ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Очередная весточка от тебя будет помечена датой «13 февраля». Ровно месяц с того вечера, как мы проводили тебя на службу.

Ровно месяц… Мы уже свыклись немного с тем, что тебя нет дома. И уже убрала мама костюм, оставленный тобою на спинке стула перод рабочим столом.

Ты бережно повесил ого накануне отъезда, сказал маме:

— Прошу тебя, м?мача, ты, пожалуйста, не скучай… Пускай мой костюм висит здесь — вот так. Не убирай. Думай, что я ушел к товарищу и скоро вернусь.

Главное — чтобы не скучала мамача… Потому и назвал этим теплым, с детских лет пригревшимся у самого сердца словом, сбереженным для самых ласковых минут жизни. О себе — ни слова. Ни намека на то, какую тяжесть, имя которой «разочарование в мечте», увозишь ты в сердце.

Никакого намека и в письмах.

Вот и в этом, от 13 февраля, все хорошо, все гладко.

«Позавчера отправил вам письмо, в котором просил выслать книги. За два дня успел придумать еще один фокус: попрошу вас присовокупить к означенной посылке две книженции. Это, собственно, просьба «то фатер»: не могу объяснить, почему захотелось мне снова прочитать, папа, твой роман. Не сочти за труд, вышли. И еще вышли свои «Родники», которые, надо полагать, уже увидели свет. А дабы не отставать от культурной жизни отдела культуры уважаемой редакции, хотел бы почитать и твои новые статьи. Если они имеют место. Времени хватает, так что смогу все осилить и не потерять из виду круг интересов Перми.

Имел неосторожность в интимной беседе с нашим каптенармусом молвить мимоходом, что я художник. Через полчаса — вызов в канцелярию, перья в руки и — понеслась! Так что работа почти по специальности. Хорошо для разнообразия. Хочет еще наш замполит лекторскую группу организовать. Тогда и там, по всей видимости, «шабашки» сшибать буду.

В общем, все хорошо, жив и здоров…

Саша».

«16 февраля.

Живу хорошо. Фамилию мою склоняют на все лады все, кому надо написать что-нибудь «чертежное». В общем… заделался, так сказать, не то ротным писарем, не то художником. По чертежной части значит-с…

Ваш Саша».

«18 февраля.

Мама, ты мне написала мпого разных страхов насчет замерзающих и попадающих под трамваи пьянчужек. На это могу тебе ответить, что нет никаких оснований для сравнения. Во-первых, здесь нет трамваев, во-вторых, здесь нет водки. А вот третье основание есть: это то, что я — «пьяница». Но без двух первых условий прощания с жизнью третье не может осуществиться. Так что будь спокойна. Ледовых трасс здесь тоже нет, кругом земля, так что упасть в прорубь тоже нельзя.

Весьма удивился, когда прочел в вашем письме, что морозы у вас были до 40°. У нас и таких не было, а сейчас вообще почти весна. Совсем тепло, всю дорогу солнце.

Мама! Я еще, можешь себе представить, не забыл, что 28-го у тебя день рождения. Так вот, поздравляю тебя и желаю тебе всего лучшего: здоровья, радости и счастья во всем. Извини за столь скромное поздравление, но здесь даже открыток нельзя купить, чтобы посильней как-то отметить это дело. А все оттого, что пока еще нельзя ходить в увольнение. Вот «ужо» пойду, тогда «напокупаюсь»…

Целую крепко. Саша».

«24 февраля.

Время так быстро летит, просто ужасть! Бегал-бегал, глядь, уже четыре дня, как не писал вам. Перед праздником мне работенки хватало до отбоя и даже дольше: выпустили кучу стенгазет. Поработал я «в порядке». Кроме почерка моего понадобились обществу, видите ли, мои сочинительские способности, и за неимением в роте достойного стихоплета я подвизаюсь теперь в сей почетной должпости. Сатирические стишки сочинять — делать нечего. Это вам не философия. Почитал я творения здешних поэтов-юмористов и пришел в некоторую озадаченность. ИI после «долгих споров с самим собой» (так бы стоило написать, но это пеправда, хотя и возвышенно) вежливо предложил конкурс, после которого поэты стали почему-то поумереннее в излиянии своих талантов. На одного «друга» состряпал стишок в размере есенинского «Заметался пожар голубой…», так этот «друг» вторую неделю на меня «зуб точит». Но не бойтесь, не наточит, ибо в следующей газете я ему «зубы выбью».

