Мотострелковый полк

Мотострелковый полк

Отжившие век свой,

на лестницу в небо,

проходят с парадного входа.

А нас, совсем юных,

сквозь пламя Афгана

впускали из черного хода.

Я уже часа два торчал в оружейке, и от безделья швырял штык-нож в деревянный столб.

Было начало июня 1987 года, и до дембеля оставалось еще два месяца.

Нас — дембелей — почти всех оставили до августа, так как не пришла замена из Союза, а те, что пришли, были еще желторотыми «чижами» и на боевые действия их первое время брать было нежелательно.

А мне уже было на все наплевать: быстрее бы в Союз, и ничто другое в голову не лезло.

Недавно вышел приказ «дембелей на боевые действия не привлекать». А все потому, что много писем приходит в министерство обороны от родителей, которые просят объяснить им одну вещь — почему они получают письма от сыновей, в которых те пишут: ждите, через неделю или месяц приеду, родители уже в надежде ждут со дня на день сына домой, и вдруг вместо сына приходит цинковый гроб?

Приказ приказом, а из-за нехватки людей приказ этот, мягко говоря, обходили, да и дембеля не возражали: надо так надо, мы так воспитаны, да и время в рейде быстрей идет.

В полку мы находились около недели, но скука уже одолела, и хотелось махнуть куда-нибудь в рейд, только бы подальше от полка и надоевших нарядов и караулов. Наряды-караулы тащишь через день, пока находишься в полку между боевыми операциями, если, конечно, рота не находится на пятнадцатиминутной готовности. А если рота находится на пятнадцатиминутной готовности, тогда ты вообще как прикованный, и отлучаешься от расположения роты только на расстояние слышимости. И если прозвучала команда «рота тревога!», то бросай все и со всех ног лети в оружейку, хватай автомат и патроны и бегом к машинам. А в соседнем полку, что находился в двух километрах от нас, караул не менялся уже две недели, днем они спали на постах, а ночью несли службу. Так что у нас было еще по-божески, за сутки между караулом или нарядом можно было какие-то свои движения сделать.

В оружейку вошел Хасан, наш замкомвзвода, родом он был из Таджикистана, но по-русски говорил свободно, хотя и с заметным акцентом. Настоящее имя его было Хусейн, но я называл его Хасан, так созвучней, он не возражал, а со временем и все стали его так называть. Характер у него был дерзкий, и он не любил ни в чем никому уступать, хотя иногда был и не прав. Хасан говорил на всех азиатских языках, с духами базарил свободно, и частенько его применяли как переводчика, если вдруг возникали трудности в общении с коренным населением.

У меня с ним сложились больше чем хорошие отношения, и я с уверенностью мог сказать, что Хасан был моим другом. Я, бывало, частенько с ним спорил по разной мелочи, но делал это ради хохмы, мне нравилось по «раскумарке» подразнить его, он воспринимал любой спор с неподдельной серьезностью, и было прикольно за ним в этот момент наблюдать.

Я посмотрел на него и спросил:

— Чего скажешь, Хасан?

— Сразу после обеда, наверно, выезжаем в рейд, а может быть раньше, так что готовь свое отделение, — ответил он.

— Да ну, неужели?! А кто тебе сказал такое? — с довольным удивлением спросил я.

— К ротному заходил комбат, они о чем-то там базарили, потом ротный мне сказал, чтоб готовились.

— Ну, наконец то, а то я уже запарился. А куда махнем, ротный не сказал?

— Вроде в старый город, да ротный сам толком еще не знает.

Старый город был для нас печально знакомым местом, частенько там приходилось бывать и кое-чего получать. Одна сторона города была советская, другая духовская, даже мосты через речку, которая протекала по окраине города, были у каждого свой. Наш был железобетонный, который примыкал к бетонке, а у духов глиняный, старинной конструкции, который находился на стороне старого города.

По старому городу мы постоянно наносили артиллерийские удары и периодически прорабатывали его авиацией, происходило это и днем и ночью, и казалось, что там уже не может быть ничего живого. Но стоило только нашим военным туда сунуться, как обязательно они нарывались на засаду, а про мины и разговору нет, их там было понатыкано везде и всюду.

Мы с Хасаном вышли из оружейки и направились к себе в палатку.

Полк наш вошел в Афган в 1985 году, и личный состав располагался в палатках, в общем, до сих пор полк находился в полевых условиях, модульными были штаб, санчасть, магазин и частично офицерские казармы. Частично потому, что многие офицеры младшего состава жили также как и солдаты в палатках. Оружейки с оружием и боеприпасами тоже находились в палатках, в палатках находились склады и столовые, в общем, эдакий палаточный городок.

Подходя к нашей палатке, я увидел невдалеке Серегу из батальонной разведки, и окликнул его:

— Серый! Иди сюда, сказать что-то надо.

Он медленно направился к нам, подойдя, поздоровался и спросил с растяжкой так:

— Ну, ч-е-е?

— Едрена мать, а накурился ты, как удав, — сказал я ему и спросил: — Чарс есть?

— Да, есть тут кропалек от лепешки.

— Ну так дай немного, а то сам нахапался и плаваешь между палаток.

— На вот, бери весь, у меня в парке есть еще.

Он достал из кармана кусок от лепешки и протянул нам.

— Ну, ни фига себе кропалек, здесь почти пол лепешки, — удивился я, и протянул чарс Хасану.

— Хасан, на, забей косяк в оружейке, а я сейчас подойду, мне тут надо кое-что сказать доблестной разведке.

Хасан удалился, а я обратился к Сереге:

— Серый, чего вы там паритесь?

— А че такое? — удивился он.

— В прошлом рейде вы кого обстреляли возле духовского моста?

— Как кого? Духов вроде.

— Я что, похож на духа? А тебе не показалось, что вы наш взвод обстреляли?

— А что, это вы были да, вы да?

— Мы да, мы да, — передразнил я его, — наш ротный сказал, что по башке настучит вашему летехе тормознутому за такие приколы.

— А что вы сразу на нас, может, это духи были, — начал было возражать Серега.

— Хасан выковырял из глины пулю, она была от КПВТ, и мы видали ваш БТР, который за сопкой крутился, а когда мы ракетницу пустили, вы поняли, что запарились и сквозанули оттуда.

— Это Пипок начал орать: вон духи под мостом, духи под мостом, — оправдывался Серега.

