Глава 4. АИДА МИХАЙЛОВНА

Глава 4. АИДА МИХАЙЛОВНА

Положив очки в футляр, Мессинг взял меня под руку, и мы вышли на шумную улицу. У меня было странное чувство естественности происходящего. Словно это встреча была давно кем-то назначена, и я шла спокойно, без сомнений, подчиняясь какой-то уверенной и чужой силе…

У входа в гостиницу его ждала женщина. Я узнала в ней «ведущую», помогавшую Мессингу во время сеанса.

Мессинг представил мне ее:

— Это моя жена.

Женщина с улыбкой протянула мне руку:

— Аида Михайловна.

На сцене она держала себя строго, вела сеанс без улыбок и шуток, как подобает всякому выступлению, не связанному с чисто развлекательным характером номеров. В жизни — полная противоположность сценическому образу. Приятная собеседница, внимательная слушательница (последнее встречается среди женщин весьма редко). Поражала ее чувствительность к чужому настроению, неназойливая внимательность, корректность, интеллигентность и чувство юмора. При всем этом — притягательная простота. Ей легко удавалось искусство общения с мужем. Она хорошо знала его слабые стороны, которых, безусловно, больше у одаренных людей, нежели у простых смертных, уже хотя бы по причине их более тонкой душевной конституции. Она почти неотступно была с ним, а порой ей приходилось проглатывать незаслуженную обиду, переносить частые его капризы. Значительно позже, когда я ближе и пристальней рассмотрела Вольфа Мессинга, я поняла, что в семейной жизни ему повезло; впрочем, он-то мог предвидеть, какой будет его подруга жизни.

Трудно представить себе другую женщину, которая могла быть столь самоотверженной и уступчивой, как Аида Михайловна. Я бы, например, при всем моем глубочайшем уважении и даже восхищении Мессингом, не могла быть такой. Слишком уж моторной и болезненно-чувствительной реакцией он обладал. Причем, относилось это к самым незначительным мелочам. К примеру, стоило кому-то задержаться, придти на три-пять минут позже условленного — скандал. Мессинг никогда не спрашивал о причинах вашей задержки. Если причина была серьезной, он это чувствовал и озабоченно молчал, если же это было просто неряшливое отношение ко времени, то неизменно раздраженно повторял:

— Безобразие, панэмаете!

Возбужденный, с мечущимися глазами, с отвислой дрожащей нижней губой, с трясущимися руками, он часто был не очень-то приятен. И прикуривал одну сигарету от другой. Но сам был очень пунктуален и даже педантичен.

Во время этих сцен Аида Михайловна тактично смягчала его порывы, находила умные и нужные слова утешения, ласково называла его — «Вольфочка».

А «Вольфочка» слушал ее, иронично скашивал глаза, но постепенно сменял гнев на милость и успокаивался.

В такие минуты я недоумевала — кто же кого гипнотизирует?

Но все это я узнала и поняла гораздо позже, а сейчас мы шли втроем по красивому Тбилиси, наслаждаясь обилием зелени, весенним солнцем, любуясь старинными зданиями. Это была моя первая встреча с Мессингом и я несколько нервничала, зная о его способности читать чужие мысли. Я старалась думать о чем-то нейтральном, но в голову, как назло, лезли всякие мысли. И чтобы нейтрализовать их, я нашла, как мне показалось, блестящий выход. Я стала мысленно петь. Это была пустая песенка:

У попа была собака, поп ее любил,

Она съела кусок мяса, он ее убил.

И в землю закопал, и надпись написал,

Что у попа была собака, он ее любил,

Она съела кусок мяса, поп ее убил… и т. д.

Эту песенку можно было петь без конца. Так мы шли минут десять. Я себе пою. Мессинг шел посередине, держа нас под руки. Все было прекрасно и спокойно. Во всяком случае, для меня. Вдруг Мессинг остановился, повернулся ко мне и, как обухом по голове:

— Тайболе, не надоело тебе петь про этого дурацкого попа и нахальную собаку? Ты других песен не знаешь?

И пошел дальше. Если бы он не держал меня под руку, я бы так наверное и села на тротуар. Ведь, не считая 1941 года, это была моя первая личная встреча с Мессингом как с телепатом.