Праздник провели отлично. Ходили 22-го в Дом офицеров, вчера в казарме до отбоя пели песни. Добыли баян, гитару и барабан. И бесплатное приложение к ним: баяниста, гитариста (его роль «по жребию» мне досталась, общество сочло мои способности пригодными для дерганья струн) и ударника. Перепели кучу песен. Все на высшем уровне. Вот и все пока…

Целую. Ваш Саша».

«1 марта.

Благодарю за перевод. Завтра пойду на почту, получу, а после запой устрою. Чайный. В столовой.

Как вы отметили мамин день рождения? Я его отметил… довольно-таки своеобразно: стоял дневальным. Нес вахту, так сказать. Кантовался всю ночь перед дверями спального помещения…

Благодарю вас за отличное несение «книжной службы». А если тамошние «союзпечатные» продавцы будут сопротивляться в отношении 6-го тома Грина, объявите им от моего имени пять суток гауптвахты. В честь 8 марта.

Числа 8—10-го будем принимать присягу.

Усе пока. Бувайте здоровы.

Ваш Саша».

«4 марта.

Поздравляю маму и Лину с Днем 8 марта, желаю здоровья и всяческих радостей в жизни.

Вторую неделю охочусь на здешней почте за открытками к празднику, но мне упорно предлагают вместо них оберточную бумагу, а оная мне не нужна.

Письмо это, по всей вероятности, опоздает, прошу за сие извинить: занят крепко. Не очень-то беспокойтесь моей занятостью, т. к. я не устаю. Точно. Все нормально и даже лучше, чем вы предполагаете.

Извините, пора сворачиваться. Надо накатать еще кучу подобных поздравлений…

До свидания. Целую. Ваш Саша».

«8 марта.

Мама, ты уже второй раз напоминаешь мне, чтобы я не забыл написать бабушке. Не думайте обо мне слишком плохо. К 8-му отправил…

Вчера получил письмо от Гоши. Весьма обстоятельное. Еще раз благодарю за ваше беспокойство о книгах для меня. Да! Постойте. Самое главное забыл: про погоду написать. Сегодня утром еще до подъема вышел подышать воздухом и сразу, хотите — верьте, хотите — нет, «почуял» весну. Теплое (градусов 20 морозу, не больше) утречко, солнце, пташки поют. Идиллия. На душе веселей сразу стало. Впрочем, у меня всегда хорошее настроение.

Хватит-ся. Буду Гохе письмо катать сейчас…

Ваш Саша».

«11 марта.

Пришли два письма от вас. На все вопросы отвечать не могу — времени в обрез. Скажу только, что все нормально. Кроме учебы начал практически уже осваивать новую специальность: хотят сотворить из меня электрика.

Что ж, попробуем свои силы на этом поприще. В воскресенье напишу покапитальней. Извините, время — деньги, как говорится. До свидания…»

«13 марта.

Здравствуйте… Накопилась куча вопросов ваших, на которые пора отвечать. Хотя бы коротко. Всю дорогу занят. Два раза в неделю аудиторные занятия, в остальные дни — работа. Осваиваем специальности. Сейчас я, правда, от работы освобожден, недели на 2–3 очевидно, т. к. мои «таланты» понадобились опять… Работа предстоит солидная.