— Пипок ваш придурок, он как накурится, ему везде духи мерещатся, нашли, кого слушать. Ну ладно, я пошел, привет передай Пипку, и скажи, путь бинокль в «шары» себе вкрутит.

Пипок, это парнишка из разведвзвода нашего батальона, родом он был из-под Кишинева, фамилия его Пипонин, отсюда и прозвище Пипок. Он был маленького роста, метра полтора, не знаю, как его только в армию взяли, суетной такой парнишка, но совершенно безобидный, белые волосы его постоянно торчали на макушке, и со стороны он был похож на одуванчик.

Отслужил Пипок полтора года и по праву считался «дедом» Советской армии. Где бы Пипок не находился, везде разносился его звонкий смех, а улыбка никогда не сходила с лица. Даже когда его отчитывал, какой-нибудь офицер за провинность, он смотрел на этого офицера, и глупо улыбался, как будто ему было на все наплевать. По началу это злило командиров, но со временем все к этому привыкли и не обращали на его улыбку внимания.

— Ну ладно, до встречи, — сказал Серега и собрался уходить, но потом замешкался и спросил:

— Слушай, Юрка, а пистолетные патроны у вас есть?

Я сразу задумался, мне стало интересно; а зачем Сереге пистолетные патроны? Серега был пацаном хитрым и скрытным, и так просто он ничего не спрашивал, и если он что-то ищет, то значит, это что-то имеет к чему-то какой-то выгодный интерес. У нас в оружейке была пара цинков патронов от «Макарова», но я решил Сереге о них ничего не говорить. Спросить, зачем ему патроны? Не имело смысла, все равно он не скажет, но я решил спросить, так просто, ради спортивного интереса:

— А нафига тебе пистолетные патроны, застрелиться хочешь, что ли?

— Да так, надо, в общем, скоро ты сам узнаешь, — ответил он и пошел дальше.

Я еще больше задумался над его словами, теперь я был уверен, что патроны с оружейки надо прибарахлить, пока не поздно. Одного я понять не мог, зачем кому-то пистолетные патроны? Если духам за «бабки» сплавить, то духи в основном брали патроны калибра 7,62 для АКМ, гранаты брали и многое другое из боеприпасов, но чтобы пистолетные патроны брать, меня лично это удивляло. Так ничего и не придумав, я отправился в оружейку. Хасан сидел на ящике из-под гранат и крутил между пальцев косяк:

— Ну что, побазарил с Серегой? — спросил он.

— Да так, сказал ему насчет того раза под мостом, когда эти мудаки нас обхерачили из КПВТ.

— Ну, а он че?

— Да ниче, говорит, что это Пипок запарился.

— Да они там все запаренные были, вместе со своим летехой, — произнес Хасан, и приготовился «взорвать» косяк.

— Подожди Хасан, не «взрывай»! Блин, чуть не забыл. Ты слышал, что-нибудь про пистолетные патроны?

— Нет. А что такое?

Я направился к шкафам с оружием:

— Серега интересовался, есть ли у нас пистолетные патроны, а ты ведь знаешь, Серега ничего зря не спрашивает, а я где-то видел у нас пару цинков.

Проверяя по очереди шкафы, я нашел эти цинки, и вытащил их. Потом обратился к Хасану:

— Ну, и куда мы их денем? Пока еще не поздно, их надо затарить.

— Сапо-о-ог! А ну бегом сюда, — заорал Хасан.

Сапог — это один «тормоз» из нашего взвода, он прослужил год, и единственное, на что был способен, так это на выполнение определенных команд, наподобие: пойди, принеси то-то или отнеси что-то, в общем, обычные припахивания, через которые прошли почти все по молодухе, только Сапог в этом качестве задержался. Со временем он опускался все больше и больше, его все гоняли, кому не лень, даже те, кто призвался позже его. Он перестал за собой следить и стал превращаться в немытого и грязного чмыря. И в один прекрасный момент Хасан взялся за его воспитание, и хотя Сапог туго поддавался дрессировке, но сдвиги все же были. Опуститься ведь намного легче, чем подняться, и я лично не встречал еще таких, кто бы поднялся из чмыря в человека.

А мне ведь пришлось много таких повидать, еще по гражданке, сначала в детдоме города Алма-Аты, потом в спецшколе и, наконец, в детской колонии, куда меня угораздило залететь перед самой армией. А залетел за то, что сначала соблазнил дочь-малолетку директора спецшколы, а потом «бомбанул его хату». Просидел я в колонии год, по выходу меня сразу забрали в армию, и отправили в Афган, конечно не без участия того же директора спецшколы, как говорится, с глаз подальше.

За безопасность данного Сапогу задания можно было не волноваться, мне иногда казалось, что Хасана Сапог боялся больше всего на свете, потому как все его указания он выполнял быстро и с удивительной сообразительностью. Хотя мне ни разу не приходилось видеть, чтобы Хасан Сапога хоть раз пальцем тронул, даже наоборот, Хасан иногда заступался за него.

Спальная палатка была напротив оружейки, и не прошло и пяти секунд, как в дверях появился Сапог, будто джин из бутылки, готовый выполнить любое наше желание.

— Слушай Сапог, вот два цинка, хватаешь их и относишь в наш БТР. Понял да? — Хасан в упор посмотрел на Сапога.

Сапог сделал понятливое лицо, и усердно закивал, как китайский болванчик.

— Только затарь их в рюкзак или замотай во что-нибудь, и чтоб никто не видел, а то я тебя жопой на пулемет натяну.

Сапог подскочил к цинкам, скинул куртку и, замотав туда оба цинка, мгновенно сгинул.

Только мы собрались спокойно раскумариться, как дверь оружейки открылась, и появился наш старшина роты, старший прапорщик Евфстафиади, мы за глаза называли его попросту, Грек.

С Греком у нас были более чем нормальные отношения, мы с Хасаном, когда-то его очень выручили.

Немного отвлекусь и опишу этот случай.

Произошло это год назад, мы были тогда еще годками, а Грек только прилетел с Союза на замену нашему старшине роты. Прошло дня три, с тех пор как Грек принял должность и стал нашим новым старшиной.

И вот как-то раз, мы с Хасаном зашли в каптерку за чем-то, мы часто бывали в каптерке, там хранились наши личные вещи. В каптерке мы увидели Грека, он сидел за столом, обхватив голову руками, и докуривал очередную папиросу, а на столе стояла пепельница с горой окурков от беломора, банка тушенки, сухари и бутылка, а по запаху, который доносился из кружки, это явно была кишмишовка. Увидев эту картину, Хасан спросил старшину:

— Что-нибудь случилось, товарищ прапорщик?

