Письмо седьмое: ТВОЙ ПРАПРАДЕД

Письмо седьмое:

ТВОЙ ПРАПРАДЕД

"Американская" бабушка, о которой я тебе недавно писал, была бабушкой двоюродной — то есть материной теткой. Что же касается прямых предков по матери, то они, хотя еще задолго до меня сошли в могилу, причиняли тем не менее много тревог и забот. Дело в том, что они были дворяне, ну а как к этому привилегированному сословию относились большевики, теперь известно всем (хотя их же вождь В. И. Ленин тоже был "чистокровным" дворянином).

Все, связанное с дворянским, "царским", тщательно уничтожалось, иначе, чуть чего — к стенке и в расход. И во многих семьях, в том числе и нашей, на фотографиях выскабливались до дыр изображения погон, аксельбантов, медалей, Георгиевских крестов и других регалий и символов.

Но уничтожить все, намекающее на дворянство в нашем огромном, набитом всякой всячиной доме, было невозможно; с некоторыми предметами мать просто не могла расстаться. Так или иначе, я знал, что мой дед — Виктор Викторович Терский — был потомственным дворянином, притом весьма богатым. Об этом говорили хотя бы три фотоальбома, но никаких не родственников, а его… собак и лошадей: добротно выполненные фотопортреты каждого животного с подробной подписью — кличка, возраст, дата и разные там комментарии. Фотопортреты лошадей и собак были и парными, и тройными, и групповыми — своры поджарых тонконогих борзых, грубоватых гончих у псарни или в поле; фигуры собачьей прислуги — псарей, доезжачих и прочих — были второстепенными, стаффажными. То же и с лошадьми: либо под седлом, с седоками и без, либо взятая конюхом под уздцы, либо "без ничего" — во всем своем лошадином великолепии.

А еще помню широкие, сплошь шитые бисером, ремни от дедушкиных охотничьих ружей. На двух ремнях были изображены бисером красивейшие розы, на остальных — не помню уж и что.

Был у дедушки герб рода Терских, но все его изображения — типографские, штемпельные, вышитые — были полностью изведены. Тем не менее в каком-то хламе мы с братом Толей обнаружили тяжелую чугунную штуковину с рукоятью, на нижнем торце которой находилось рельефное изображение дедовского герба, но зеркально-обратное. Этот штемпель предназначался для сургучных печатей; помню лишь, что в центре был какой-то щит, сверху — корона, а остальное мы не разобрали: требовалось сделать оттиск. Обратились к отцу и тут же пожалели: массивная чугунная дворянская "улика" была положена на огромную наковальню в отцовской механической мастерской и тяжелой кувалдой разбита в крошки.

Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мною — московское письмо на бланке, украшенном такой же короной, с заголовком "Малое предприятие "Герольдия" некоего, шибко смахивающего на самозванный, "Союза потомков российского дворянства", куда я уже который год обращаюсь с убедительными просьбами найти хоть какие-то следы загубленной для меня родословной Терских. Поначалу оттуда приходили вежливые письма с витиеватыми оборотами "под старину" — "Милостивый государь" и тому подобное, но фактически ни о чем. А потом сия "благородная" контора потребовала с меня "аванс в размере 500 рублей" (я их тут же послал, хотя в 1992 году это для меня были немалые деньги) и предупредили, что взыщут с меня еще 700. Подписано директором "малого предприятия" С. А. Сапожниковым. Что-то не вяжется старинное русское слово "дворянин" с советским "директор". И вообще, что за вздор, господа-"дворяне"? Что за побор — 1200 рублей? Членский взнос? Налог? Ведь вы ни в чем мне не помогли, я и без вас знаю, кем был мой дед В. В. Терский. И не оскорбительно ли дать гигантской ныне семье потомков российского дворянства блистательное прозвище "Малое Предприятие"? Впрочем, обдирание ближнего, хоть брата по классу, хоть единоверца, хоть даже родственника — под благородными титулами "демократия", "биржа" и тому подобным — абсолютно в духе нынешнего времени, печальной эпохи разрушения того, что когда-то называлось Честью и было священно.

