Визит к врачу

Визит к врачу

Как-то, одним снежным декабрьским днем, обессиленная борьбой с гриппами-простудами, я побрела к врачу – ну совсем прижало. В местной не принимали, поехала искать другую клинику. Нашла, повезло, тут же взяли, к тому же ассистентом, как оказалось, работала моя давняя русская подруга.

Врач попался медлительный пухленький ровесник, итальянец по происхождению. Поставил диагноз, выписал лекарства, все чинно. Проинструктировал, как принимать первое лекарство, занудно приступил ко второму:

– А эта таблетка значительно снижает реакцию, затормаживает, за рулем тяжело. Вы работаете?

– Да.

– Вам нужно быстро реагировать на работе?

– Да.

– Кем вы работаете?

– Концертмейстер балета.

Тут надо сразу пояснить: «балет» по-английски произносится «бэлэй». «Бэлэй пианист». А есть другое слово – «бэлэй» – живот, «бэлей дэнс» – танец живота, очень популярное развлечение мужчин в вечерних заведениях, часто эти же танцовщицы работают стриптизершами. Разницу в ударениях я знала, но танец живота настолько не из моей жизни, плюс температура, что я даже не дернулась на смену ударения (в конце концов, он носитель языка, ему виднее), и с этого момента диалог у нас пошел в разных плоскостях – доктор рванул в стриптиз, а я осталась у рояля…

Я этого и не заметила – подруга потом сказала. И когда он вопрошал «стрип-дэнс?», эта приставка была столь короткой, как скрип, и голос он понизил до невозможности (а чего орать-то?), что я не обратила на нее внимания. Итак, возвращаемся:

– Кем вы работаете?

– Бэлэй пианист.

– Бэлей? – Брови взлетают и замирают наверху.

– Да.

Делает большой шаг назад:

– Бэ-лэй?!

– Да.

– Бэлей? Дэне?! Вы – танцовщица?!

– Не совсем: бэлэй, но не дэнс. Я из этой области, но не танцую – играю.

Осторожным шепотом:

– ХХХ-дэнс?

Вижу одно: где-то буксует, но в чем проблема – неясно. Голова у меня разламывается, хочется уже лечь, и какая ему-то разница, что я делаю? Что, таблетка эта по-разному действует на пианистов и танцоров? Чтобы отвязаться и сократить разговор отвечаю:

– Да, что-то в этом роде.

С интересом:

– Это у вас хобби?

Мрачно, но с достоинством:

– Нет, я профессионал.

– А-а… – произносит он как-то неадекватно. – Ну тогда все равно… Вам же не нужна скорость реакции на работе?

– Как это не нужна, – обижаюсь я, – очень даже нужна, я же не для себя играю, а все время слежу за аудиторией. Если бы я была сама по себе, тогда да, а так – нет. Если я не буду держать темп или засну, что остальным-то делать?

Ненадолго зависает.

– А вы каждый день работаете?

– Да.

– Утром или вечером?!

– Весь день.

– Но не с утра же до вечера?!

– Утром немного, потом вечером немного, по-разному.

– А что, и утром, и вечером тот же вид работы?

Начинаю сердиться: ну вот какая разница? Я вообще-то утром – в колледже, вечером – в школе, но это вряд ли его может интересовать? Хочется огрызнуться, но американцы обычно идут по трафарету: вот надо ему лично найти лучшее место для принятия таблетки и посоветовать пациенту, и тут хоть умри, сопротивление бесполезно, с колеи не сойдет. Поэтому приходится терпеливо объясняться:

– Нет, работа немного разная, но по сути одно и то же, – поднимаю на него опухший глаз – нет, определенно я произвожу на него какое-то феерическое впечатление, и для закрепления успеха добавляю: – И еще я езжу по домам частным образом. (Это, конечно же, о частных учениках, он же сам сказал – водить опасно, вот я и рапортую ему о своих разъездах.)

– Ну тогда… ну тогда… Вам нужно принимать эту таблетку на ночь, но не на ночь поздно вечером, а совсем на ночь. В смысле когда совсем на ночь, спать идете когда, уже точно спать – совсем.

Та-ак… Смотрю на него долгим взглядом психиатра. Зря я все-таки без рекомендации к доктору пошла. Надо было разузнать о нем что-нибудь… Пойду, у подруги поспрашиваю. Хотя и он тоже прав – сама не знаю, когда спать пойду: вроде иду уже, а зацеплюсь за компьютер, так и просижу пару часов, потом пойду, увижу шитье, пошью маленько, потом дальше иду.

– Я поняла, доктор. Я поставлю пузырек рядом с подушкой, спасибо большое.

