30 ноября

30 ноября

Получаю три листочка нот, три фрагмента («Флорину» отменили – не готова), из этих корявых местных сборников в полуимпрессионистских, полуджазовых тонах. Ужасаюсь вслух: «Зачем же под такое танцевать?!» Училка обижается. Предлагаю заменить – реагирует отрицательно и неадекватно нервно. А вот тут нужно делать лирическое отступление…

Был у нас концертмейстер, парень лет тридцати пяти. Я вообще-то меняю имена на вымышленные, но этому не буду. Собаке – собачье имя. Звали его Джесси. Летом он от нас уехал далеко и, надеюсь, надолго – получил позицию в «Бостонском балете» (мои соболезнования «Бостонскому балету»). Играл он хорошо, но совершенно сам по себе, без какого-либо соотношения с окружающими. Он вообще-то и в жизни на всё, что не Он, смотрел с усталым удивлением: зачем вы здесь? Основное времяпровождение – это ходить по начальствам и нудить, что ему нужно повысить оплату, дать больше часов, назначить старшим концертмейстером и Первой Красавицей Королевства. Чтобы оттенить собственные совершенства, вдохновенно очернял других концертмейстеров. Но это только при разговорах с начальством. При разговоре же с коллегами он ничего такого не говорил, а исключительно жаловался. Мне, например, на то, что хочет играть мои часы, а их играю я, и как это плохо и несправедливо.

Прошлый отчетный концерт играл он, потому что я совсем-совсем не могла, и меня попросили подобрать им фитюльки по страничке на их галопы-полечки. Зная, что играть буду не сама, я расстаралась и нашла самые простые и удобные для игры пьески. За месяц до концерта отдала директрисе. Он отыграл прогоны и генеральную, но на концерте случилось необъяснимое: он заимпровизировал всё. Детям. Нон-стопом. Меняя темпы, размеры, характер. Выдал крутой джаз. Остановился, только когда сцена опустела. За кулисами оттаскивали трупы учителей, старший преподаватель разрыдалась в голос и больше никогда с ним не разговаривала (не думаю, что он заметил). Лирическое отступление закончилось.

Именно эта рыдавшая преподавательница и дала мне три листочка и не разрешила поменять ни одной ноты. (В глубине души я ее понимаю, но от этого не легче.)

Начались страдания с этими нотами. Ни мелодии, ни стабильной фактуры, текст несложный, но напрочь отсутствует логика, неудобно написано. С души воротит – не могу начать учить.

Назавтра стали с классом работать над этими вещами, играла через одну ноту на третью.

Первая вещь – самая дикая. Две, максимум три ноты в вертикали, но бемолей на эти три ноты, как минимум, по четыре; мелодическая мысль неясна совершенно; оторваться – поглядеть на класс не могу – пытаюсь играть по нотам. Это моя самая ненавистная вещь.

Вторая не лучше. Вернее, она ничего, но из разряда переливающихся волн пор де бра, а училка попросила запиццекатить, убрать легато, сделать остренько – у них пике. Спрашивается: а что, для пике нет музыки на пике?! А в данной вещи сплошные замирания-зависания, в том числе в левой руке, и классическая интонация ламенто со своими придыханиями. Я, конечно, пытаюсь изображать пике, но мгновенно сползаю на вздохи-ахи. В общем, сплошное мучение. Ну и темп, конечно, соответствующий пике.

И последняя вещь – регтайм, а к ним у меня отношение особое. Я комплексую здесь играть джаз и все такое. У местных он в крови, и играют они это здорово и с любыми наворотами, поэтому я принципиально избегаю подобных вещей. Но с преподавателем не поспоришь – хотят регтайм. И тут она требует такой быстрый темп, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А у меня, кстати, есть «Сборник золотых регтаймов», и начинается он, ни много ни мало, – белой страницей, на которой одна-единственная цитата Короля регтаймов: