Письмо девятое: ПУЛЕМЕТ

Письмо девятое:

ПУЛЕМЕТ

Это было в 1938 году. К нашему дому подкатил черный блестящий легковой автомобиль. Из него вышли двое в штатском, спросили отца, велели ему одеться в лучшее и немедля ехать с ними. Куда и насколько — неизвестно, хотя по всему чувствовалось, что неблизко и надолго. Тем более что повсюду арестовывали людей как "врагов народа". На вопрос, брать ли еду, люди в штатском ответили: нет, не надо, еда есть (в чем мы с братом убедились, увидев на миг в полуоткрытую дверцу ЗИСа, когда прощались с отцом, коробки с консервами, яблоками, колбасу). Всем нам настрого приказано было молчать, и "ЗИС-104" в мгновение ока исчез.

Мать рыдала, заходясь в истериках. Через день-другой к нам стали осторожно наведываться соседи (вся улица видела — из-за оконных штор, из щелей в калитках, как увозили отца) и советовать матери не убиваться так горько: это мол никак не походит на "обычную", известную уже всем горожанам, процедуру ареста. Арестовывали тихо — больше ночью дома или на службе, вызвав "к директору". Но всегда незаметно, и уж во всяком разе без яблок и колбасы.

Через десяток дней отец вернулся целым и невредимым. И вот что он рассказал. Оказывается, его вызывал лично сам нарком внутренних дел Ежов по поводу изобретенного отцом… пулемета.

Суть изобретения заключалась в следующем. Быстро вращающийся барабан с выемками должен был захватывать ими металлические шарики из бункера и посылать их в ствол с огромной скоростью, обсуловленной центробежной силой вращающегося ямчатого барабана. Шарики могли лететь, по желанию пулеметчика, либо с интервалами, либо почти сплошной металлической струей. Однако испытать модель пулемета в отцовской мастерской (по моим понятиям, высокооснащенной) не было технической возможности, и он предоставил заниматься этим соответствующим учреждениям, предусмотрительно послав копию своей заявки на изобретение (они подавались тогда в Комитет по изобретательству при СТО — Совете труда и обороны) еще и в НКВД (отец делал так всегда со своими многочисленными заявками — полная гарантия того, что он не "враг народа"; я, кстати, перенял опыт отца и нередко посылал копии своих просьб, жалоб, предложений, кроме основного адресата, еще и в обком КПСС, что нередко очень помогало, а иногда и наоборот; об этом — как-нибудь после).

Отца, оказывается, увезли на вокзал, посадили в купейный мягкий вагон, и он, вместе со своими провожатыми, вскоре оказался в приемной у Ежова. Но из-за войны в Монголии (у озера Хасан) нарком был сверхзанят, и отца продержали в его приемной два дня.

За это время эксперты разобрались, что пулемет Гребенникова работать не будет: ямки не успеют захватить шарики при бешеном вращении барабана, который и сам не вынесет такой скорости (разлетится от центробежной силы), а медленнее — не годится, ибо "пули" улетят тогда лишь на несколько метров.

…Обратный путь отец проделал тоже на курьерском поезде за казенный счет — исключая, конечно, колбасу и прочее.

Заявок на "военные" изобретения у отца было несколько: что-то "морское" (еще до революции: помню вежливый отказ какого-то императорского ведомства на гербовой бумаге), "реактивный паровоз" (пар выпускать не в цилиндр, а просто назад — в выдаче свидетельства отказали в 30-е годы) и еще что-то; однако одно изобретение этого "жанра" было-таки признано, а именно арбалет некоей хитрой конструкции (арбалетом называлось старинное оружие из стального тугого лука на деревянном ложе; стреляло короткими стрелами). Копию этого свидетельства 1931 года привожу здесь: не правда ли, по-своему занятен "научно-технический слог" той эпохи? А чего стоит отцовское "скромное": "…взамен дальнобойных винтовок"! И еще погляди на чертеж, выполненный рукою Степана Ивановича: чертил и конструировал он отменно.