Аида Михайловна никак не отреагировала, видимо, для нее это было привычно. Что же касается меня, то произошло что-то странное, словно я выпила какое-то лекарство: я успокоилась, думалось лишь о том, что было вокруг. Так это и осталось на все последующие годы: когда бы я ни была рядом с Мессингом, всегда было очень спокойно на душе, и никакие нежеланные мысли в голову не приходили. Остаток утренней прогулки прошел славно.

Мне в тот день надо было еще отлучиться по работе, но мы договорились, что вечер вновь проведем вместе. Тем более, что у Мессингов в тот день выступлений не было.

Встретившись вечером, мы отправились ужинать на гору Мтацминда, одно из излюбленных мест отдыха тбилисцев и туристов. Мтацминда грузины еще называли «Святая гора». На этой горе находился великолепный парк с хорошим рестораном. К пятисотметровой вершине горы проведен фуникулер.

В центре Святой горы есть святое место — кладбище, где похоронены все знаменитые деятели Грузии. Мы решили заглянуть туда. Пантеон произвел на нас сильное впечатление. Бросалось в глаза обилие княжеских титулов. Нынешнее правительство не решилось перенести или уничтожить могилы старой грузинской аристократии, и в наше время традиция сохраняется. Наряду с действительно талантливыми и знаменитыми художниками, поэтами, актерами хоронят здесь и нынешнюю партийную «аристократию». Здесь же похоронена мать одного из величайших злодеев истории — Сталина.

Ее памятник выше других и очень выделяется.

А вот и другая могила — великого русского писателя Александра Грибоедова.

Мы заглянули с почтительным трепетом внутрь склепа, вход в который прикрывала узорная решетка. У небольшого памятника Грибоедову бронзовая фигура женщины с низко склоненной головой. Лица женщины не видно из-за ниспадающей траурной накидки, усиливающей печаль.

Бронзовое изваяние изображает Нину Чавчавадзе — жену поэта. На памятнике высечены ее слова:

«Слава о тебе будет вечно в памяти русской, но почему любовь моя пережила тебя».

Нина Чавчавадзе овдовела в 22 года. Великая любовь к мужу удесятерила боль потери. Замуж она больше не выводила и умерла совсем молодой.

Вольф Григорьевич все внимательно осматривал — тут он был педантичен, вникал в мельчайшие подробности, расспрашивал о том, чего не знал или не понимал. Казалось даже, что его интересуют самые пустяшные, ничего не значащие мелочи. А потом я стала понимать, что и в других случаях он так же вникал во все мелочи, в суть явлений и образов, недоступную другим.

Затем мы поднялись на вершину горы, где расположен был экзотической конструкции ресторан. Облюбовали для себя столик на открытой веранде, чтобы не терять из виду панораму вечернего города. А вид сверху на город был просто потрясающий, и мы молча и долго смотрели на вечерний Тбилиси с утеса, поросшего деревьями южных пород и увитого лозами дикого винограда.

Аида Михайловна заботливо разрезала Вольфу Григорьевичу кусочки мяса, размешивала сахар в его стакане с чаем. А он сидел беспомощный, безинициативный, расслабленный. Видно, что он изрядно, устал. Да ничего удивительного. Уже на его первом выступлении я заметила, что своим психологическим опытам он отдается всецело, исступленно, и уже ни на что другое у него не остается сил. На сцене он всегда в состоянии нервного напряжения, да не только сам нервничает, но и всех зрителей в зале заставляет быть в напряжении.

Переглянувшись с Аидой Михайловной, мы без объяснений поняли: ему нужен основательный отдых. Сделав несколько фотоснимков, мы вернулись в гостиницу. Оказалось, что мы жили на одном этаже, почти рядом. На второй этаж он поднялся с трудом.

Но почему с трудом? Возраст? Да ему ведь лишь где-то за пятьдесят лет. И на сцене во время выступлений он так энергично и быстро двигается. Порой, даже бегом. «Видимо, он просто устал», — так я тогда решила.

В оставшиеся дни нашего пребывания в Тбилиси все свободное время мы проводили вместе. Я не замечала, что когда-либо бывала им в тягость. Но пройдет еще много месяцев, пока мы станем настоящими друзьями.