II. Наш корабль плывет

II. Наш корабль плывет

Когда я звоню домой, то слышу его голос, записанный на автоответчик: «Вы попали в квартиру Караченцова, меня нет дома». Коля быстро это говорит… Он говорит это своим прекрасным голосом. С той удивительной хрипотцой, которую знают несколько поколений. Наверное, такого звучания никогда уже не достигнуть, но я верю, надеюсь, что он будет нормально говорить.

Я верю, что осуществятся его творческие планы. А они у него далеко идущие. Это теперь, сегодня, когда уже пошел третий год с той кошмарной ночи 28 февраля 2005 года… Тогда наша жизнь за несколько секунд сделала резкий поворот. От бешеного ритма, от репетиций в театре, работы на радио, съемок на телевидении. Все пришло к одному: выжить или не выжить. Процесс выживания был долгим. Он был тяжким, мучительным. Этот процесс завершился нашей победой. Теперь идет работа по восстановлению. Надо снова входить в эту жизнь. Возвращаться.

Что тяжелее, я не знаю. Раньше или сейчас. В стерильной палате, под круглосуточным надзором врачей или в обычной жизни. Для нас и сегодня это — каждодневная борьба. Повседневная, кропотливая, рутинная работа. И в Центре реабилитации с 10 утра до 5 вечера, и дома — с 5 до 9. Чего достигли?

Оглядываясь назад, могу сказать, что эти достижения мне самой кажутся почти невероятными. Трудно представить, что совсем недавно он встать сам не мог. Мы его катали на каталке, он глотать сам не мог. А теперь он ночью встает, залезает в холодильник и тащит оттуда йогурт. Я ему говорю: «Ночью никто не ест», а он мне: «А я хочу!» Конечно, все это радует. Проявление воли, характера. Он был без желаний, а сейчас диктует: пойти в театр, не пойти в театр. Он возвращается к себе самому. Он очень много работает над речью. Он мне говорит, что очень хотел бы петь, и он сейчас распевается, и я уже ноты взяла у наших музыкантов.

Три года ему надо… Но я не спешу. Я знаю, что у меня есть мой любимый человек с теми же ощущениями, с тем же интеллектом и юмором. Жизнь без него была бы для меня темна и безысходна. Мне даже страшно заглянуть по ту сторону, что бы это могло быть без него. Да, сегодня нам бывает очень тяжело. А я и не говорю, что легко. Но все равно — это жизнь. А значит, все преодолимо. Рядом есть друзья, дети, внуки. Есть его улыбка. Недавно видел по телевизору Диму Марьянова, нашего артиста (он сам ушел или его увели из «Ленкома», я не знаю), но Коля с удовольствием смотрел, как тот работает. Он говорил: «Не зря он работал в нашем театре!» Несколько лет назад они вместе снимались в картине «Львиная доля» у Саши Муратова. По сюжету, работали вместе в ФСБ; потом тот человек, которого играл Дима, стал предателем. Масса приключений, перипетий, драк, стрельбы, но все это с иронией… Во время съемок Дима научился у Коли очень многому. Все актеры называли его «Петрович», пытались перенять у него мастерство, оно же передается…

И вот он сидел у телевизора и разбирал его новую роль…

Конечно, ему было очень плохо, та жизнь, где было его творчество, осталась где-то очень далеко. Теперь он возвращается к творчеству.

Семья, его друзья, очень нам помогают. Я была поражена, когда случилась авария, что у Коли столько друзей. Я меня был бешеный ритм жизни: церковь, реанимация, опять вечером церковь. Утром я встаю, что-то готовлю, еду в Склиф. А когда приезжала домой, то все время поражалась, что у меня кто-то сидит.

