди, двое бывшие полковые адъютанты, один заведующий мобилизацией. Христофоров как-то сразу постарел, посерел, перестал хихикать и еще глубже ушел в свою канцелярскую писанину.
Февральская революция, как почти, всех его сверстников, старых слуг полка, его ошеломила. Писаря его немедленно же с восторгом нацепили на себя красные банты. Надел и он, но, видимо, без всякого удовольствия.
Помню в конце июля, уже в статском платье, по делу захожу как-то вечером в канцелярию. В этот день как раз была у Мариинского дворца демонстрация солдатских толп, не желавших ни Константинополя, ни аннексий и ни контрибуций. Христофоров сидит за столом один и что-то по обыкновению проверяет. В канцелярии пусто. Все писаря ушли гулять.
Начали мы с ним говорить на злободневные темы.
— Высс…, г-н капитан, что же теперь будет?
— Да что же будет, Владимир Васильевич, проиграли войну, разве Вы сами не видите?!
— А что ж дальше-то будет?
— Как-нибудь выкрутимся… Велик Бог земли Русской!..
Больше я Христофорова не видал.
Когда настал октябрьский переворот и полк. Бржозовский умудрился превратить Семеновский полк в «Полк по охране Петрограда», Христофоров по-старому заведывал строевой канцелярией. В этих казармах на Загородном проспекте он вырос и состарился. Куда же ему было идти?
Что о ним случилось дальше — не знаю.