3. Бродяжничество
3. Бродяжничество
Общий вагон поезда Москва-Тбилиси. Билет до Харькова в надежде, что дальше удастся проехать «зайцем». Однако, где-то в Донбассе «зайца» ссадили, и до Ростова пришлось ехать то на крыше, то на переходных площадках этого же поезда. Со времен войны на всех пассажирских поездах прорезиненный материал «гармошек» переходов был ободран и площадки оставались открытыми, а нерабочие тамбуры заполнены «зайцами». После Ростова один из таких тамбуров оказался свободным и я «захватил» его с помощью изготовленной мною ещё летом копии стандартного ключа для замков дверей пассажирских вагонов. Теперь как «хозяин» (обладатель ключа) впустил в тамбур несколько знакомых «зайцев»-попутчиков, с которыми расстался в Самтредиа. Они были благодарны, что ехали в относительном тепле, а не на продуваемых холодными ветрами переходах и крыше.
Встретился со знакомыми инвалидами и стал помогать им торговать на рынке солью и таранкой, которые мы перекупали у проводников поезда Астрахань-Батуми. Втроем жили в комнате, снятой в частном доме у грузинской семьи. После очередного запоя моих фронтовиков уехал от них на Украину.
Засуха лета 1946 года охватила Украину, Поволжье и юг России. Получилось, что я из благодатного Закавказья зимой угодил в голодную Украину. Но… мне в очередной раз повезло.
В Чернигове на вокзале познакомился со спекулянтами — бывшими фронтовиками, которые ехали за зерном в Литву. Им был нужен в качестве помощника шустрый мальчишка (внешне я был похож на 14-летнего подростка). Приехали в Паневежис, на рынке дешево купили несколько пудов зерна и в обратный путь. Билетов, конечно, мы не приобретали, а мой ключ позволял «комфортно» ездить в нерабочих тамбурах. После реализации зерна мне почти ничего не досталось и я, обидевшись, бросил своих партнеров и сам укатил в Паневежис.
На вокзале меня задержали и с другими пацанами из детской комнаты милиции направили в детский приёмник. Огромную массу беспризорных и безнадзорных детей пополнил голод 1946-47 годов: кто-то сам сбежал из дома, кого-то отпустили родители или даже выгнали, чтобы не умер от голода, кто-то по счастливой случайности не умер, но остался сиротой. Повсюду Министерством внутренних дел были организованы дополнительно детские приёмники-распределители. В Паневежисе я попал в недавно открытый детский приёмник.
Это был двухэтажный особняк на окраине города. Хозяева либо сбежали, либо были в ГУЛАГе. На первом этаже огромная гостиная, где поселили мальчиков, а на втором этаже — девочек. Другие помещения для обслуживающего персонала. Отмечу, что беспризорных прибалтов было очень мало, в основном: украинцы, белорусы и русские. Спали вповалку на полу на соломенных матрацах и таких же подушках. Укрывались армейскими одеялами. Отопление печное дровами. Самые лучшие места — поближе к печке — захвачены блатными. Новеньким — холодные места у входных дверей. Освещение керосиновыми лампами. Потому сразу после ужина все залезают под одеяло и кто-то рассказывает различные истории. В первый же вечер я стал рассказывать сказки или прочитанное в книгах. Всем понравилось и меня тут же переместили поближе к печке, а в дальнейшем дали кличку «сказочник».
О своем прошлом я не распространялся. Для анкеты — вымышленная легенда. Имя, отчество, фамилия, дата и место рождения изменены. Первоначально трудно было реагировать на новое имя.
Вскоре группу 14-16-летних подростков направили в ремесленное училище в Вильнюс. Я стал учиться малярному делу. Однако, в апреле 1947 года мой приятель по Паневежису был пойман с поличным на воровстве и избит. Я вмешался в драку с опасной бритвой в руках. На следующий день нас обоих собирались отправить в детскую колонию. Мы ночью сбежали.
Вновь мой ключ открыл нам нерабочий тамбур, в котором мы приехали в Ригу. На вокзале нас задержали и сопроводили в детскую комнату. Ещё в дороге мы договорились, что меняем свои данные в случае задержки милицией. Однако, мой приятель не знал, что у меня и без того вымышленные имя и легенда.
Детский приёмник и вскоре ремесленное училище на станции Приедайне у Рижского залива. Изучаем штукатурное дело. Здесь на реке Лелупе и Рижском заливе, наблюдая за инструкторами, новичками и спортсменами, научился неплохо плавать. Раньше умел держаться на воде и плавать на небольшие расстояния.
Через полгода по окончании ремесленного училища попал в воинскую строительную часть в Риге. Складываются хорошие взаимоотношения с бывшими фронтовиками. Вместе работаем, вместе отдыхаем: ходим по пивным и кафе (их в Риге много, а пиво хорошего качества), в кино и даже в театр.
После денежной реформы 1947 года группу строителей перебрасывают в город Советск (Тильзит). Ремонтируем полуразрушенные здания в центральной части города, прилегающей к реке Неман. В знакомом мне уцелевшем центральном кинотеатре те же кресла, но бархатная обивка ободрана. Немцы почти все выселены. Даже на непострадавших от боёв окраинах как после погрома. Магазины почти пусты. Спасает, что вольнонаёмные питаются в солдатской столовой с последующим вычетом стоимости питания из зарплаты.