Грек поднял голову и посмотрел на нас, а потом заорал:

— А вам чего здесь надо!? Берите то, за чем пришли, и валите отсюда к ибени матери.

Мы с Хасаном переглянулись, поначалу старшина показался нам нормальным мужиком, веселый такой, общительный и по характеру вроде не «козел», и вдруг, на тебе. Мы прошли молча в каптерку, взяли то, за чем пришли, и собрались уходить. Вдруг старшина окликнул нас:

— Ребята, подождите. Вы не обижайтесь на меня, так вырвалось с психу. Идите сюда, садитесь.

Мы прошли к столу и сели.

— Знаете, наверно, что это такое? — он показал на бутылку.

— Да, знаем, это кишмишовка, — ответил я.

— На аэродроме обменял, отдал пять пачек беломора, — сказал спокойно старшина, и спросил:

— Вам налить?

— Нет-нет, мы не будем, — замахал руками Хасан.

Хотя от грамм пятидесяти мы бы не отказались, вчера были проводы дембелей, мы нахапались бражки лишку, и сегодня меня немного поташнивало.

— Да ладно не стесняйтесь, чуть-чуть можно, я разрешаю, а то одному как-то не в жилу, хотя причина есть на этот случай.

Он плеснул в кружку грамм, наверно, сто, и протянул мне.

— Нет, товарищ прапорщик, лучше в следующий раз, — начал отпираться я.

— На, держи! Мы в таком месте, где следующего раза может и не быть, — настоял старшина.

Я взял кружку и подумал, да хрен с ним, чего тут такого, и выпил, закусив это пойло тушенкой.

— Ну вот, а то «в следующий раз, в следующий раз», я ведь тоже был когда-то таким же бойцом, как и вы, и даже пришлось разгонять бунт в Чехословакии, а теперь вот Афган, будь оно все проклято.

Грек налил еще и протянул Хасану, тот молча взял и выпил.

— У меня тут проблема, в общем, и не знаю что делать, — немного помолчав произнес старшина и продолжил:

— Старшина ваш бывший, меня крупно «кинул», короче говоря.

Мы вопросительно посмотрели на Грека, а он продолжал:

— Когда принимал дела, все было на месте, как и положено, я проверил все вещи по описи и накладным и сам лично убедился в их наличии. Потом мы немного обмыли мое вступление в должность и отъезд старого старшины, улететь в Союз он должен был утром. Вечером он ко мне подошел и попросил ключ от каптерки, сказал, что у него там вещи, надо приготовиться к отлету, и все такое. Я без задней мысли отдал ему ключ, а сам спать завалился в офицерской палатке. Утром он вернул мне ключ, мы попрощались, и он укатил в Шиндант, а оттуда в Союз. А вчера вечером я решил разложить шмотье, чтобы знать, что где лежит. И оказалось, что не хватает 30 комплектов летнего ХБ, десять комлектов зимнего ХБ, десять шапок и семь ящиков сухпайка. Я все перерыл, но чего толку искать то, чего нет. А в полку я пока никого не знаю, да и кому теперь доверять после такого. Вот такие-то дела, мужики, — сказал он обречено, и спросил:

— Может, вы подскажете, что теперь делать?

Мы с Хасаном сидели и молчали, лично я не знал, как помочь старшине. Молчание нарушил Хасан:

— Я вчера слышал, как дембеля говорили про это.

Мы со старшиной посмотрели на Хасана, а он продолжал:

— Они помогали бывшему старшине провернуть это дело. Все эти шмотки давно в дукане. Ты ведь, Юра, знаешь бывшего старшину? — Хасан посмотрел на меня и продолжил:

— Он барыга крученый, и вещи эти он еще за месяц до замены в дукан сбагрил. А те, что вы видели, товарищ прапорщик, он взял на время у старшины РМО, они с ним кореша были. А потом в последнюю ночь он выманил у вас ключ и с дембелями, которые сегодня укатили домой, они перенесли все вещи обратно в каптерку РМО. А дембелям за эту услугу бывший старшина обещал перевезти через таможню дукановские вещи. Каптерщика у вас, товарищ прапорщик, тоже нет, старый укатил на дембель.

Было видно, что греку от этого рассказа не легче, он налил себе, вмазал, и со злостью сказал:

— Да я сам дурак, не хрен было доверять этому козлу. А к РМО теперь какие претензии предъявлять? Этот прапор пошлет меня на х-й и будет прав. А каптерщика себе я попозже найду. Может из вас кто-нибудь хочет каптерщиком? Я поговорю с командиром роты, и все будет нормально.

— Нет, товарищ прапорщик, я замкомвзвода, — ответил Хасан.

Старшина посмотрел на меня.

— А я командир отделения, — ответил я.

— Командиры значит? Ну, давайте тогда выпьем за это.

Старшина нам налил еще по пятьдесят грамм, мы выпили и стали чувствовать себя легко и непринужденно. Я обратился к Хасану:

— В каптерке РМО каптерщик, по-моему, чижара, и он там, вроде как, ночует. Так да? — я посмотрел на Хасана.

— Да, чиж, хохол из Львова, — ответил Хасан.

У меня под хмелем созрела в голове одна идея, и я предложил вот что:

— Можно поговорить с нашими чижами из Украины, надо чтоб они этого хохла каптерщика как-нибудь после отбоя из каптерки вытянули. Нальем нашим чижам браги пару фляжек, и пусть они его как земляка к себе подтянут, а мы этим временем бомбанем РМОшную каптерку, она же вот, рядом, напротив нашей. Хасан почесал макушку и сказал:

— Ну что ж, давай попробуем, только браги надо найти литра три.

Старшина, немного оживившись, сказал:

— Мужики, если провернете это дело, я, ну не знаю, в общем, можете на меня всегда рассчитывать и все такое, помогу, короче, чем смогу.

Мы посидели еще немного, покурили, поболтали и пошли готовиться к воплощению идеи. Я пошел побазарить с чижами, в роте было три чижа с Украины, двое из Николаева и один из Одессы (один парнишка — тот, что из Николаева, звали его Слава, позже погибнет в первом своем, и как окажется последнем рейде, его застрелит духовский снайпер: Слава ночью был наблюдающим, закурил сигарету в открытую, а снайпер выстрелил на огонек, и попал ему в голову).