Он обрадовался, отдал мне, наконец, рецепт, я откланялась. У двери ждала подруга, и мы пошли к регистратуре заполнять бумаги, но доктор не отправился восвояси, а прочно засеменил за нами, так что рассказать ей я ничего не смогла.

Когда подошли, мне в окошке выдали бланки, подруга с доктором стояли в двух метрах, и, как только я углубилась в бумаги, он зашептал ей на ухо:

– Слушай, а кто она?

Подруга, ее хлебом не корми, дай подурачиться, а тут дичь сама в руки идет, как шуманет на весь коридор:

– Ага, интересуемся?!

Он подскакивает, машет руками, мол, я, может, просто неправильно понял, просто уточнить!

Я, не отрываясь от бумаг, через плечо бросаю ей по-русски:

– Он у вас с приветом.

– Да ладно, до сих пор был нормальный.

С плотоядной улыбкой поворачивается к нему:

– Что вас конкретно интересует?

Ему деваться уже некуда:

– Где она работает?

– Бэлэ?й.

– Бэлэ?й?! (Форте.)

– Бэлэ?й.

– Бе-лэ?й?! (Фортиссимо.)

– Ну да.

Радостно:

– Значит, она танцует в бэлэ?й?!

– Нет!

– Как?!

– Она – бэлэй-пианист.

С возвращающимся ужасом:

– А на чем она играет? На синтезаторе?

– А она на чем хошь играет – на пианино, на скрипке, на баяне, на дудке, много чего, она еще и поет! – Подруга делает в мою сторону широкий жест, я поднимаю свое опухшее гриппозно-гайморитное лицо, она, вздрогнув, машет, мол, пиши, пиши дальше, не пугай людей.

Он:

– Это что, типа фокусы?

– Какие фокусы? Видите – серьезный человек, просто болеет.

– А это типа ремень через плечо? Или как?

– Что как? Какой ремень, зачем?

– Ну как инструмент к ней крепится, когда она танцует?

Я бросаю ручку, и мы обе, не мигая, смотрим на него.

Подруга медленно:

– Вы что, имеете в виду, что она танцует и играет одновременно?

– Да.

– И как вы себе это представляете?

Неуверенно:

– Ну… танцует бэлэй, через плечо синтезатор, и она себе музыку играет.

– Ага, в пачке! – вставляюсь я радостно.

– Вы когда-нибудь видели бэлэй?

– Да, – обиделся он.

– Ну и где вы видели, чтобы танцоры играли?!

– Ну я поэтому и удивился, как это – пианист в балете?

– Она (жест в мою сторону) – играет. – Подруга правой рукой лупит три аккорда по воображаемой клавиатуре, в левой у нее большая стопка бумаг. – А танцоры – (показывает на доктора) – танцуют. – Правая рука имитирует крыло «Умирающего лебедя», но лебедь, правда, получается не умирающий, а вполне себе буйный. Доктор, застыв, смотрит на нее. Она повторяет:

– Она – играет («бьет» по роялю), а они – танцуют (опять вздымающийся правым крылом лебедь, встает на цыпочки и движется влево). Это все – отдельно! Музыка – отдельно, танец – отдельно. Но вместе.

Регистратор уже давно встала и смотрит на них в окошко.

Но даже после таких па на лице доктора не дрогнул ни один мускул, его эмоциональный резерв на сегодня был исчерпан.

Подруга:

– Ну что, опять непонятно?

– Понятно. Только я думал, что в балете танцуют под оркестр.

– Правильно! А когда оркестр не может – она играет!

– На всех этих инструментах?

– Нет. На рояле.

– Понял.

– На каждую репетицию оркестров не напасешься, поэтому играют на пианино.

У этой истории есть небольшой эпилог.

Продержав меня в аптеке, наконец, объявили, что лекарство не дадут – какие-то проблемы со страховкой. Стали звонить доктору. Время идет. Я помираю. Звонит подруга:

– Сидишь?

– Сижу.

– Чего там у тебя?

– Не знаю, не дают.

– Жди, доктор разговаривает, я перезвоню.

Звонит опять:

– Не дают. Возвращайся сюда.

– Зачем?

– Иди, доктор передал тебе лекарство.

Приплетаюсь. Выходит с пакетиком:

– На, пока они там разберутся – помереть можно.

– Спасибо. Сколько я должна и кому?

– Никому нисколько. У нас запас есть.

– Не, я так не могу, сколько это стоит?

– Не возьмет.

– Иди еще раз спроси.

– Спрашивала уже. – Смеется. – Говорит – пусть она лучше мне станцует!