Мама, ты опять спрашиваешь про вещи. Я уже ответил тебе: я или вещи. Ты даже грозишься командиру написать. А он здесь при чем? Я ж без вещей сюда (в эту часть) приехал. Большой привет. Плюньте на них ради всего святого, освободите меня от частнособственнических инстинктов. Это главная просьба. Только так…»

Вот уж и рассердился. А надо ли, сын? Что вещи?! В них ли дело! Да кто-то из знакомых сердобольно посоветовал: добивайтесь, дескать, а то, знаете… примета нехорошая. В другой раз мама не обратила бы на такой совет внимания. Но когда на душе тревога — оба сына в солдатах, а на земле-то вокруг неспокойно, — какой болью не переболит сердце, чего только не передумает мать!

Однако просьба сына для нее — все. И больше в письмах к тебе она ни словом не помянет о вещах.

«…Бывают ли для нас концерты? А как же ж! Концерты и спектакли. Дна часа назад вернулся со спектакля областного драмтеатра «Чти отца своего». Ничего сварганили. Капитально.

Да, забыл о самом главном. Вчера получил три бандероли от вас. Громадное спасибо. С ходу принялся за папин роман и при недостатке времени даже успел прочесть больше половины. За сутки. Благодаря умению экономить время (это, кстати, умение, которое получаешь в армии). Грина дал «в аренду» другу каптенармусу…

Сегодня в честь воскресенья кое-кто, и я в том числе, бегал на лыжах 10 километров. Ничего прошли. Даже при моих неспособностях к беготне прошел за 53 минуты (на 2 минуты больше нормы). Если учесть еще, что шли не по снегу, а по траве и земле да плюс ко всему без лыжни, которая на здешних ледяных корочках невозможна, то мы — герои. Ну скажете «нет»? Герои.

В общем, все отлично, не беспокойтесь…»

«16 марта.

Поскольку есть свободное время, использую его для сообщения вам о моей драгоценной шкуре. Жив, здоров, позавчера получил ваше письмо с выписками из «Крокодила», над которыми сообща посмеялись. Хором.

Папа, ты просишь написать кое-что из моих поэтических творений. Должен тебя разочаровать, и вот почему: на всей нашей стенной печати пишется обязательно четыре слова: «Из части не выносить». Извините, но… комментарии излишни.

Вот и все. Еще раз благодарю за книги. Ваш Саша».

Кажется, я понимаю теперь, зачем понадобилась тебе снова моя книга. Я пытался рассказать в ней историю большой и безответной любви. И, значит, надеялся ты отыскать там хоть отголоски своей собственной боли. А нашел ли? Помог ли я тебе, сын?

«23 марта.

Здравствуйте, дорогие…

Первым делом отвечу на мамины вопросы, которые имеются в полученном сегодня письме. 1. Приходится ли отдыхать во время и после дневальства? Осмелюсь доложить, что означенное дневальство есть наряд, а находящимся в наряде спать положено не более четырех часов в сутки, а в некоторых случаях сия цифирь падает до нуля. Таков закон, и мне от него нисколько не хуже живется. В конце концов, спать много — вредно. Дежурю ли я на улице? Вопрос своевременный, ибо мое письмо было написано наспех как раз из-за того, что мы срочным порядком отправлялись в караул. Вопрос этот задан был, очевидно, из опасения, не слишком ли «тепло» стоять, так я понимаю? Не бойтесь, тулуп кое-что значит даже в наш атомный век…

Теперь, мама, поговорим по душам. Ты знаешь, некоторые люди, когда очень бывают чем-то удивлены, имеют привычку поднимать бровь, сейчас все объясню.

Значит, ты говоришь, Наташа поздравила тебя с праздником? Весьма… Весьма… Впрочем — нашим не лучше. Так говорится в таких случаях. Если разобраться, то все вполне естественно. Раньше она имела возможность передавать приветы через меня, теперь… соответственно. Ты думаешь, такого же внимания удостоена Толина мама?.. Точных сведений не имею, но зато имею все основания думать, что поздравление было только тебе. 0:1 в третьем тайме!»

Это восклицание твое, если говорить возвышенно, я понимаю как «всплеск надежды в море сомнений». Сомнений, которые увез с собой: Сима даже не проводила, а Наташа прислала то новогоднее письмо… Но ты ошибался, сын. Оказалось, Наташа поздравила Толину маму тоже.