Чижи эти были парни с понятием, так что договорился я с ними без особых проблем, и они обещали все сделать как надо. А Хасан пошел к землякам в танковый батальон занять литра три браги. Вечером после отбоя мы отдали чижам два литра, а литр вмазали сами для храбрости.

Чижи почти сразу вытянули этого каптерщика и уговорили пойти в нашу оружейку.

Мы немного подождали, и когда хорошо стемнело, пошли к каптерке РМО. Действовать надо было осторожно, так как по полку все время кто-то шарахался, а рядом с каптеркой РМО находилась офицерская палатка саперной роты. Замок курочить мы не стали, это было слишком опасно, а прорезали крышу в палатке, так как стены были обиты досками. Я взял фонарик и залез вовнутрь, а Хасан остался снаружи. Долго шариться не пришлось, все было разложено по полкам, мы вытащили оттуда и шмотья и сухпая раза в два больше, чем было надо. А РМО беднее не стало, на то она и рота материального обеспечения.

Грек был доволен страшно, и обещал нам всегда и во всем помогать, и все, что нужно, мы могли из каптерки брать, когда захотим.

А позже оказалось, что Грек в неплохих отношениях с командиром полка, они вместе с полкачем частенько водку пили.

По рассказу ротного, когда-то давно, лет 15 назад, Грек был начальником склада ГСМ, и к нему обратился один молодой лейтенант, который «пролетел» с горючим. Подробностей я не знаю, но висело, на этом летехе большое количество топлива, и Грек его выручил, а точнее, списал ему это топливо. А недавно оказалось, что этот летеха — уже полковник, и сидит в штабе Туркестанского военного округа и, ни много, ни мало, возглавляет политотдел. Этот полковник не забыл услугу, которую ему оказал когда-то Грек. И узнав, что Грек в Афгане, этот полковник связался с ним и обещал после замены назначить его командиром хозвзвода в округе, а это одно из «теплых» мест в армии. И командиру полка этот полковник слово за Грека замолвил, и Грек с полкачем после этого стали хорошими приятелями, а мы с Хасаном пользовались поддержкой Грека, который не раз вытаскивал нас из разных переделок. Вот такие отношения были у нас со старшиной…

Старшина, после того как зашел в оружейку, сразу направился к шкафам, потом обернулся и увидел нас.

— А вы что здесь сидите?

— Готовимся, после обеда в рейд выезжаем, — ответил Хасан.

— Я тоже еду, командира уболтал. А то в полку сидеть постоянно уже надоело.

— Давайте в наш экипаж, товарищ прапорщик, — предложил я.

— Да я бы не против, но на 470-й машине нет командира, я с ними еду.

— Ну, дело хозяйское, — сказал Хасан.

— Слушайте, мужики, а пистолетные патроны никто из вас не видел? — спросил старшина.

Мы с Хасаном переглянулись.

— Нет, не видели, тут валялся цинк, но его уже давно кто-то утащил, — ответил Хасан и спросил: — А вам зачем эти патроны, товарищ прапорщик?

— Да так, надо, в общем. Ну, раз нету, так нету, — сказал старшина и вышел из оружейки.

— Так, понятно. Значит все-таки эти патроны мы не зря прибрали, — сказал я, глядя на Хасана.

— Да мне плевать на эти патроны. Мы косяк сегодня выкурим или нет? — начал возмущаться Хасан.

— Пошли в палатку, там сядем в нашем проходе и накуримся, заодно и мафон послушаем, я кассету сегодня в разведроте взял, сам еще не слушал, — предложил я.

— Давай, давай, Юра, пошли — в палатку, на палатку, только пошли, а то здесь нам не дадут посидеть, сейчас взводный придет патроны искать, потом ротный и так далее.

Мы вышли с оружейки и направились в палатку. Вдруг перед нами нарисовался Пипок со своей вечной улыбкой.

Хасан подошел к Пипку, посмотрел ему в лицо и сказал:

— Пипо-о-о-к, нету у нас пистолетных патронов, не-е-ту. Понимаешь?

— Какие еще патроны? Мне Серега сказал, что чарс вам дал хороший, с героином.

Хасан достал кусок чарса и, повернувшись к солнцу, посмотрел на него, крутя туда сюда (так проверяют лепешки с гашишем, если есть отблески на солнце, значит, гашиш в вперемешку с героином).

— Да, точно с героином, ну, сейчас накуримся ништяк, — сказал Хасан с довольным видом.

Я помахал Пипку рукой и сказал:

— Ну, давай, Пипок, пошли с нами в палатку, только давай шевели ногами, а то сейчас толпа соберется.

Пипок постучал меня по плечу:

— Юра, тебя искал, этот, ну, на прапора который отучился, эстонец, сейчас он в саперной роте.

— А, Индрек. А что он хотел?

— Афошки ищет вроде, точно не знаю.

— Ну, кто ищет — тот всегда найдет. Давай, давай, Пипок, пошли быстрей, там поболтаем.

Мы вошли в палатку и направились к своим кроватям. Кровати в палатке были двухъярусные, моя кровать была нижняя в углу, Хасана рядом. Я упал на свою кровать, а Хасан на свою, Пипок сел рядом с Хасаном.

— Ну что, музон врубим, послушаем, чего там пацаны поют, — предложил я и достал с тумбочки кассету.

На тумбочке стояла однокассетная магнитола LSHARP-666і, эта магнитола досталась мне как трофей. Полгода назад мы разбомбили духовский караван, в одной барбухайке я наткнулся на эту магнитолу и прихватил ее, больше в этом караване, кроме оружия, ничего ценного не было.

В другом конце палатки раздавались голоса, судя по всему, там как всегда Носорог дрочил чижей.

Носорог — это хохол из Львова, здоровый такой детина, на конце носа у него была бородавка и к тому же он немного сутулился и со стороны был похож на носорога, беспредельным был этот жлоб, до ужаса, и чижам проходу не давал, он отслужил год, а считал себя чуть ли не дембелем. Я раз как-то сказал ему: «плохо ты кончишь, Носорог, вот помяни мои слова», а ему плевать.

Носорог орал на всю палатку:

— Дэ хавка? Я же казав, шоб йсты принэслы, казав, чи не?

— Нам старшина не разрешил, — раздался чуть слышно «прибитый» голос.

— А мэнэ ебэ, цэ ващи проблэмы.