Недалеко от этой "военной" серии изобретений были его "вечные двигатели" — перпетуум мобиле. Их у него было много конструкций, все они были выполнены в материале, блестели какими-то шариками, рычагами, ползунками, гирьками, и непременно должны были работать; к сожалению, для этого не хватало чуть-чуть "чего-то", и поэтому движение их после запуска замедлялось и, увы, прекращалось. Поэтому у отца рождалась новая, еще более совершенная, а значит и более сложная, конструкция, действующую модель которой он выполнял с завидным упорством и тщанием; результат был прежним…

В числе изобретений отца были и пишущие машинки (свидетельство № 49739 1934 года), и станки для насечки напильников. Дело в том, что когда-то он побывал в таком цеху, где огромной силы грохот приводил к тому, что рабочие теряли слух — вот тогда у отца родилась идея бесшумного, станка для насекания напильников, в котором зубило не ударяло бы в заготовку, а вдавливалось бы в нее.

Модель первой конструкции такого рода станка оказалась в работе настолько хорошей и надежной, что отец решил было устроить домашнее производство напильников. Однако во флигеле, где размещалась его мастерская, было лишь три комнаты, а слесарные напильники потребовали бы кузнечного, прокатного, закалочного цехов, не считая главного — насекального. Отличный выход из положения подсказала маникюрша, принесшая отцу "как-нибудь заточить" затупившийся напильничек для ногтей.

Через короткое время в самой большой комнате флигеля появился старинный дизель, работающий на керосине, у которого забавно качались и прыгали начищенные бронзовые и стальные детали; выхлопные газы уходили в железную трубу, проведенную через стену и крышу, а от большого маховика шел широкий ремень вверх к потолку.

Там, в высоте, по диагонали помещения цеха, в больших подшипниках, вделанных в стену, вращалась длинная толстая ось, на которую были насажены шкивы различного диаметра, а от них вниз, в разные стороны, шли приводные ремни, вращавшие различные станки, сделанные отцом тоже собственноручно. Я нисколько не ошибусь и не перехвалю отца, сказав, что несмотря на все его недостатки, Степан Иванович Гребенников был обладателем золотых рук Мастера с большой буквы.

Станки эти я опишу тебе потом, а сейчас скажу вот что: я научился у отца не только мастерить многое из металла, дерева, стекла и прочего, но и самозабвенно любить Труд. Не подневольный, рабский, а творческий полезный Труд, без которого, как я твердо убежден, наши обезьяноподобные предки никогда не стали бы людьми.

Нормально развитому и правильно воспитанному человеку обязательно должно хотеться что-то делать руками, притом постоянно, кроме разве сна: пилить, строгать, рисовать, писать, нажимать клавиши, рукоятки, гнуть, косить, двигать рычаги, бревна, камни, ловить мячи, грести, копать, лепить. Связь тут самая прямая: развиваются руки — совершенствуется мозг. Как-то я облил свои руки инсектицидом (что-то вроде дихлофоса) и сразу не вымыл; вскоре ладони покрылись зудящими пятнами экземы. Несколько месяцев я ходил облепленный пластырем и не мог ни рисовать, ни печатать на машинке, ни даже поиграть на гитаре. Вскоре заметил: что-то нехорошее делается с мозгами, чувствами, интеллектом — все это стало как бы медленно и болезненно усыхать. Беду удалось отвести во время поездки на родину: соленые от морской воды руки подставлял под солнышко целыми днями; хворь прошла через три недели; я снова навалился в Сибири на свои прерванные "рукодельные" занятия, и мозги "встали на место"…

На этом, мой юный друг, я закончу сегодняшнее к тебе послание. Тем более радость ручного Труда ты уже испытал как раз в том возрасте, как и я когда-то в пять-семь лет — именно тогда закладываются в растущем человеке основы трудолюбия. Побывать бы тебе в чудо-мастерской твоего прадеда Степана Ивановича…

Только вот пулеметов, бомб и тому подобного изобретать бы не надо. Ни тебе, ни всем остальным. Лучше конструировать станки для напильников и другие мирные и полезные вещи.

Да, о маникюрше. Опытными образцами своей продукции — напильничками для ногтей отменного качества — отец ее буквально завалил. Она в долгу не осталась, расширив рынок сбыта сначала на все симферопольские пункты такого рода (они были при парикмахерских и парфюмерных магазинах), а затем и на всю страну.

Но это заслуживает отдельного письма.