Рассказ первый. Лётные курьёзы. Доверяй, но проверяй
Рассказ первый. Лётные курьёзы. Доверяй, но проверяй
Десять лет я работал пилотом-инструктором в лётном училище ГА. Взлёт, шесть минут полёта, посадка и так 20–30 полётов в день, плюс ещё пару полётов в пилотажную зону для отработки фигур пилотажа. Лётной романтики в этих полётах не так уж и много.
Но в жизни одно компенсируется другим. Неизмеримой радостью наполняется душа лётного учителя, когда он видит, что его умение летать, ощущать воздух, чувствовать самолёт передаётся его воспитанникам-курсантам. Проходят многотрудные дни лётной учёбы в воздухе и один за другим в лётной группе, его ученики, поднимаются уже самостоятельно в небо.
Необычное состояние этих молодых ребят, их радость, новизна ощущений вновь и вновь передаётся инструктору. Он радуется успехам своих питомцев так же, как радовался сам, поднявшись впервые в это манящее небо. Результатом его трудов есть рождение СЫНОВ НЕБА. Это можно сказать его «клоны». Он знает, что они будут в воздухе повторять все его действия, вроде он сам в кабине. И только потом, они как малые дети, начнут вырабатывать свой почерк, свою манеру пилотирования.
Вот эту радость, особые чувства, которые испытывает пилот — инструктор при рождении лётчика нельзя купить ни за какие деньги. Наверно поэтому, несмотря на мизерную зарплату, лётные инструктора многие годы работают в лётных училищах ГА.
Но рассказ пойдёт немножко о другом. Наряду с учебным процессом инструктор выполняет и другую лётную работу. Работа эта связана с перегонкой самолётов в ремонт на авиазавод и из ремонта. Здесь он чувствует себя линейным пилотом, проявляет своё умение летать на большие расстояния владеть приёмами самолётовождения, летать в сложных метеоусловиях, испытывать самолёт после ремонта и решать другие задачи. Эти полёты, как правило, выполняются осенью или ранней весной, когда нет учебных полётов. Погода в это время сложная. Ресурс самолёта и двигателя остаётся только что бы долететь до завода, топлива на самолёте всего 125 литров. Каждый такой перелёт приносит много сюрпризов и неожиданностей. Но так уж устроен лётчик, чем сложнее, тем интереснее.
Вот передо мной задание на полёт от 16.09.71 года. Перегнать самолёт Як-18А в ремонт из города Бугуруслана, что в Оренбургской области, в город Таллин. В этот день из-за низкой облачности в районе Куйбышева (Самара) аэродром Смышляевка нас не принимал, и я перенёс вылет на 17.09.71 г. а задание оставил на память.
На следующий день погода улучшилась, и было принято решение вылетать. Мой «корабль» Як-18А № 82847 стоял напротив командной вышки центрального аэродрома «Александровка». У самолёта, с нетерпением, ожидал меня мой механик Виктор Шмондин.
— Ну, что командир, сегодня летим? Был его первый вопрос.
— Летим, Виктор.
Механики любили такие полёты. Они имели возможность знакомиться с новыми городами, им нравилось рассматривать землю с высоты, но самое главное им давали управлять самолётом. Они быстро усваивали умение сохранять высоту и курс.
— У тебя всё готово? Спросил я его.
— Так точно, командир! Самолёт заправлен, двигатель прогрет, техническая документация на борту, парашюты в кабинах.
— Виктор, обратил я его внимание: Посмотри, как обращаться с парашютом, случайно не дёрни за кольцо. Я, конечно, был уверен, что всё будет хорошо, парашюты не пригодятся, но чем чёрт не шутит. И ещё Виктор посматривай за приборами контроля двигателя, перед посадкой напоминай мне о выпуске шасси. Высота нашего полёта будет 300–400 метров, а может и ниже, в зависимости от высоты облаков. Первая посадка в Смышляевке, затем в Пугачёве, Балакове, Саратове и Балашове — там будет отдых с ночёвкой.
— Командир, всё понял, готов к полёту.
В этот день мы благополучно долетели до города Балашова.
Циклон с низкой облачностью закрыл следующий пункт посадки Воронеж. Два дня ожидания не принесли улучшения погоды, и мы вылетели по запасному маршруту: Балашов — Тамбов — Липецк в обход Воронежа.