Раздалось несколько ударов. Потом опять крик:

— Вас шо, ебаты трэба бильше, чи шо?

Мне это изрядно уже надоело, и я крикнул:

— Носорог, а ну пошел на хер отсюда!

— Шо тоби, Юра? — замычал Носорог.

— Это чего тебе от чижей надо? — спросил я.

— Воны мини хавкы на завтрик ни принэслы.

— Че-е-го, чего? Ты че это, урод, припух ваще, я дембель, и то ходил на завтрак. А ну подойди сюда!

Носорог медлено подошел к моей кровати:

— Юра, тикы ны бый.

Я встал и с размаху заехал ему кулаком в лобешник. Он вылетел из прохода.

— Да ты не переживай Носорог, в твоей башке все равно нет мозгов, так что сотрясения не будет. А теперь вали отсюда, пока я тебе зубы не выбил, и если при мне чижей дрочить будешь, я тебя самого чижом сделаю.

Носорог смотрел на меня и лупал глазами.

— Ну чего ты на меня вылупился, или тебе еще раз по балде стукнуть?

— Не, не, я ужи тикаю, — брякнул Носорог и пулей вылетел из палатки.

— Юрка, а ну садись-да, накуримся давай наверно-а, — с полублатным акцентом процедил Хасан.

— Подожди Хасан, я вот Пипка спрошу кое о чем, Пипок ведь наш чувак. Да же, Пипок?

— Ну спрашивай, какой базар, — спокойно ответил Пипок.

— Слушай Пипок, чего там за ерунда с пистолетными патронами, не слыхал? — спросил я.

— Их духи берут по пятнадцать тысяч афошек за цинк, — ответил Пипок.

У нас с Хасаном глаза полезли на лоб, пятнадцать тысяч афганей — это шестьсот рублей чеками, мы поначалу просто не поверили.

— Слушай, Пипок, да тебе чарс курить нельзя, ты и так уже «гонишь», — сказал Хасан.

— Ну, не верите, не надо, — сказал Пипок, и добавил, — позавчера мы в кишлаке продали духам три пачки по сто пятьдесят афошек за пачку, а в цинке сто пачек, вот и считайте.

— Ну ладно Пипок, поживем-увидим, — сказал я.

— Живите, смотрите, дело ваше, — сказал Пипок, и воскликнул:

— Ну что, может, косяк взорвем, или будем сидеть и удивляться?!

Хасан «взорвал» косяк и два раза затянувшись, передал Пипку, тот, сделав пару затяжек, протянул косяк мне, я глубоко затянулся, чарс был крепкий и я начал кашлять, вторую затяжку уже сделал поменьше. После второго круга появился сушняк и меня начало потихоньку «накрывать», чарс действительно был хороший. Я с трудом приподнялся, вставил кассету в магнитолу и включил, на кассете пацаны пели песню под гитару, и песня эта была как раз в тему.

В Союзе была одна популярная песня с такими словами:

Все напоминает о тебе,

А ты нигде.

Остался день, который вместе видел нас,

В последний раз — и т. д.

Эту песню слышали многие, а в Афгане слова этой песни переделали, и зазвучала она примерно так:

Те, кто попал в Афганистан,

Ты знаешь сам,

Тебе поможет в трудный час Афганский чарс,

Афганский план.

Мы начали потихоньку раскумариваться, и вдруг на горизонте появился Сапог.

— О-о, Сапог-жан, иди ко мне, — окликнул его Хасан и, вытащив чеки из кармана, протянул их Сапогу.

— Вот чеки, слетай в магазин и возьми четыре банки «Si-Si» и четыре пакета конфет, только резче, понял.

Сапог взял чеки и побежал в магазин, а мы продолжили добивать «косяк».

После третьего круга я почувствовал, что приплыл капитально, «крыша» не только ехала, а ходуном ходила, язык во рту еле ворочался. А напротив сидел Пипок и цвел как подсолнух, я не мог равнодушно смотреть на его цветущую физиономию, а он, как назло, уставился на меня в упор и залился смехом, забыв про косяк который дымился у него в руке.

— Пипок, я тебе паранджу привезу с рейда, напялишь ее, когда план с нами курить будешь, а то я не можу спокойно смотреть на твой цветущий лепень.

А Пипку по фигу, уставился на меня и давай дальше «ха-ха» ловить.

— Пипок, передавай косяк дальше, придурок, — подал голос Хасан.

Вдруг в проходе между кроватями послышалось шевеление, и мы все повернули головы, там стояли два сарбоса и смотрели на нас с довольной улыбкой. Я поначалу обалдел, откуда, черт возьми, сарбосы у нас в палатке, неужели «галюники» начались?

Пипок протянул руку, в которой дымил косяк и ляпнул:

— О, духи! Смарите, вон духи.

Потом меж сарбосовских голов появилась голова нашего замполита полка майора Кудряшова, мы смотрели на них, а они на нас. Мне показалось, что время остановилось, (кто накуривался, тот знает, что время по раскумарке идет очень очень медленно).

Мы все понимали, что надо выключить музыку, потом встать, поприветствовать замполита, и наконец Пипку надо хотя бы затушить «косяк», кумар от которого стоял на всю палатку.

Ни встать, ни выключить музыку мы были не в состоянии, потому что нас прибило наглухо, я попытался выключить мафон, даже руку протянул, но так и застыл с рукой на тумбочке. А Пипок, судя по всему, просто «замкнул» и застыл в своей вечной улыбке, как портрет Джаконды, а между его пальцев торчал косяк, дым от которого тонкой струйкой подымался к потолку.

Из динамиков лился припев той самой песни, где отчетливо были слышны слова:

Вот пошел косяк по кругу, по второму.

И легче нам, и легче нам.

Что может заглушить тоску по дому?

Афганский чарс, афганский план.

— Пипок, сука, убери косяк, — прошипел сквозь зубы Хасан.

Вдруг раздался голос Сапога:

— Товарищ майор, разрешите пройти?

Замполит сделал шаг в сторону, сарбосы тоже расступились. Сапог бесцеремонно прошествовал между ними и кроватями, положил лимонад и конфеты на тумбочку и посмотрел на Хасана.

— Забери банку «Si-Si» и пакет с конфетами себе, и свободен, — еле выдавил Хасан.

