Представления о некоторых явлениях природы

Представления о некоторых явлениях природы

О грозе и тучах

Если я нахожусь в комнате и кто-нибудь предупреждает меня о том, что начинается гроза, я обычно подхожу к окну и кладу руку на стекло, чтобы ощущать удары грома.

Итак, вообразите себе следующую картину: началась гроза, я стою у окна, приложив ладони к стеклу. Я ощущаю вибрацию стекла при сильных ударах грома. Если я не открываю форточку для того, чтобы воспринять дождь и порывы ветра, а только ощущаю удары грома, то мне представляется, что стекла вибрируют от многих ударов какого-то чудовищно сильного существа, которое так далеко находится от земли, что зрячие люди не в состоянии его видеть, а я не могу осмотреть руками. Это существо представляется мне очень большим и совершенно бесформенным (в действительности я, конечно, знаю, отчего происходит гром и молния, но когда я ощущаю удары грома, то представляю именно существо). Но даже при напряжении всего моего воображения я ни как не могу представить себе ни объема, ни формы этого существа. Я ощущаю лишь его огромную силу по колебаниям воздуха, ударяющего в оконное стекло. Когда вибрации становятся сильнее и чаще, мне кажется, что существо находится совсем близко от окна; когда же вибрация слабее и реже, оно удаляется от окна.

Но если я высунусь в открытую форточку и кроме ударов грома буду воспринимать еще дождь и ветер, мое представление о грозе окажется несколько иным: «бесформенное существо» как будто исчезнет.

Воспринимая одновременно дождь, ветер и вибрации стекла, я уже не могу разрознить эти ощущения, а воспринимаю явление в целом, как обычное и привычное. Но если зрячий человек скажет мне в это время, что сверкает молния, то у меня не возникнет никакого представления о молнии — совершенно так же, как не возникают представления о лунном и звездном свете.

Когда-то, находясь под свежим впечатлением очень сильной бури, я написала стихотворение «Гроза». В конце стихотворения упоминала молнию, потому что о ней мне писал один мой знакомый, который, находясь за городом, наблюдал ту же грозу, что я воспринимала в Москве. Он писал:

«Пишу Вам под аккомпанемент сильнейшей грозы, которую, думаю, и вы наблюдаете. Гром непрерывно гремит, молния сверкает широкими, острыми и блестящими клинками… Я вспоминаю, что такую грозу в июле был убит Лермонтов. Такая же гроза описывается и в пьесе Островского „Гроза“».

Именно это сравнение молнии с широкими, острыми и блестящими клинками помогло мне представить молнию как нечто осязаемое не просто сверкающее в воздухе и доступное только зрительному восприятию.

Таким образом, благодаря метафорам я нередко могу представить себе то, что недоступно осязанию. Но мне кажется, что, прежде чем слепой начнет представлять окружающее с помощью метафор, он должен знать геометрию. Без математических и геометрических понятий слепому трудно вообразить какие-либо фигуры, формы и объемы предметов, а также горы с конусообразными вершинами, извилистые берега широких рек, даль горизонта и др.

Мне хочется также рассказать о довольно интересном представлении мною тучи, которую описывает Пушкин в своем стихотворении «Туча». Когда я читала начало стихотворения:

Последняя туча рассеянной бури!

Одна ты несешься по ясной лазури,

Одна ты наводишь унылую тень,

Одна ты печалишь ликующий день…[11]

Мне казалось, что я представляю лучи сильно пригревающего после прошедшей грозы солнца, но что где-то в стороне от солнца в воздухе плывет темный (я только мыслю, что темный), как говорят зрячие, большой прямоугольник, кусок какой-то массы плотной консистенции. Этот кусок все ближе и ближе подплывает к солнцу и, наконец, закрывает от меня солнечную теплоту. Ведь если я иду по улице и набежавшие облака или тучи закроют солнце, я сразу замечаю перемену в воздухе, ибо в таких случаях наступает прохлада. Этот переход от тепла к прохладе и дает мне представление об «унылой тени», которая печалит «ликующий день». Далее я читаю:

Ты небо недавно кругом облегала,

И молния грозно тебя обвивала;

И ты издавала таинственный гром

И алчную землю поила дождем…

Мне представляется большой круг посреди неба (само небо представляется мне ничем не ограниченным воздушным пространством), а по краям этого круга отделяются большие куски; они движутся беспорядочно во всех направлениях, сталкиваются друг с другом, отчего раздаётся грохот или, по Пушкину, «таинственный гром».

От столкновения куски разлетаются разбиваясь на мельчайшие частицы, которые и падают на землю холодными каплями дождя.

Светлая, а фон неба темно-синий, то это должно быть красиво. О таком сочетании цветов я слышала от зрячих. Когда я читаю в книге: «Белел Млечный Путь», я сначала представляю себе молоко, ощущаю его вкус во рту, ибо «млечный» напоминает мне слово «молочный». От зрячих мне известно, что молоко белое, следовательно, та кисея, которая представляется мне как Млечный Путь, тоже должна быть белой или, по крайней мере, какого-то другого светлого цвета, близкого к белому.