Глава 36. СЕРЕЖЕНЬКА

Глава 36. СЕРЕЖЕНЬКА

Когда недуги подступают к кому-нибудь из наших родных или к близким друзьям, мы в бессильном негодовании внутренне протестуем против такой жестокости судьбы. Мы всегда надеемся, что беда минует дорогих нам людей — если вокруг живут и благоденствуют даже недостойные.

Вольф Григорьевич, у которого давно болели ноги, особенно при ходьбе, терпел боль, пока было возможно. Потеряв всякую возможность владеть собой, он вынужден был обратиться к врачу — к своему другу профессору Александру Александровичу Вишневскому. Генерал-полковник медицинской службы и директор Института хирургии Вишневский, даже не проделав сложных анализов, при первом осмотре, безошибочно поставил диагноз — облитерирующий эндартериит обеих нижних конечностей — и немедленно госпитализировал Вольфа Григорьевича. Положил его в институт, где работал сам.

В первый мой визит я застала опечаленного диагнозом Мессинга. Ему давали болеутоляющие препараты и навсегда запретили курить. Последнее он всерьез не принимал, хотя именно курево в данной ситуации было его злейшим врагом.

В связи с тем, что к Мессингу не пропускали, мне было предложено принять приглашение Александра Александровича зайти к нему в кабинет и там подождать, пока закончат процедуры Вольфу Григорьевичу.

Меня завели в кабинет профессора, и я села в уютное кресло лицом к окну. В небольшом кабинете на рабочем столе лежали истории болезней, аппарат для измерения кровяного давления, фонендоскоп и недоеденный завтрак. Я разглядывала все, что попадало на глаза, как вдруг кто-то за моей спиной довольно громко и четко сказал: «Дурак!»

От неожиданности я остолбенела, так как была убеждена, что я в кабинете одна. Прислушалась — тишина. Я огляделась, но кроме стоячей вешалки с несколькими белыми халатами на ней, я в темном углу кабинета ничего не увидела. И снова стала разглядывать картины с автографами, полки и шкафы с книгами и подарками от больных и организаций.

Прошло несколько минут, и я снова услышала тот же голос: «Дурак». Я решительно поднялась и пошла в угол. Переведя взгляд с яркого света в темноту, я не сразу освоилась. В углу стояла круглая высокая клетка, в ней сидела черно-серая птица размером с большого попугая. Но это был индийский скворец, подвид ворона, который отличается необычайными способностями имитировать человеческий язык.

Я обрадовалась, что это не были слуховые галлюцинации, и у меня вырвалось:

— А ты кто, умный?

Птица, как ни в чем не бывало, ответила:

— Серреженька! Хо-ррр-оший! Серреженька, хор-р-р-роший мальчик!

Я старалась перебить говорливого хвастунишку, но Сережа меня не слушал, сыпал свое:

— Больным порра по палатам, по палатам, по палатам…

Вошел хозяин птицы и института. Увидев меня у клетки, сказал:

— Что, Сергей, уже похвалил себя? Доложил Татьяне, что очень умненький!

Сережа был, казалось, сконфужен, не отвечал. Переминая лапками, удобно усаживался на палочке внутри клетки.

Александр Александрович пригласил меня к столу. Сказал, что у Вольфа Григорьевича дела неважные. Что в нижних конечностях слабая циркуляция крови, за счет того, что склеротические бляшки закрывают сосуд, что он применит консервативное лечение для облегчения и приостановки процесса. Но так как Вольф Григорьевич курит, и очень много, то он опасается прогрессирования заболевания, которое может кончиться гангреной одной или даже обеих ног, а, следовательно, и ампутацией их!

— Вольф Григорьевич мне обещает бросить курить, но пока не выполняет обещания, а я — старый дурак (при этом Вишневский ударил себя по лбу) ему каждый раз верю и…

Не дав ему докончить, вмешался Сережа:

— Дуррак, старый дуррак!

И такая посыпалась брань… Не всякий пьяница смог бы при женщине эдакое произнести. «Да, — я подумала, — вот плоды просвещения». Виноват же был сам профессор. Ругался он нецензурно даже во время операций. Сережа, находясь постоянно в кабинете, очень быстро усвоил этот «язык» и употреблял его где надо и не надо.

Александр Александрович был очень смущен, но, увы, уже было поздно — ученик перещеголял учителя.

Я спросила Вишневского, откуда у него это «чудо», он ответил, что по возвращении из Индии первый космонавт Юрий Гагарин привез Сережу ему в подарок.

Пока мы беседовали, Сережа решил, что наступила ночь и заявил безапелляционно:

— Больным порра по палатам, по-ррр-ра спать!

Остановиться после одной фразы Сережа не мог, и поэтому пришлось нам выйти из кабинета. Продолжать при нем было просто невозможно.

Я отправилась к Вольфу Григорьевичу в палату. Не могла удержаться, чтобы не рассказать ему о птице и ее повадках. Мессинг, улыбаясь, ответил:

— Не огорчайся, я тоже попал в отряд дураков. А кто его знает, может, Сереженька и прав? Смотри, сколько лет я живу среди русских, а еще не освоил их язык, а Сережа оказался более способным. Стало быть, он прав! И, несмотря на его непристойное поведение, терпят же его и даже все любят. Вот кому позавидовать можно!