Сапог взял банку «Si— Si», пакет конфет и спокойно вышел, не обращая внимания ни на сарбосов, ни на замполита, который обалдел, сначала увидев нас обдолбленных, а потом наглого Сапога. Когда мы «включились», замполит и сарбосы уже были в другом конце палатки. Мы даже не заметили когда они ушли.

Замполит, что-то громко говорил сарбосам, навроде: вот у нас красный уголок, вот боевой листок и т. д. Оказывается, это была делегация от сарбосовской армии, и замполит им показывал, как живут советские военные, их быт и все такое, экскурсия, короче.

Временно нас пронесло, замполит прекрасно все понял, а сарбосы тем более, но сарбосам было по фигу, а что касается замполита, то что он мог в данный момент сделать? Орать на нас было бесполезно, и поэтому он молча ушел. Но, как бы там ни было, в будущем стоило ожидать разборок с замполитом.

Через некоторое время, может через час, может через два, появился ротный, старший лейтенант Савин, родом он был из Краснодара, в Афган попал после военного училища, прослужил два года и ждал замены.

Он подошел к нам и скомандовал:

— Хорош балдеть, давайте готовьтесь, через два часа выезжаем. Гараев, скажи водилам, пусть готовят машины.

Потом ротный обратился ко мне:

— А ты, Бережной, возьми бойцов и дуй на склад РАВ, получите боеприпасы и ждите там, пока не подъедут машины, — и, увидев Пипка, обратился к нему:

— Пипонин, а ты чего сидишь здесь и улыбаешься во всю харю? Давай вали к себе в подразделение, ваши выезжают через час.

— Чижи поедут? — спросил я ротного.

— Да, троих возьмем, а то не все экипажи укомплектованы, пятерых ведь желтуха свалила.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите взять Сапогова? — спросил Хасан.

— Кого, Сапогова!? Духов будете им пугать что ли? — ротный аж обалдел.

— Под мою ответственность, товарищ старший лейтенант, мы возьмем его к себе в экипаж, у нас как раз снайпера нету, — продолжал уговаривать Хасан.

— Ну ладно, черт с ним, берите. Но только, Гараев, смотри, сам с ним нянчиться будешь, — сказал ротный и, ухмыльнувшись, добавил: — Снайпер, смотрите, а то он всех духов перестреляет, воевать не с кем будет.

Я с удивлением посмотрел на Хасана:

— Ты это че, Хасан?

— А что, пусть съездит разок, пока я здесь, а то ведь прослужит два года и духов не разу не увидит.

— Да Сапог тебя за это в жопу расцелует, он уже и не надеялся никогда в рейд вырваться, — сказал Пипок.

— Ну иди, Хасан, обрадуй Сапога, заставь его отмыться, побриться, и пусть мой танковый комбез оденет, так уж и быть пожертвую ради такого дела, а то действительно всех духов распугает, комбез лежит под моей кроватью, — сказал я Хасану.

Ну что поделать, надо готовиться к рейду. Пипок перед уходом подошел ко мне и спросил:

— Юра, ты магнитофон с собой на дембель увезешь?

— Нет, я себе двухкассетник в Союзе возьму, а этот оставлю пацанам, — ответил я.

— Слушай, Юрка. Оставь его мне, а? Ну что тебе надо за него, скажи?

— Десять литров браги сделай и можешь забирать эту «шарманку».

— Все понял, брага будет, только после рейда, а то сейчас нигде нету.

— Ну хорошо, давай после рейда, мне все равно.

И Пипок ушел с довольным видом, а я стал собираться на склад РАВ, который находился за полком, и идти туда надо было минут пятнадцать.

Выйдя из палатки, я увидел Носорога, который стоял под «грибком» и парил мозги чижу-дневальному.

Ну, неисправимый дурак, этот Носорог, подумал я, его хоть убей, а он все равно за свое.

— Носорог, отстань от дневального и иди сюда.

Носорог подбежал и сделал бравый вид:

— Слухаю.

— Так вот, слухай и запоминай, а если с одного раза не запомнишь, повторять буду через вот это, — я показал Носорогу кулак, и спросил — Понял?

— Поняв, поняв, ты тикы кажи, а я усэ сдилаю, як надо.

— Так вот слушай, берешь троих или четверых чижей, и дуете на склад РАВ. Возьмешь свой и мой автоматы, мы там машины будем ждать. С нами в рейд поедут два чижа, Закиров и Мосейко, их не бери на склад, они пусть хватают АГС и дуют на БТР. Подойдете на складе к капитану и скажите, что мы, мол, с третей роты и пришли получить боеприпасы. Ты слушаешь меня, балбес?

— Да, да, слухаю.

— А теперь запоминай, что надо получить, с нашей роты поедут в рейд пять машин, на каждую получите по десять цинков патронов 5,45 на автомат, столько же на КПВТ, 7,62 калибр на пулемет ПКТ и для снайперки. И еще, чтоб был один или два цинка трассеров на каждую единицу, кроме того, на КПВТ половина бронебойные, половина разрывные. Понял, Носорог?

— Усэ ясно, — ответил с умным видом Носорог.

— Еще не все, слушай дальше, на подствольник возьмете гранат цинков десять, на АГС столько же, гранат наберете на ручной гранатомет штук по двадцать на каждую машину и просто гранат ручных ящика по четыре на каждую машину. РГДшек берите по одному яшику и по три ящика эФок, РГДшками будем рыбу глушить, а эФки для боя, сигнальные ракеты не надо брать, их в БТРах полно. Ну, ты все запомнил или повторить?

— Не, не, я усэ помню.

— Ну тогда вали, а я позже подойду, если машины раньше меня подойдут, скажешь Хасану, пусть ждут меня на складе.

Носорог пошел выполнять приказ, а я побрел к саперам проверить, чего там хотел Индрек, и заодно узнать, кто там вчера подорвался на мине, а то пацаны с нашей роты чего-то там говорили, но толком никто ничего не знал.

У саперов в палатке стоял полумрак, свет струился из двух полуоткрытых окон, остальные были закрыты. Из угла доносилась игра на гитаре, и пение, я пошел на звук и увидел дембелей, судя по всему, они что-то пили, увидев, что кто-то идет, они сначала притихли, но потом, узнав, крикнули:

— О, пехота к нам пожаловала, ну проходи, гостем будешь.

— Да мне некогда, скоро выезжаем, я Индрека ищу. Где он, не знаете?

— Только что был в офицерской половине палатки, он же теперь с шакалами кентуется, — ответили мне.

— Я слышал, у вас вчера подорвался кто-то? — спросил я.