Но мир не без добрых людей. Мой коллега-энтомолог, коренной москвич, тоже старинного рода, профессор МГУ Владимир Борисович Чернышев, убил немало времени на то, чтоб найти хоть какие-то концы дворян Терских. И, представь себе, нашел. В Русском биографическом словаре (СПБ, 1912, т. 19) упоминается Терский (он же Терской) Аркадий Иванович, генерал-рекетмейстер, тайный советник, который родился 21 июля 1732 года. Это наш с тобою более далекий предок, между ним и Виктором Викторовичем — минимум два поколения. Очень тебя прошу, Андрюша, когда-нибудь уделить этому делу время, и попытаться соединить разорванный мосток: ведь ты тоже, как и я, кровный потомок давнего российского рода дворян Терских. Найдешь и герб, и генеалогическое древо, и все остальное.

Сохранялась у нас когда-то фотография: перрон старинного севастопольского вокзала, и на фоне паровозика с высоченной, расширяющейся к небу, трубой — группа железнодорожных служащих в форменных фуражках с блестящими пуговицами. Крайний справа низенький человек невзрачного вида, со светлыми усами, с папкой под мышкой, был не кто иной, как мой дед. В конце своей жизни он служил именно там — в Севастополе, на железной дороге. Рассказать о дальнейшей его судьбе хоть что-нибудь мои родители категорически отказались.

Дом с усадьбой в Симферополе купил в подарок моей матери Ольге Викторовне Терской именно он, ее отец, обставив и снабдив его всем необходимым. Дом еще цел (Фабричный спуск, 14); в 1959 году, когда он был еще не очень закрыт разросшимися сейчас деревьями, я сделал набросок фасада со стороны улицы. Вроде бы невелик, но своею длинной осью он уходил вглубь двора, кроме него, стояли еще два флигеля, капитальные надворные постройки и прочее. А дальше, до самого обрыва Петровских скал, был сад. Лишь потом, в конце XIX века, когда неподалеку построили паровую мельницу, дальняя часть была отрезана Мельничным переулком (в советское время — улица 8 Марта), а после потеснена еще одним, уже многосемейным двором, где, кстати, жила моя подружка-одноклассница Нина Кушнаренко (та, что в сорок втором подалась к партизанам). В нашем же дворе, застроенном хибарами, сейчас живет десятка полтора семей, в тесноте и хламе, от былого простора и благолепия не осталось и следа.

Никакой мельницы поблизости тоже нет и в помине. Зато уж при мне там, на Мельничном, прямо от нас через Нину вовсю работал детприемник-распределитель для преступников-малолеток, он остается и по сей, конечно, день: ГУЛАГовщина теперь на Руси, в том числе и в Крыму, неистребима. Извини, что отклонился!

Да, вот еще что: после прадеда у нас оставался его факсимильный штампик, с которым мы нередко играли, ставя его оттиски на бумажках. Выглядела его роспись примерно следующим образом:

Ничего у нас от тех времен не осталось: все отняли при аресте и "посадке" в бериевско-сталинске тюрьмы-лагеря. Съездить в Москву и на родину, чтобы произвести хоть "беглый" генеалогический поиск, теперь у меня нет ни сил, ни средств. Поэтому я попросил своего знакомого, Степана Степановича Ненюкова, недавно ездившего в Симферополь, отколупнуть от моего дома хоть маленький камешек, что тот и сделал, укараулив момент, когда никого рядом не было (мало ли что могли подумать!) отбил от угла дома, около ворот, увесистый кусок известняка. Ты найдешь его в одной из моих коробок — частицу дома, приобретенного дворянином Виктором Викторовичем Терским для младшей дочери Ольги. В этом доме родился и вырос я, твой дедушка, давший твоей маме имя твоей прабабушки — она тоже Ольга Викторовна Гребенникова (фамилию она сменила позже).

Здесь же, в тексте, документальный рисунок этого родного мне камушка — осколка моего детства.

Кусочек моего дома. Лето 1992 года.

Чудаковат же у тебя дедушка — не правда ли?