В Тамбове пришлось сделать несколько заходов на посадку, так как садиться на раскисшую грунтовую полосу с колеями от самолётов Ан-2, Ил-14 было опасно. Нам выложили посадочные знаки на краю аэродрома, где мы благополучно приземлились.
После заправки полетели курсом на Липецк. Перед вылетом я попросил диспетчера в радиограмме о нашем вылете сообщить в Липецк, что бы связь с нами вели на частоте 128 МГц, так как Липецк работал на другой частоте, а наша радиостанция УКВ имела всего четыре частоты.
Не прошло и десяти минут полёта, как погода стала портиться, облака стали опускаться всё ниже и ниже, на земле стало пасмурно. Сличать карту с местностью стало трудно. На высотах 150–200 метров на земле всё меняется быстро, и обзор сузился до минимума. Осталось одно, строго выдерживать расчётный курс и скорость, по времени определять место самолёта. По расчёту уже должен появиться Липецк, а его нет. По-видимому, усилился встречный ветер. И наконец, вижу водохранилище, а оно на карте южнее города, а за ним городские кварталы. На душе стало легче, хотя топлива осталось тридцать литров, а ещё нужно найти свой аэродром. На западной части города увидел взлётные полосы, военные самолёты. Но посадка там нежелательна, вопросы, выяснения. На неоднократные запросы мой аэродром не отвечал, радиокомпас работал неустойчиво из-за низкой высоты. Зная, что городской аэродром северо-восточнее города набираю высоту 300 метров. Временами в облаках обхожу город с юга и беру расчётный курс, стрелка компаса тоже развернулась в моём направлении, значит точно иду, через три минуты должен появится аэропорт. Наконец под нами бетонная полоса, на стоянке вижу самолёт Як-40, но на мои вызовы никто не отвечает. Довернув влево от полосы, так чтобы пройти вдоль здания аэропорта и обозначить себя предупредил Шмондина, смотреть на аэровокзал там должно быть название аэропорта. Снижаюсь до 50 метров и лечу правее аэровокзала.
— Командир! Я вижу написано «Липецк», — радостно закричал Виктор.
— Прекрасно, Виктор, заходим на посадку.
Круто, с набором 200 метров, выхожу на посадочный курс бетонной полосы и через три минуты мы на земле. Подруливаю к вокзалу, по сигналу встречающего техника выключаю двигатель.
К самолёту быстрым шагом идет человек в форме и что — то кричит, размахивает руками, по-видимому, ругается в наш адрес. Мы покидаем кабины, снимаем парашюты и ждём этого начальника. Он подходит к нам, видит нас разгорячённых полётом, вытирающих пот с лица, уже спокойно спрашивает: Что вы как шальные носитесь, перепугали пассажиров, да и нас диспетчеров.
— А вы тоже хороши, не отвечаете на наш вызов, вам в радиограмме передали, что бы вы слушали нас на частоте 128 МГц.
— Командир, сообщение о вылете есть и больше ничего, мы уже переживаем, время вышло, а вас нет.
— Из-за низкой высоты полёта радиокомпас работал плохо, вот и покрутились немного над городом.
— Да понимаю вас, сам на брюхе ползал в войну на Ил-2, в вас хоть не стреляли, а каково было нам.
Он подошел к лежащему под крылом парашюту и спросил: Командир, можно ваш парашют одеть. Недоумевая, я сказал: Конечно, вы же были лётчиком-штурмовиком. Он, молча, надел парашют, сел на него, помолчал и сказал: — Спасибо ребята, я вернулся назад в1943 год, когда на подбитом Иле раненный в ноги сел на своей стороне. У меня хватило сил только выбраться из кабины и отползти, продолжал он свой рассказ. Самолёт сгорел, а меня вместе с парашютом, который спас меня, приняв несколько пуль на себя, подобрали наши. После войны был списан на землю. Теперь работаю руководителем полётов. Постоянная связь с лётным составом придаёт мне силы. Он бережно снял парашют и положил под крыло со словами: Он спас мне жизнь, даже не раскрываясь.
Капитан Иван Ефремов пожимал нам руки как своим коллегам и говорил: Топливо сейчас подадут, погода улучшается, Орёл, и Брянск вас принимают. Оформляйте вылет и вперёд не запад. Он был возбуждён, словно находился в том давно ушедшем времени.