К нему все время приезжали его друзья, весь дом был украшен цветами. Они всегда готовы были помочь, куда-то кинуться, куда-то звонить. А теперь я просто записываю в очередь тех, кто с ним пойдет гулять. С ним все время ходит кто-нибудь гулять по нашим переулкам, по Тверскому бульвару. Выстраивается очередь из желающих пойти с ним на прогулку. Кто-нибудь обязательно остается обижен, говорит: «Ты же мне обещала, сегодня моя очередь». Я говорю: «Это же давно было, а сейчас не ты, а он должен идти гулять с Колей». Это не только прогулки. Они ходят по Тверскому и вспоминают что-то, обсуждают… Это доставляет ему и физическое удовольствие, и психологическое. Они все обсуждают, кто где сейчас работает, где снимается, в каком фильме, что репетирует. Очень приятно, когда, например, композиторы приходят: «Ты, Коля, помнишь, как мы записывали с тобой на мотив Дунаевского…» А Клара Новикова по-прежнему приходит и говорит: «Коля, у меня есть новый анекдот». Она рассказывает в лицах, очень смешно. А Коля потом говорит Кларе: «Деточка, твоя байка вот с такой бородой». Клара грустнеет и упавшим голосом: «Как же так? Я же его только что из Израиля привезла…» И оба смотрят друг на друга и смеются. Я обожала, когда они садились друг против друга и начинали травить анекдоты, заводясь друг от друга. Можно было умереть от смеха…

Все, кто к нам приходит, вносят что-то новое в его жизнь. И он не ощущает себя ни брошенным, ни одиноким. А главное, что они, его друзья, как все были, так и остались. Никто никуда не ушел, хотя и были пессимисты, которые говорили, что вот пройдет время, и вы увидите, как людей рядом с вами будет все меньше и меньше… И вот уже больше двух лет прошло, а ничего похожего не случилось. Нам звонят из всех стран мира, его друзья рассеяны по всему свету. Они все звонят, все предлагают помощь. Вот сейчас мы собираемся, если у нас получится, поехать с Колей в Германию полечиться. Нас приглашают приехать и в Испанию, там побыть, отдохнуть, пожить на вилле у моря. Он даже собрался в Мексику: там его друг, с которым вместе кончал школу, теперь он первый секретарь посольства. Я говорю: «Коля, лететь-то сколько». Так что нет, ошиблись пессимисты: друзья наши все здесь.

Есть у нас и театральные проекты. Они, так сказать, тоже дружеского происхождения. Например, в театре Вахтангова товарищ Коли, режиссер Володя Иванов, собирается поставить большой спектакль с вахтанговскими звездами. Постановка так задумана, что Коля может даже ничего не говорить, скажет две-три фразы, а может, вообще ничего. Ему надо сыграть трагикомическую роль: городского сумасшедшего, который ходит по городу, смешит, забавляет или раздражает обывателей, но фигура эта символическая: как бы предвестник каких-то бед… Но, повторяю, это всё планы на будущее. Я думаю, что на ближайшее будущее. А сегодня в нашем общем плане работа по выпуску дисков с записями его песен. Уже полностью готовы 200 песен. Очищены фонограммы, все подготовлено и запущено в печать. Это будет большая книжка-бокс, состоящая из 12 дисков. Песни собраны по годам, из фильмов и спектаклей. Готовимся мы и к концерту-презентации этих дисков, где Коля выйдет на сцену со своей степгруппой. Для этого он каждую неделю занимается степом. Раз в неделю к нему приезжает его бывшая ученица из театральной школы имени Караченцова, которая закончила ГИТИС и стала актрисой. Она сама теперь как учитель над ним работает и, как он говорит, «издевается». Но это «издевательство» доставляет ему огромную радость. Он, когда впервые увидел эту девочку, свою бывшую ученицу, очень сильно плакал, понимая, что она видит такого больного человека. Теперь она говорит: «Вы не больной. Вы в репетиционном периоде. Поэтому давайте, давайте работать». Так что видите, какой пройден путь. Тогда, после аварии, когда прошло два месяца, и Коля выкарабкался, это был человек, который не спал, практически вообще не говорил, очень нервный, а сейчас мы ходим с ним в консерваторию. Были недавно на презентации нового диска «Машины времени» в Доме музыки слушали лучшие оперные партии итальянских композиторов, были на премьере фильма Аллы Суриковой. Он с удовольствием со мной ходит, смотрит, слушает, ему это очень нравится. Это — настоящее возвращение в жизнь. Именно возвращение. Пугает, конечно, перемена погоды — вдруг у него падает давление. Но день-два проходят, он отлежится и снова в бой. Играет в теннис, собирается даже поехать на турнир «Большая шляпа» в Нижний Новгород. Каждый год там собираются бизнесмены, политики, которые играют в теннис. Кроме того, ему предложили возглавить фестиваль «Зеркало» в честь Андрея Тарковского, с которым Коля работал на спектакле «Гамлет». Сопредседатель — его великая партнерша Инна Михайловна Чурикова. На этом фестивале будут представлены фильмы не только мэтров, но и молодых талантливых режиссеров и актеров, которые заканчивают ВГИК. Мысль важная: чтобы провинция не умирала. А какая уникальная эта провинция! Она разве должна умирать? Мы были там, на родине Тарковского. Потрясающая красота! Волга, старинные деревянные домики… Если всколыхнуть эти удивительные места, которые стали тихой-тихой провинцией, то будет очень правильно. Очень правильно… Очень важно и для Коли тоже.