Как-то при лёгком подпитии бригадир благожелательно заметил, что я свободно ориентируюсь в городе. И дёрнуло меня похвастать, что был здесь около 4-х лет назад и даже работал в прачечной, которая осталась неразрушенной, как и дом хозяина. Это стало известно командованию стройбата и кадровикам. В моей же автобиографии и анкете было записано, что я и мои родственники на оккупированной территории и за границей не были. Несдержанный язык и… существенный прокол в моей легенде! По существовавшему законодательству дача ложных сведений в анкете — уголовно наказуемое деяние. Чтобы не испытывать судьбу, собрал вещички и на попутной машине в Калининград (Кенигсберг), а оттуда поездом на Минск.
На вокзале в Минске познакомился с молодым человеком лет двадцати пяти, который по разнарядке работал на лесоповале в Карелии и сбежал оттуда. Ему и мне, самовольно покинувшим работу, грозило уголовное наказание в виде лишения свободы сроком до двух лет. Он пригласил меня ехать к его родным в Западной Белоруссии. Вместе в темноте «захватили» на двоих нерабочий тамбур с помощью моего ключа. Как правило, такие тамбуры вместо выбитых стёкол были заколочены досками с маленькими смотровыми окошками.
На одной из ближайших от Минска станций на переходную площадку поднялся мужчина с рюкзаком в руке. Зима, холод. Он стучит в противоположный также нерабочий тамбур и просит впустить его. Дверь открывается и у мужчины из рук вырывают рюкзак. Нам видно, что в тамбуре несколько человек, а здоровый верзила командует: «Прыгай», — при этом бьёт мужчину ногой. Тот еле удержался и перескочил на подножку. Стал просить, чтобы ему отдали документы и сапожный инструмент из рюкзака. Но верзила дважды ногой ударил мужчину по рукам и голове. Тот на полном ходу поезда полетел под откос в сугроб. Вмешиваться безполезно — силы неравны.
В послевоенные годы такая картина происходила на всех железных дорогах Советского Союза. Банды уголовников открыто грабили пассажиров-зайцев, зачастую их убивая или сбрасывая с переходных площадок и крыш вагонов.
Сошли с поезда на одной из станций западнее Барановичей. Добрались на попутных санях до его села. Нас приняли радушно, накормили и даже устроили баню. На следующий день по моей просьбе нашли польскую семью, где я несколько дней вместе с хозяином пилил дрова. Заработал денег и сала на дорогу. Попрощавшись, поехал в Брест.
Планировал через Брест и Киев ехать в Грузию. Но надеялся при благоприятном стечении обстоятельств сбежать в Польшу. Приехал вечером. Зал ожидания забит пассажирами. Увидел в расписании пригородных поездов, что до одной из станций есть два поезда, один из которых выходит из Бреста поздно вечером, а утром возвращается за два часа до отхода киевского. Решил, что в нём я отдохну и прикину возможность побега. Проскочил в вагон, забрался на третью полку и заснул. Разбудил ревизор, но на удивление не ссадил «зайца» с поезда. Причина выяснилась, когда на конечной станции пассажиры выстроились в очередь к проходной, где пограничники проверяли у всех документы. Поезд же со всех сторон был оцеплен пограничной охраной. Меня задержали и на рассвете повели на пограничную заставу, расположенную в полутора-двух километрах от станции.
По бокам два конвоира с винтовками со штыками наперевес. За территорией станции конвоиры взяли винтовки на ремень и шли свободно, но со мной не разговаривали. При подходе к заставе вновь винтовки наперевес, хмурые, неподступные лица. В кабинете какого-то начальника на стене огромная карта административно-территориального деления Европейской части СССР. Сообразил, что можно сочинять любую легенду, но недопустима ошибка в географии.
При допросе сказал, что решил в пригородном поезде скоротать ночь до отхода киевского. Документов нет, но по легенде мне только 15 лет. В географии не запутался и был точен при описании «родных» мест. В сопровождении весело болтающих со мной конвоиров был доставлен на станцию и посажен в пригородный поезд на Брест. Стало ясно, что о Польше нечего и думать.
В Киеве несколько часов свободного времени. Брожу по городу. Видно, где восстанавливают город гражданские или военные строители, а где военнопленные или заключённые. Поразило обилие хлебо-булочных изделий в магазинах и реклама: «Растолстеть чтобы, надо есть побольше сдобы». Не знаю, что было в Киеве год назад, но в других местах Украины я видел умирающих от голода!
Наконец-то, из зимы — в тёплые края. Самтредиа. Встреча с моими фронтовиками-инвалидами-спекулянтами. Их жизнь течёт по неизменному руслу: торговля солью и таранкой на местном рынке; после скопления нужной суммы везут на север (Калинин, Новгород) цитрусовые и лавровый лист, который собирают безплатно с кустов, ограждающих приусадебные участки; с севера привозят бывшую в употреблении армейскую и другую одежду, которую реализуют на рынке: при очередном запое всё заработанное пропивается и начинается новый круг. Только что закончился запой. Мои друзья без гроша в кармане. Оставаться не имело смысла.
Поехал на Тбилиси, оттуда в Баку. Попасть «зайцем» на теплоход Баку-Красноводск не удалось. До Еревана не доехал — пограничники ссадили с поезда и пришлось вернуться.
Передо мной стояла задача: как можно скорее определиться пока внешне похож на 15–16 летнего подростка и схожу за беспризорника. Позднее можно попасть в разряд бродяг без документов, а это — уголовно наказуемо. Уже выработал легенду, привыкаю к новому имени и биографии.