Мы продолжали полёт. С высоты 500 метров любовались красотами земли, которую защищал наш новый знакомый Иван Ефремов. Садились в Орле, Брянске, Смоленске и долетели в этот день до Великих Лук.
Правда, в Орле получился казус. Синоптик рассказала мне о погоде по маршруту и подала бланк с прогнозом, с обратной стороны которого нужно было нарисовать профиль земной поверхности по маршруту полёта, что бы знать на каком расстоянии до земли мы будем пролетать в разных точках, если будем лететь по давлению аэродрома. Я, шутя спросил, а как называется ваш город, что бы написать название в начале рисунка. Синоптик, уже не молодая женщина, сурово посмотрела на меня и сказала Орёл, добавив, летают и не знают, где летают.
Подаю задание на подпись диспетчеру. Он возвращает его мне со словами: Командир, вас просят зайти в медсанчасть.
— Зачем, я же сегодня прошёл медицинский контроль.
— Просят, сходи, продолжал он спокойно.
- В медсанчасти меня уже как бы ждали и первый вопрос. Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно чувствую, сегодня надеюсь долететь до Великих Лук.
— А почему, вы не знаете, где приземлились?
— Знаю, в Орле, ответил я.
До меня дошло, чем обернулась моя шутка в разговоре в метеобюро. Пришлось объяснять доктору, что ваш аэродром называется не Орёл а «Небесный», потому что все аэропорты секретные и имеют свои условные названия.
Почему-то всё было секретно в те годы, хотя летали спутники и всё о нас знали, но по инерции ещё долго всё держали в секрете. Все лётчики старшего поколения помнят позывной «Леопард», так звали аэродром Волгограда.
Выслушав меня, видя моё прекрасное настроение, доктор пожелала счастливого полёта.
Подписывая задание на полёт, диспетчер ворчал. Настало время уже и уборщица и все кому не лень охотятся за лётчиками, чтобы узнать не нарушили они предполётный отдых. Так и было. Был приказ министерства ГА всем кто заметит, что лётчики, по их мнению, нарушили отдых докладывать, экипаж отстранять от полёта. За это объявляли благодарность и даже давали премию. И, как бывает у нас, все бросились следить за лётным составом.
В Великих Луках мы знакомились с уютным и красивым городом. Зашли в новый, большой универмаг. Там всё сверкало и блестело. Было внедрено новое неоновое освещение, но свет от этих ламп был не естественным, а какой-то синий. Лица у всех были синеватые, словно у инопланетян.
Мы ходили по магазину рассматривали нарядные витрины. У витрины женской одежды работница магазина одевала манекен. Приняв позу манекена, она рассматривала результат своей работы. Мой механик Виктор несколько отстал от меня и с интересом рассматривал девушку и манекен. Усомнившись, что она живой человек, он неожиданно протянул руку к девушке со словами: «Вот бл…ть, как живая», схватил её за нос.
Она вскрикнула, «Что вы себе позволяете, нахал» и отбежала в испуге в сторону. Шмондин испугавшись, застыл на месте и от неожиданности бил себя в грудь кулаками, приговаривая: «Не курю! не курю»!. Я отводил его в сторону, подальше от посетителей и работников магазина, спрашивал: Что ты кричал, «не курю, не курю?». Придя в себя, он говорил: да я и сам испугался, сомнения у меня были, живая она или нет, стоит как манекен. Вот и хотел убедиться, схватил её за нос. Сам не знаю почему, твердил эти слова.
Расстроенный Виктор просил меня: Командир, только не рассказывай в отряде, засмеют. Просьбу его я выполнил, но при встрече показывал как он бил себя в грудь и мы оба смеялись.
На другой день полёт продолжили. Первая посадка была в Пскове на военном аэродроме. Руководитель полётов обеспечил нам заход на посадку с курса, отправив на второй круг транспортный корабль Ан-12 командой, «Заходит маленький». На земле нас окружили военные лётчики. Они ходили вокруг Яка, хлопали по крылу. — Мы думали, это заходит истребитель, а это учебная парта, хвалили этот самолётик, который и им проложил дорогу в высокое небо.
Военные накормили нас в своей столовой, обслужили наш аэроплан и мы вылетели от гостеприимных лётчиков ВВС. Прошли без посадки Тарту и приземлились в Таллинне.