Что касается его работы в кино. Написан сценарий совместной российско-американо-японской картины — продолжения «Электроника»: «Электроник-2», 25 лет спустя, где Колин герой — уже не лихой Урри с криминальным прошлым, а старый, утомленный человек, отсидевший в тюрьме, попавший в аварию… В первой серии появляется этот странный человек рядом с Электроником. Реплик у него мало в первых сериях, но постепенно, по мере того, как развивается сюжет, реплики прибавляются. Он — на стороне Электроника. Он занимается главным в своей жизни делом: спасением мира от терроризма, чтобы в мире царили радость, покой, счастье, чтобы такие дети, как Электроник, находили свое место в жизни и были счастливы. Вот это такая главная задумка. Коля кое-что уже прочел из того, что нам успели доставить. Сейчас должны привезти уже весь сценарий и подписать договор. Он хочет побыстрее приступить к работе. Это поможет ему идти дальше.

Радостно и мне, что он наконец-то начнет работать, сниматься. И петь. Пока, правда, под фонограмму. Почти на выходе пластический спектакль. На те песни, которые исполняет Николай Караченцов. Так задумано, что он должен появляться на сцене. Это сопряжено с его творчеством, он всегда был поющий и двигающийся актер. Но это опять же — будущее. А сегодня наша первая задача — прийти в нормальную физическую форму. И для того, чтобы приобрести эту форму, идет наша повседневная, рутинная работа. А впрочем, почему только рутинная? Коля, кроме большого тенниса, занятий вокалом и степом, замечательно играет в пинг-понг. Он рисовать начал. Папа, братья его — прекрасные художники, и он сейчас рисует. Палитру купили…

Конечно, я всего не понимаю и знать не могу… Не знаю, что чувствует, что думает человек, когда возвращается из небытия, из ничего, когда ему даруется новая жизнь? Может быть, только теперь он по-настоящему оценил те простые вещи, о которых и не думал никогда раньше… Как прекрасно проснуться утром живым, увидеть солнце, выпить кофе с неизменной сигареткой.

Предлагаю я ему и книгу его дописать. Я ему говорю: «Давай, что-то допиши в книге, там много нет из того, что ты хотел сказать». А он говорит: «Нет, пока не хочу. Ты и сама тоже можешь что-нибудь дописать».

Вот я и взялась. Я подумала, что то, что с нами произошло и происходит, — это вызов судьбе, и в то же время неотделимо от творчества. Оно ведь не погибает, если человек стал инвалидом, если у него болит голова или рука. Он же находит какие-то новые пути в выражении своего понимания этого мира.

И еще, о чем я часто задумываюсь: как относиться к людям, перенесшим такие тяжелые заболевания, ранения, которые не позволяют им вернуться к их прежней физической форме. Как относятся в нашей стране к этим людям? Их не хотят видеть, не хотят, чтобы они напоминали, что есть смерть, что есть болезнь… Но никуда от этого не уйдешь. Все равно есть конец жизни, от болезней тоже не уйдешь. Вот недавно позвонили и сказали, что медсестра, которая спасала Колю, умерла от рака. Она в ту февральскую ночь в той самой скорой помощи приехала, и подобрала его без сознания, с окровавленной головой… Поэтому я и себе говорю, что никто из нас не знает, когда, что и где случится с каждым из нас. И мы этого боимся, стремимся всячески это отвергать, чтобы не видеть ничего ужасного, никаких аномалий… Я вспоминаю, что впервые столкнулась с этим в Барселоне. Там аквапарк, и я пришла туда со своим сыном. Там очень красивые, экзотические акулы, и я стояла и любовалась ими. И вдруг чувствую, что происходит что-то непонятное. Это приехали дауны, экскурсия для даунов. Я подумала: «Зачем этих-то привезли сюда, где так красиво, уникально». И вдруг чувствую, что больше не смотрю на акул — я смотрю на этих даунов! Они разного возраста, с ними какая-то женщина, она что-то рассказывает им, что-то показывает. А они фотографируют, радуются… Я этот случай часто вспоминаю. Я думаю, что у каждого человека есть своя жизнь, и если Господь оставляет ее, значит, этот человек имеет право на жизнь, значит, у него есть обязательства перед Богом и перед людьми, и он должен что-то сделать. Коля со своей силой воли может еще много сделать.