— Да, Эдик с Дагестана, да ты, Юра, его знаешь, он у вас в роте часто бывал. Вот поминаем, на выпей браги, извини, спирта не достали.

— Да ладно, какой там спирт, наливай что есть.

Мне протянули кружку с брагой, я выпил и спросил:

— Сильно его потрепало?

— Да какой там потрепало, его фугасом разорвало на куски, мы еле собрали тело в кучу, голову и одну ногу так и не нашли.

— Что, мина с каким-то приколом была?

— Откуда знать, мины нет — взорвалась, Эдика тоже нет.

— Э-э-э, пидор! Ты куда сел? — заорал кто-то из дембелей.

Я обернулся и увидел чижа, который соскочил с кровати как ошпаренный, а когда присмотрелся, то понял. Оказывается чиж по запарке сел на Эдика кровать, которая была поверх одеяла заправлена наискось красной лентой.

— Смотри под жопу урод, и ваще, уйди с глаз моих, пока я гитару на твоей тупой башке не разбил!

Чиж, недолго думая, мгновенно исчез из поля зрения, потому как на пьяных дембелей нарваться, это хуже чем на мину.

— Бля буду, ну что за чижы тупые пошли, я обадеваю просто, — начал кто-то возмущаться.

Мне некогда было расслабляться, и я встал с кровати, махнув мужикам рукой, сказал:

— Ну ладно, мужики, я пошел, а то некогда.

— А куда едете-то?

— Да я не знаю, может, на Кандагарский рынок махнем, давно уже мы там пи-дюлей не получали.

— Ну давай, ни пуха вам, пехота.

— К черту, — ответил я и направился к выходу.

Я вышел на улицу, перед глазами стояло лицо Эдика, я его хорошо знал, спокойный такой парнишка. Он частенько заходил к нам в палатку, бывший наш взводный, который месяц назад заменился, был его земляком. Вроде недавно сидел он у нас в палатке и смеялся над тем, как Носорог «наезжает» на чижей, и вдруг нет его, разорвался на мине, и голову разнесло так, что и найти не могли, чертовщина какая-то. За два года не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями, но привыкнуть к ним никак не могу, да разве к этому привыкнешь.

Вдруг в памяти всплыл сон, который мне приснился месяц назад, я проснулся тогда от какого-то кошмара, и сразу стало на душе как-то муторно, но содержания сна я не помнил, что-то хреновое, а что именно — так и не смог вспомнить. А сейчас вспомнил, оказывается, мне приснился Эдик, стоит передо мной на одной ноге и без головы, а его голос откуда-то сверху спрашивает:

— Юра, где моя голова, как я теперь домой поеду без головы? Мама ведь меня не узнает.

И тут я проснулся от этого кошмара.

Помню еще по гражданке, бывало, попаду куда-нибудь первый раз, знаю точно, что здесь никогда не был, а такое ощущение, будто б я все это где-то уже видел. Или какой-нибудь момент произойдет в жизни, и вдруг в памяти промелькнет — где-то что-то подобное со мной уже происходило, и в тоже время осознаешь, что не может этого быть, со мной это в первый раз, а оказывается, все это было во сне, такие сны называют вещими. Мне в Афгане часто стали сниться такие сны, и я уже начал боятся их, некоторые не сбывались, но многие моменты из снов через время происходили на самом деле, иногда я даже боялся засыпать. Хотя действительность была куда страшнее, но в снах чувства обостряются, и после этих снов остается неприятный осадок на душе и ожидание чего-то плохого.

В последнее время мне часто снится один и тот же сон, я вижу девушку мусульманку, молодую, с красивым телом и длинными черными волосами, но у нее как будто бы нет лица. Я во сне пытаюсь подойти к ней, но она отдаляется, я пытаюсь разглядеть ее лицо, но оно расплывчато, а ее звонкий смех разносится эхом в горах. Я чувствую, что эта девушка приближается к пропасти и не замечает этого, я пытаюсь ей что-то крикнуть, но голоса своего не слышу, я бегу к ней, чтобы удержать ее от падения, но она вдруг исчезает, а я падаю в эту пропасть и просыпаюсь. Этот сон я помню отчетливо, но вот не могу понять, к чему он.

Обойдя палатку саперной роты, я подошел к ней с другой стороны, постучал в дверь, потом приоткрыл ее и спросил:

— Можно?

— Кто там? А-а, Юра! Привет, да ты проходи, проходи, я здесь один.

Я прошел в палатку, на кровати сидел Индрек и что-то шил.

— Привет, ну как отучился? — спросил я его.

— Да лучше не спрашивай, дрочили как сук, все шесть месяцев напролет.

— Зато теперь ты прапор, командир как никак.

— Это точно, жаль, в своей роте не оставили.

— А что так? Я думал, будешь у нас взводным, а то наш взводный мудак какой-то, ходит деловой такой, еще ни в одном рейде не был, а гонорится, будто б сто лет служит в Афгане, даже советы какие-то нам дает, салабон херов.

— Да я тоже думал, у себя в роте буду служить, а оказалось, что у саперов нет техника, ну меня командир и направил сюда, да мне какая разница.

— Да конечно, какая разница — на мине подорваться или пулю из дувала получить.

— Сплюнь, дурак.

— Да чего плевать, если на роду написано, никуда от этого не денешься.

— Может быть, может быть.

— Ты, Индрек, чего хотел-то?

— Афошки есть?

— Да есть, а сколько надо?

— А сколько есть?

— Ну, тысяч пять наберу.

— Один к тридцати отдашь?

— Слушай Индрек, ты ведь курс не хуже меня знаешь, и давай не будем торговаться, берешь — бери, не берешь — не надо. Мне лично не к спеху, это тебе надо, а не мне. Ты как с шакалами связался, так сразу стал на них похож. Знаешь ведь, как эти «бабки» достаются?

— Ну ладно, Юра, завязывай, а то разошелся. Беру, беру один к двадцати пяти, — Индрек полез в карман и достал чеки, вытащил две бумажки и протянул мне.

— Индрек, мне крупные не надо, давай червонцами, мне через таможню их тащить придется, а стольники звенят, ты же сам знаешь.

— Ну, на стольник я мелочи дам, а остальное сам разменяешь.

— Ну ладно, давай хоть на стольник, — я вернул ему сотенную бумажку.

