Формирование пониманий о выполнении своего долга, обязательств, обещаний

Формирование пониманий о выполнении своего долга, обязательств, обещаний

В детстве (да и всегда) я очень не любила обращаться с какими-либо просьбами к другим, ждать помощи в чем бы то ни было от других. Мне нравилось быть самостоятельной в том, что мне доступно, что мне по силам, а иногда и не по силам. Но зато я очень любила, когда ко мне другие обращались с просьбой или взрослые давали какое-либо поручение. И чем труднее было выполнять просьбы и поручения, тем интереснее казались они мне, тем больше и настойчивее я стремилась выполнять их.

Окружавшие меня близкие мне люди знали, как я люблю выполнять поручения, и поощряли во мне это желание. Конечно, в детстве это бывали весьма примитивные просьбы и поручения. Так, например, бывало, посылали меня позвать кого-нибудь, принести или отнести что-нибудь, открыть в вестибюле дверь, если кто-нибудь звонил, вымыть чью-нибудь чашку, одолжить что-нибудь. Не только охотно, но даже с большим чувством морального удовлетворения я все это делала, а когда меня благодарили, я одновременно и смущалась и радовалась, радовалась потому, что воображала, будто взрослые очень нуждались в моей услуге или помощи. Так постепенно я приучалась точно, своевременно и с готовностью выполнять поручения и взятые на себя обязательства. Но бывали случаи, когда мои слышащие подруги, будучи даже немного старше меня и сильнее физически, но более ленивые, злоупотребляли моей готовностью выполнять их просьбы, а педагоги, замечая, что подруги «эксплуатируют» меня, запрещали мне выполнять поручения подруг. Иногда это приводило к конфликтам между мной и педагогами.

Я припоминаю несколько случаев.

Одна моя подруга, ученица школы слепых, зная, что я люблю стирать и гладить, попросила меня кое-что постирать ей. Все вещи, которые она мне дала, я понесла к нам в клинику и устроила стирку в ванной комнате. Но одна учительница увидела, что я принесла чужие вещи, не позволила мне стирать и велела нести вещи обратно хозяйке. Я отказывалась выполнить справедливое указание учительницы, справедливое потому, что девочка была и старше, и здоровее меня. Но так как я не слушалась, то у меня отобрали таз и закрыли горячую воду. Я очень возмущать, даже заплакала, ибо мне стыдно было возвратить девочке не выстиранные вещи. И я их выстирала, частично под краном, частично наливая воду в ванну. Я только не смогла высушить и погладить вещи, ибо это мне категорически запретили.

В другой раз та же девочка обратилась ко мне с просьбой пошить за нее сорочку, которую она должна была приготовить для выставки по заданию учительницы из «трудового класса», в этот класс я тоже ходила заниматься. Сорочку необходимо было пошить быстро, но девочке не хотелось брать эту работу на дом, т.е. в спальню.

Я весьма прилично умела шить руками, поэтому девочка попросила меня выполнить эту работу за нее. Мне пришлось взяться за шитье ночью, но дежурная воспитательница не позволяла мне работать ночью и настаивала, чтобы я ложилась спать. Я взволновалась, даже рассердилась на воспитательницу. Из столовой я, впрочем, ушла в спальню, для вида легла в постель, но вскоре встала и, сидя в постели, принялась за работу.

К утру я закончила шить сорочку и была очень довольна, несмотря на то, что чувствовала себя усталой, а на занятиях была невнимательна, рассеянна, хотела спать. От учительницы я получила замечание за то, что ночью шила, а следовательно, нарушала дисциплину.

Но в то время, о котором я сейчас пишу, я плохо понимала, что значит дисциплина, режим, распорядок, расписание. Быть может, я даже не очень хотела правильно понимать все это, столь абстрактное и шедшее вразрез со всем конкретным, т.е. с моим желанием больше двигаться. Вот почему я значительно лучше понимала, что нужно непременно выполнять то, что я взялась сделать, или то, что я обещала сделать. Короче говоря, к образу организованной жизни и к трудовой дисциплине я относилась весьма недоверчиво, ибо не видела (не понимала) вреда или чего-либо другого плохого в том, что я работаю ночью, а не днем, что выполняю обещания, задания, обязательства и тогда, когда мне не разрешали их выполнять.

Не менее ревностно и точно я выполняла ночью или рано утром (вставала в 5 часов утра) заданные мне на дом уроки или рукодельные работы. Обычно после бессонной ночи я бывала усталая, но всегда испытывала удовлетворение от сознания, что дело выполнено своевременно.

Постепенно я начинала понимать, что подчинение дисциплине — это тоже мой долг. И если я буду его выполнять, тоже буду испытывать моральное удовлетворение от того, что педагоги и воспитатели довольны мной, рады моему сознательному отношению к тому, что меня окружало, а те конфликты, которые возникали между мной и окружающими в моменты моего непослушания, не будут повторяться.

Таким образом формировалось понимание той организованной жизни, к которой меня приучали и которая ни в коей мере не мешала мне быть пунктуальной в выполнении взятых на себя обязательств.

Конечно, порой бывало скучно выполнять заданные на дом упражнения по грамматике или решать арифметические задачи. Значительно интереснее было выполнять собственные желания или читать хорошую книгу. Но я уже достаточно понимала, что педагогов и воспитателей радуют мои успехи, мол добросовестные выполнения заданных на дом уроков. Значит, это тоже был мой долг — хорошо учиться, выполнять указания старших. Короче говоря, я понимала уже, что мой долг состоит еще и в том, что я должна быть всегда организованной и точной не только в дружбе, но и во всем другом, что меня окружало и с чем я сталкивалась в детский и отроческий периоды своей жизни.

Разумеется, понимание всего этого было еще смутным, не всегда ясно осознанным. Высказать, правильно сформулировать его я еще не могла, но то, что я уже начинала многое понимать, осмысливать, неизъяснимо радовало меня. Это похоже было на то, что бывает в дни пасмурной погоды, когда внезапно появляется солнце и его яркие, теплые лучи начинают согревать у человека и тело, и как будто даже чувства…

Мне трудно теперь все припомнить и все описать из того периода, когда наступил решающий момент моего несомненного вступления на путь сознательной человеческой жизни. Да, это был великий, незабываемый момент моего духовного становления! О том, как я понимала окружающую меня действительность и социально-общественную жизнь людей в период моей юности и более зрелого возраста, я буду писать в дальнейшем.