Конечно, театр — его боль, о которой он даже мне далеко не все говорит. Он не тот человек, чтобы жаловаться, а уж тем более кого-то осуждать. У него — доброта органическая. Он говорит: «Ну, действительно, тут только Бог рассудит». Но зрители, которые были на спектакле, посвященном 25-летию «Юноны», говорят: «Почему Караченцов не вышел на сцену?» Я говорю: «Это вопрос не ко мне. Коля для меня в таком состоянии, как сейчас, краше, чем когда он был секс-символом. Потому что он прошел то, что пройти многие не могут». Действительно, многие кончают жизнь самоубийством, видя себя в таком состоянии. И надо огромные силы иметь, чтобы прожить такую жизнь, как он, когда каждый день надо бороться за свое существование, за то, чтобы вернуться. И при этом он — человек с полным интеллектом, с теми же знаниями, что и раньше. Я спрашиваю: «Господи, как же фамилия этого актера?» Он тут же называет. Я спрашиваю: «В каком году снял «Тихий Дон» Герасимов? Кто там играет? Кто оператор?» Он тут же отвечает. У него же просто энциклопедические знания! Да, у него пока еще есть немощь физическая, да, может быть, не все еще ему по плечу, но он — такой же человек, понимаете?

Нам звонят актеры и говорят: «Коля, я люблю тебя до последнего своего вздоха! Коля, я люблю тебя!» Они действительно его любят. И когда он пришел в театр, Лена Шанина воскликнула: «Какое счастье, слава Богу, что ты живой! Это самый лучший подарок. Живой!» Действительно: жизнь дается не просто так, она дается для чего-то… И Колю Бог тоже оставил для чего-то. Коля мне говорит: «О, мы еще столько сделаем!» Я говорю: «Да, я надеюсь, ты еще очень много сделаешь!»

Коля говорит: «Я, я вернусь!»

Словом, наш корабль плывет. Это мое обращение к Феллини, к его гениальному фильму. И хотя ни Коля, ни я с Феллини никогда не встречались, я считаю, что он нам подарил эту великую метафору, свои мысли об искусстве. Он и Джульетта Мазина. Мы читаем их книги, смотрим их фильмы. Мы понимаем, что оба этих гениальных художника хотели сказать человечеству. И потрясающе придумано — я десятки раз смотрела эту сцену, — когда в конце фильма в корабль попадает торпеда, и зрители убеждены, что он сейчас погибнет. Но камера отъезжает, и оказывается, что все это происходит на съемочной площадке, что облака искусственные и корабль тоже. Что это — огромная декорация, которую приводят в действие механизмы. И возникает то, чего Феллини добивался, наверное, во всех своих фильмах: другая проекция, другое ощущение реальности. Что этот корабль невозможно потопить. Что это такой вот, пусть и с иронией показанный, символ надежды. Что есть выход из тупика. Тогда как люди гибнут, потому что этого выхода не видят. Им кажется, что все кончено. Но оказывается, что далеко еще не все. Многое еще впереди, жизнь продолжается. Да, цирк сгорел, но ведь клоуны живы, они продолжают творить… Вот и в нашей с Колей жизни произошло чудо. Когда казалось, что все кончено, что ничего уже не будет, произошло почти невероятное, и мы теперь постепенно возвращаемся к нормальной жизни. Я уверена, что Коля будет сниматься, что он вернется к своему творчеству. И Коля в этом уверен. Предстоит еще сделать очень много, и мы это сделаем. Нам помогают его друзья, нам помогают десятки людей… Наш корабль плывет.