Индрек опять достал чеки и, отсчитав сотню червонцами, протянул их мне. Я достал афошки и отдал ему:

— Можешь не считать, там пять ровно.

— Я верю, а насчет того, что я там с шакалами скорешился, ты, Юра, давай кончай такой базар вести, мы ведь с тобой два года друг друга знаем. Разве я когда-нибудь подляны кому делал?

— Ты, Индрек, когда из Союза приехал? Месяц, наверно, или больше? А хоть раз ты зашел в свою роту? Только не надо говорить, что у тебя дела были и все такое. Пацаны, вон, Эдика поминают, ты хоть бы подошел к ним, посидел, а ты затарился в офицерскую половину и сидишь сам на сам.

— Ну ладно, Юра, давай не будем сориться.

— Да я не собираюсь с тобой сориться, зачем мне это надо. Просто заходи хоть иногда, мы ведь одного призыва, мне скоро на дембель, это тебе еще два года здесь тарахтеть. План, наверно, тоже не куришь с такими как я, да?

— Если есть давай забьем, без проблем.

— У Хасана остался, а то бы я с тобой курнул. С шакалами не накуриваешься?

— Почему же, бывает и такое, все мы люди, все мы человеки. А молодые лейтенанты — они ведь такие же пацаны, как и мы, только старше на три-четыре года.

— Да я знаю, чего ты мне объясняешь.

— Ну а чего тогда спрашиваешь?

— Индрек, а чего тебе афошки-то приспичили?

— В дукан хочу смотаться, закупиться немного надо. Я ведь зеленый листок повезу в Союз, может домой смогу заскочить.

— Эдика гроб ты поедешь отвозить, да?

— Да, я и еще один парнишка, его земляк с нашей роты.

— Смотри, чтоб тебя там в Дагестанском ауле не замочили.

— С чего это вдруг?

— Помнишь, год назад я и взводный отвозили чижа узбека, который сам подорвался на гранате, он еще хотел гранату из подсумка достать, за кольцо потянул, кольцо вытащил, а граната в подсумке осталась?

— А, ну да, припоминаю.

— Он с аула был под Самаркандом. Так вот, когда родня его узнала, что гроб из Афгана пришел, там вой такой поднялся на весь аул. Меня-то не тронули. Я что? Я такой же солдат. А взводного чуть не затоптали, они с военкомом еле отбились от баб.

— Да ну, Юра, кончай такое базарить. Напугать меня хочешь наверно?

— А что пугать, я говорю то, что было.

— Во-первых, Эдик не с аула, а с Махачкалы, а во-вторых, Дагестан не Узбекистан.

— Да что ты так запереживал, Индрек, я просто рассказал случай, который произошел со мной, только и всего, а ты сразу начал.

— Да я не переживаю, просто неприятное это дело, груз 200 сопровождать.

— Ну конечно. Чего ж тут приятного? Одно успокаивает, что там не ты лежишь, и то ладно.

— Это точно.

— Ну ладно, Индрек, я пойду на склад, а то наши выезжают скоро, надо проверить, чего там мои болваны получили из боеприпасов. Ты что куришь-то, блатные есть какие-нибудь?

— «Ростов» будешь?

— «Ростов» у меня тоже есть, я думал ты LМорэі или LКэмэлі куришь.

— Да какой LКэмэлі? Я еще первую зарплату не получил, сегодня надо сходить.

— Обмывать будешь?

— Елки-палки, у меня вся получка только на обмывку уйдет, всем надо обмыть.

— Индрек, мне все не нужны, ты главное обмой своим пацанам, а остальные потом.

— Ладно, ладно, обмою, какой базар. Хасану и Туркмену привет от меня передай.

— Ладно, передам и скажу, что ты обещал два флакона водяры. Ништяк?

— Ништяк, ништяк, передавай, как приеду из Союза, зайду.

Я встал и направился к выходу:

— Давай, Индрек, заходи, будем ждать, — сказал я напоследок, и вышел из палатки.

Жара стояла ужасная, наверное, все шестьдесят лупит, да еще афганец задул. Ох, как уже надоел этот суховей, и когда только я не буду видеть эту сумасшедшую жару, раскаленный песок и скалы, когда не буду слышать, как завывает этот проклятый ветер-афганец, подымая песок на несколько метров от земли, а пыль чуть ли не до самого неба. Проклятая страна, и за что нам такое наказание.

Я медленно шел в направлении склада, и мечтал о том, что буду делать по приезду в Союз. Как бы там ни было, а это, наверное, мой последний рейд, а потом долгожданный дембель.

На дембель уже все было готово, и парадка со значками, и дипломат упакован, оставалось главное, провезти в Союз чеки через таможню, а подарков можно будет и в Ташкенте накупить. Хотя кому подарки-то везти? Разве что себе самому. Можно было бы зайти к этой сыкухе — Ленке, дочке директора, ей уже восемнадцать стукнуло. Да только папаша ее, дурак, как узнает, житья все равно не даст, найдет какой-нибудь повод и посадит к чертям собачим, если конечно я его раньше не прибью, козла.

Так в раздумьях я даже не заметил, как пришел на склад. Носорог, сидя на ящиках, что-то оживленно рассказывал чижам, размахивая руками, а те делали вид, что внимательно его слушают, лишь бы только не злить этого придурка.

Я подошел поближе, Носорог меня увидел и начал вставать, медленно и с большим обломом.

— Ну что Носорог, все получили?

— А як же, усе, шо ты казав, получено.

— Я проверять не буду, но если что-то не так, то ты, Носорог, сам знаешь, что будет.

— Не, не, туто усэ, шо ты казав, я провирыв два рази. Мы усе разложилы по кучкам на кажный БэТиР.

Я сел рядом с ними и закурил сигарету, настроение было какое-то тоскливое, разная ерунда лезла в голову, да еще этот сон не дает покоя.

Мы сидели на ящиках с патронами и молчали, думая каждый о своем.

— Слушайте, — обратился я к пацанам, — вам сны снятся?

— Да бывает, — ответил парнишка литовец, и добавил, — дом часто снится, мать, отец, братишка снится, ему было четыре годика, когда меня призвали, через месяц будет уже пять.

— Оно и понятно, вы недавно из дома. А у меня нет дома, я вырос в детдоме, учился в спецшколе, потом колония, и вот армия. Поначалу мне тоже снился детдом, а сейчас… — я замолчал, что толку говорить кому-то о своих снах, все равно не поймут, я и сам-то в них разобраться не могу.