«…Вот так и живем. О жизни своей осталось написать только, что все нормально, оформление ленкомнаты близится к концу, так что скоро получу возможность окунуться в свою работу в электролаборатории. Бешеными темпами учу в свободное время электротехнику и все время вспоминаю, куда я задевал свой конспект по этому предмету. Поскольку вы не возражаете, чтобы я обращался к вам с просьбами, использую сию возможность и прошу вас заглянуть в тумбочку под радиоприемником. Вроде бы он там был, этот злодей-конспект. Если обнаружите, не сочтите за труд выслать, ась? Приметы: общая тетрадь формата меньше обычного, такая квадратненькая, коричневого цвета, в дерматиновом переплете. Если нет в тумбочке, не ищите нигде понапрасну — все равно не найдете.

Напишите, регулярно ли получаете мои письма. Пишу я довольно стабильно, так что вот-с.

Передавайте привет всем. Целую. Ваш Саша.

Р. S. Да, еще: вышлите, сделайте милость, пару чистых общих тетрадей, а то с этой копеечной мелкотой Камского ЦБК (гордитесь: Камского!) возиться надоело».

«1 апреля.

Начинаю традиционно с извинения, т. к. и на сей раз вы много от меня не услышите, кроме разве той новости, что через два дня вышлю вам небольшую кучку фотографий, кои я сам вчера ночью самоотверженно печатал. Напечатал бы еще, да бумаги не хватило…

А ты, мама, поменьше беспокойся о том, чего бы мне выслать полакомиться. Пока ничего. Здесь всего хватает, не то что в Перми. Там, поди, и «белил цинковых густотертых» нет? А у нас навалом.

В общем если говорить серьезно плюс если вы того желаете, то можете (разрешаю) выслать ну конфет, что ли. Только не очень «экстравагантных», а лучше из тех, что подолговечней (подешевле в смысле). В армии, видите ли, развивается способность оценивать все абсолютно количественно, а не качественно. В армии даже фотопленку после проявления закреплять не надо, так толковал мне вчера один друг. Так-то. Будьте здоровы! От Сяси письмо давно уже получил, а коварное время не дает возможности до сих пор ответить. Передайте, что скоро напишу.

P. S. «Основнуху» забыл: если посылку отправлять мне решитесь, запихните уж куда-нибудь промеж гвоздей пару пачек пермского «Севера». А то тут дрянь страшная».

«7 апреля.

В сем послании отправляю обещанные фотографии. От мамы сегодня еще письмо получил и коротко отвечаю на вопросы:

1. Насчет работы с током. Не бойтесь, ток у нас в лаборатории за «решеткой», к нему не подойдешь, а если и потребуется подойти, есть все средства защиты.

2. Насчет безопасности дежурства на улице. Тоже можете быть спокойны.

3. Есть ли в нашей местности какие-нибудь опасные насекомые? Есть. Шакалы иногда забредают. Воробьев до лешего. Остальных насекомых пока что не встречал, да и старослужащие об этом ничего толком не знают.

4. Еще раз о посылке. Писал уже. Ежели захотите, можете выслать чего-нибудь на зуб положить. По возможности глюкозного.

5. Разрешаете писать реже, т. к. у меня времени нет. Такое дело не пройдет, мне самому реже писать неинтересно. По возможности буду писать чаще.

Извините за столь официальные ответы, но время не позволяет мне долго думать над слогом писем…»

«11 апреля.

Вчера получил папино письмо, полное радостных известий, а сегодня — бандероль. Очень благодарен за все, особенно за конспект, т. к. на этой неделе начнутся зачеты, вернее, даже экзамены… Спасибо за самоотверженные поиски конспекта, так «мудро» спрятанного мною.

«Родники» полистал, только читать основательно пока некогда, но скоро прочту непременно.