Виктор Шмондин сдавал самолёт в ремонтный цех. Я в заводоуправлении получил направление в гостиницу и пожелание познакомиться с городом и отдыхать. И ещё сказали, что самолёт, который нужно перегонять в Бугуруслан после ремонта, будет готов дня через четыре.
В гостинице я встретил зам командира эскадрильи, Игоря Андреевича Сазонова. Он прилетел раньше и ожидал уже несколько дней, когда будет готов его самолет. Посетовал ему, что придётся ждать так же несколько дней, когда будет готов очередной самолёт для облёта и перегонки.
— Да ты что, Леонид, не огорчайся, обратился он ко мне. Я улетаю через день, город уже изучил, так что познакомлю вас со всеми его достопримечательностями. Здесь есть что посмотреть и где отдохнуть.
На следующий день Игорь Андреевич знакомил нас с городом. Мы оказались в 16-м и в последующих веках. Дальнейшие дни продолжали изучать город. Побывали в городской ратуше, где на вершине шпиля установлен страж города «Старый Томас», в Нижнем и Верхнем городе, в церквях, в парке Кадриорг, на Певческом поле.
Посетили памятник броненосцу «Русалка» и помянули моряков, погибших при взрыве на мине в 1893 году на Таллинском рейде. Их было 177 матросов и офицеров. На гранитном постаменте возвышается бронзовый ангел. У основания выбиты имена всех погибших моряков и надпись:
«Россияне, не забывайте своих героев мучеников».
Через четыре дня мы вновь на заводе. Виктор Шмондин принимает самолёт, я получил парашюты, лётную документацию и подписал полётное задание на испытательный полёт. Надеясь на то, что заводские специалисты и мой механик проверили готовность самолёта, я ограничился обходом вокруг самолёта. Проверил, все ли струбцины сняты с рулей, потрогал стабилизатор, отклонение руля поворота, убедился, нет ли посторонних предметов в кабине. Выслушав доклад механика, что заправка полная, двигатель прогрет, самолёт готов к полёту. Дал ему команду, занять вторую кабину, в воздухе проконтролировать работу двигателя на всех режимах.
Пробежав по бетону 200 метров, мы энергично ушли в набор высоты. Под нами было озеро Юлемисте, на восточном берегу которого находилась взлётная полоса. Нам разрешили выполнять задание над озером на высоте 1000 метров и выше. Набирая высоту по спирали, мы наблюдали синеву Финского залива, зелень парка Кадриорг, башню церкви Святого — Олафа высотой 124 метра, величественный купол православного Александра — Невского собора, Таллиннский морской порт, короче всё, где мы были и что видели в городе, сейчас любовались с высоты.
Мотор работал отлично. Воздух был спокоен. Самолёт был послушен моей воле. Выполнены глубокие виражи влево, вправо, пару бочек и после боевого разворота я перевёл Як на снижение, убрав режим двигателя на малый газ.
Моё удовлетворение от лёгкости управления и наслаждение от полёта нарушил тревожный голос Шмондина:
— Командир! Увеличь обороты двигателя, пламя от выхлопа может поджечь нас, топливо на крыле.
По крылу растекался бензин, оставляя след за крылом. Увеличив обороты, пламя исчезло, на повышенных оборотах оно всё сгорало в моторе. Запросив экстренное снижение и посадку, выпустил шасси и тормозной щиток и на увеличенных оборотах по кратчайшему пути зашёл на посадку. Стрелка топливомера лежала ближе к нулевой отметке.
Авиазавод находился рядом с ВПП и после пробега по полосе мой Як по инерции катился к заводской стоянке. Перед стоянкой вращение винта остановилось, стало тихо, топливо кончилось.
В присутствии работников завода Виктор Шмондин открыл лючок, прикрывающий заправочную горловину. На горловине была крышка, но меньшего размера и не закрывала плотно топливный бак.
Все махали руками, ругались, кричали, выясняли, кто и когда заправлял самолёт. Но заложниками были мы. Мой механик понадеялся на заводских техников, а я на Шмондина и не проконтролировал его, как всегда делал при приёмке самолёта на заводе.
Могло случиться непоправимое, пожар в воздухе, в лучшем случае, посадка без топлива вне аэродрома.