Полистал также и «чистую общую тетрадь в клеточку» и, можете себе представить, нисколько не удручен тем, что она в клеточку. Хуже, когда небо бывает «в клеточку». А тетрадь ничего. Тетрадь не небо. Так что пусть мама зря не тревожится, что тетради в оную самую, в клеточку то есть, мне не сгодятся. Очень даже…

Не пугайтесь стилем предыдущего абзаца, ибо я решил хоть немного написать в стиле Шолом-Алейхема, сборник рассказов которого, взятый в нашей библиотеке, я недавно «проглотил». Зашел, понимаете ли, в первый раз в библиотеку, и не то чтобы зашел, а так — заглянул. Стоит, понимаете ли, библиотека, и кто ее знает, зачем она стоит. А раз она стоит, почему же я должен мимо пройти, скажите мне на милость… Вот я и думаю, почему бы мне туда не зайти, даже не то чтобы зайти, а так — заглянуть. А уж если я что подумаю, то, пока не сделаю, не успокоюсь. Вот и решил зайти, даже не то чтобы зайти, а так — заглянуть. «Такой уж я человек, и деньги для меня — тьфу. И все такое прочее… Но я вовсе не об этом хотела…»

Ну как-с? Похоже на оригинал? Серьезно говоря, захотелось мне до ужасти перечитать «Мальчика Мотла», а прочитав его, не удержался от прочтения всей книги. Замечательно все-таки пишет, что ни говори…

Всем большой привет. Да, совсем забыл: еще от Гоши письмо получил. Нет, ничего особенного, так просто сообщил. «Такой уж я человек, и деньги для меня — тьфу. И все такое прочее. Но я вовсе не об этом хотела…»

До свидания. Ваш Саша».

«20 апреля.

Здравствуйте, дорогие…

Давайте поговорим, что ли, а то я с вами давненько обстоятельно не балакал. Есть о чем написать.

Сейчас сижу в лаборатории и отдыхаю после трудового дня. Доканчивал сегодня весенний марафет, начатый вчера с ребятами… Окошечки вымыли — залюбуешься. Так чисто, что вчера один парень (довольно раззявистый, кстати), не заметив стекла, решил выглянуть в окошко и… пробил его калганом. Ни одной царапины не получил, но зато весь вечер вытряхивал стекла из прически: Ухохотались страшно. Пострадавший тоже хохотал. Так что мы сперва не могли понять, отчего у него этот смех, даже начали побаиваться за сохранность его разума. Ничего, отошел.

Вообще вчера денек был отличный во всех отношениях. Утром этот самый «пострадавший» получил из дому посылку с разными разностями, мы его сразу же «арестовали» и увезли сюда, в лабораторию, где и прикончили его посылку, запивая все без разбора чаем, даже сигареты. Прислали ему 30 пачек «Шипки», а к вечеру у него осталось 15. Выходит, каждый из нас по 3 пачки выкурил. Страшновато даже как-то задним числом, ей-ей.

Утром же еще один друг (тот самый младший сержант, с которым я сфотографировался, помните?) получил бандероль — сплошь сигареты… Не успели доесть первую посылку, ввалился еще один друг с ящиком, так что мы без перекура вшестером оглушили и этот божий дар.

Сегодня, разумеется, из всего остались только сигареты.

Не помню, о каких из трех последних событий я писал вам, поэтому пишу о всех трех:

1. Не знаю, за какие «грехи» выбран членом совета нашей ленкомнаты.

2. Предоставили мне возможность удивить своей тупостью всех юристов в округе и для осуществления сего замысла избрали народным заседателем Военного трибунала. Хи-с…

3. К моей «стипендии», весьма скромной, накинули монету по тому случаю, что я поставлен в лаборатории на ефрейторскую должность. Правда, я не заметил, как деньги ушли неизвестно куда, оставив от себя 6 коп. Неплохо, правда? Основной «прогар» получился, конечно, на литературе. Выписал на третий квартал то же, что и на второй. Вот сейчас хожу и думаю, в какую сторону выкинуть остатние 6 коп. Четвертая задача древности…

В свободное время теперь читаю «Повесть о лесах» и рассказы Паустовского. Первая очень кстати, ибо здесь за три года не то что лесов или разных там елок-палок, а верблюжьей колючки не увидишь. Верблюды есть, правда, но они сознательные и колючке предпочитают подсолнухи. А может, и не предпочитают, а может, и не подсолнухи. По-моему, они, как и наши электродизели, на мазуте ходят. Но это все гипотезы, и, чтобы они подтвердились, надо взять «интерву» у какого-нибудь живого верблюда.

Да, последнее событие. Перешли на летнюю форму одежды; теперь можно щеголять без шинелей. Ровно три месяца я здесь. А сейчас в кино побег…

…И уже прибег. Ходил в клуб к строителям, посмотрел «Первые радости». Ничего. Хорошая фильма. Сейчас попьем чаю и — спать.

А вы?»

«2 мая.

Позавчера вернулся в роту, до этого жил десять дней в лаборатории. Может быть, после праздников опять туда уеду.

Книги получил, большое спасибо. Буду по мере сил одолевать науку.

Перед праздником получили мундиры, вчера при полном шике и блеске ходили на парад, в котором участвовал первый раз.

А сейчас в честь праздника у нас начинаются танцы. Это по-нашему так называется, а официально — вечер отдыха. Что ж, можно и отдохнуть, не так ли?»

«14 мая.

9 мая в честь праздника совершил променаж на самую высокую в округе сопку и весьма был огорчен, что она не самая высокая. С нее чудесный вид открывается. На самой вершине сопки цветут бессмертники весьма интересной конструкции: без стебля. Прямо на земле или камне «валяются» такие розеточки. Вообще здесь все коротконогое, включая котов. Это своеобразная защита от ветра, я полагаю. Один цветок из «семейства коротконогих» высылаю в сушеном виде. Что за цветик, не знаю. Зацвели они раньше, чем трава начала пробиваться: на черной земле синие и фиолетовые островки этих цветов создают приятную картину. Сейчас островки окружила молодая травка, на которой завтра собираюсь отдохнуть во время намеченной прогулочки в сопки. Позагораю ужо. Солнце печет уже здорово. Что-то будет в июле?! Если сейчас после часа пребывания на солнце гимнастерка начинает гореть красным накалом, то вскоре можно и до белого каления дойтить-с.

Впрочем, не пугайтесь, дядя шутит…»

Пускай «дядя шутит»… Чем больше улыбки в письмах сына, тем светлей дома, тем спокойнее маме, для которой даже пустяковая тучка в синеве всегда подсвечена с краешка отблеском тревоги. Потому и праздничная ее открытка полна будет самых светлых надежд:

«Родной мой! Сегодня День Прбеды! Поздравляю тебя с ним. Желаю тебе и твоим товарищам мирной, счастливой, красивой и чистой жизни, за которую отдали когда-то свои жизни такие же молодые солдаты. Низкий поклон им и вечная память! А вам, мои родные, — долгой и счастливой жизни! К моим пожеланиям и поздравлениям присоединяются папа и Лина.

Целуем тебя, Сашенька! Твоя мама».

«27 мая.

Здравствуйте, дорогие… Сегодня вернулся в часть, буду жить пока здесь, а значит, и писать вам регулярно. Спасибо вам за посылку и поздравление к 26-му. Мама, ты напрасно сетуешь на то, что мало-де послала и все такое прочее. Не беспокойся об этом, пожалуйста. Повторяю, «мне не рыба важна», как Райкин говорит. Так что вот…

В остальном все по-прежнему, исключая то, что сегодня бросил курить. Надо ж было чем-то отметить день рождения. Вот я и отметил. Раз десять уже бросал — не выходило. А теперь бросил и написал вам, чтобы вы знали, вернее, чтобы я знал, что если не сдержусь, то крепко вас (извините) надую. Пусть хоть это будет для меня уздечкой, те-се-зеть.

Вот — все. От Гоши сегодня поздравительную телеграмму получил. Балует меня братаня…

Крепко вас целую. Ваш Саша».

В этот день тебе исполнилось двадцать лет.

Двадцать. В роте ты получил от товарищей подарки: большой синий альбом для фотографий и записную книжку-памятку. «Александру от сослуживцев» — лаконично и до предела торжественно.

…И сейчас я на память повторяю летучие строки, которые позже, может на ходу даже, ты запишешь в эту дареную книжечку: «Восход солнца в тумане над дорогой. В оранжевом диске, как в окне, проплывают силуэты машин, людей…»

Подмеченная тобой красота, пройти мимо которой не смог.

Но только ли красота?

Потом, потом… Я вернусь к этому позже. А сейчас:

«12–13 июня.

Я, выражаясь попросту, совсем оскотинился. За две недели не мог вам ничего царапнуть. Но не спешите с выводами и не ругайте меня очень-то. В том все дело, что закрутился как белка в колесе. В автомобильном. Дня не проходит, чтобы не ездил куда-нибудь на нашей передвижной электротехнической лаборатории. От зари до зари, как говорится. Приедешь с работы, упадешь в постель, и не до писем тут… Два месяца никому не пишу, кроме как вам. Только не думайте, что такая работа интенсивная мне в тягость. Напротив, так даже легче. Бездельничать — трудней.

Даже на вашу телеграмму не могу 4 дня ответить: почта только днем работает, а в это блаженное время я обычно ковыляю где-нибудь в степи с кабелеискателем в руках и слушаю в наушники, как звенит трасса — пик-пик-пик… Протаскаешься так дотемна, пока не услышишь желанный взлет звука и затем — обрыв его, потопчешься несколько раз для верности на этом месте, всадишь кол в землю и заорешь дурным голосом: «Нашел!!»

Вот так вот.

Пардон, часика через два допишу…

…Вчера так и не мог дописать. Собственно, и писать-то нечего…

Да, мама! Как это, бишь, сказано в Писании: «И нет ничего тайного, что не сделалось бы явным». Это я к тому, что ты все-таки написала насчет моих вещей командиру той (прежней) части. Заставила человека гоняться за мной. А я, понимаете, в то время в командировочках мыкался. Наконец свиделись с ним, неплохо побеседовали, почитал я твое письмо и в конце всего решил, что теперь начатое тобой дело надо довести до конца…

Да, вы спрашиваете о моих экзаменах. Сдал. На днях буду пересдавать на более высокую группу. Так-то…»

«27 июня.

Ничего нового нет, так что смею только сообщить о своем добром здравии.

Да, еще попрошу об одном одолжении: мы тут занялись философией, следовательно, нам кое-что необходимо, и для начала прошу вас выслать нам следующие книженции: Кант, тт. 2 и 4, Фейербах «Сущность христианства». Потом еще кое-что потребуется. Как вам это, не очень беспокойно будет? А покамест — все…»

«5 июля.

Опять вроде бы давненько вам не писал. По-прежнему живу в суете мирской, на отсутствие работы не жалуюсь. И (тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить) время бежит быстро. Шесть месяцев, считайте, уже. Неплохой кусочек.

Живем мы очень даже культурной жизнью. Три раза в неделю приобщаемся к «важнейшему из искусств». Собирается наша братия (этажом ниже нас кинозал соорудили) и кричит нерасторопному киномеханику: «Давай фильму!» В последнее время вошел в моду еще один лозунг: вместо «Крути фильму!» кричим «Крути мероприятию!»

Съездили вы в Новгород или нет? Если да, то отпишите, как там жизня идет.

До свидания… Ваш Саша».

«9 июля.

Ничего нового сообщить вам не имею. Получил вашу открытку из Ленинграда, теперь жду обещанного послания из Новгорода».

Ты спрашиваешь о Новгороде уже второй раз, а я так и не нашел среди сохранившихся писем наших того, где мы писали тебе о земле моего детства…