2 декабря

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2 декабря

После выпускных экзаменов в университете я пришел на распределительную комиссию. Меня, как положено, спросили, куда я хотел бы поехать на работу. Мне было все равно, куда. «Куда пошлете, туда и поеду». - «В конструкторское бюро хотите пойти? Здесь, в Днепропетровске». - «Не возражаю». Многие сказали бы, что счастливы остаться в Днепропетровске и оказаться в таком КБ, да и я, конечно, был доволен, но ответил почему-то сдержанно. Может быть, я получил такое выгодное назначение потому, что не стремился устроиться как-нибудь получше. Ответ: «Куда пошлете, туда и поеду» давали далеко не все. В этом назначении был Божий перст. Я не блистал, не был отличником. Приходилось все время думать, что пожрать и на что пожрать, для этого - подрабатывать. На одну стипендию прожить было невозможно, а мать мне из села помочь не могла. Я все пять университетских лет проходил полуголодный.

На курсе нас было 450 человек, из них только человек 30 девушек. Каждый год собираемся все, у кого есть возможность. Многих уже нет. Многим помогал. Несколько человек из тех, с которыми учился и работал в первые годы, остались друзьями на всю жизнь. Вообще же меня не миновала чаша всех, кому выпадала большая карьера. Есть что-то вроде пословицы: когда ты поднялся по служебной лестнице, у тебя уже не друзья, а прилипалы. Сорвался с лестницы - отлипли и они. Люди есть люди. Плюс советское чувство страха. Во многих оно живо до сих пор. Кто-то опасается за семью, кто-то - за бизнес, кто-то - за свою политическую карьеру.

Всегда любил сам гладить свои костюмы. Люся только рубашки стирала и гладила. Вернулся вечером с работы, носки постирал, брюки нагладил, пиджак, повесил все до утра. Это был автоматизм. Я уже работал директором «Южмаша», и у меня было всего три костюма. Но страшно не любил небрежно, неряшливо одетых людей рядом. Долго носил советские костюмы, в том числе и знаменитой фабрики «Большевичка». Когда стал премьер-министром, продолжал шить в Днепропетровске, потом одевался у одной известной киевской фирмы - не хочу ее называть, потому что сейчас, может быть, она уже научилась шить, а тогда в их изделии чувствовал себя, как в панцире. Ваты всюду напихано, она давит, как средневековые латы. Норма моя была - один костюм в год. Заказывал один пиджак и двое брюк. Брюки быстрее изнашиваются, потому что их каждый день утюжишь основательно, а пиджак - слегка, рукава и спинку. Года три назад перестал мудрить и переметнулся к Бриони. У него костюмы - словно по тебе шиты. Носишь и не ощущаешь на себе.

Спортивный зал - необходимость. Просто необходимость! Несколько дней не позанимаешься - и полное отсутствие сил. Системно начал с 1998 года. Тогда я впервые понял, что если не буду мучить себя физически, то повседневные рабочие нагрузки станут непосильными. Жизнь тебя начинает сгибать. Я подобрал для себя спортивные снаряды. Занимаюсь минимум четыре-пять раз в неделю. Это помогало снимать психические нагрузки во время «кассетного скандала». И ежедневная часовая утренняя прогулка. После этого можно ехать на работу и углубляться в самые сложные документы. Утро - для них. Вечером документы смотреть бесполезно - ты просто не в состоянии понять смысл многих предложений. У нас в КБ «Южное» когда-то Михаил Кузьмич Янгель, главный конструктор, завел правило: до 12 часов дня все руководители должны сидеть на местах и никого не принимать. Даже из цехов людей не принимали. Да они и не приходили. Все знали: до двенадцати дня весь командный состав занят чисто умственной работой.

Джаз, американский, орлеанский джаз я полюбил, как только первый раз услышал Армстронга, Фицджералд. Эти две фигуры перевернули мой тогдашний мир. Я немного играл на гитаре, иногда рыкающим голосом подражал им. Это были студенческие годы. В свободной продаже дисков не было, джаз существовал в полуподполье, кое-где в провинции - в настоящем подполье. Пластинки были самодельные, на рентгеновской пленке. И одновременно почти в таком же положении были песни Окуджавы. Американский джаз и песни Окуджавы - все-таки довольно разные вещи, а любили мы их одинаково. Я исполнял весь репертуар Окуджавы, начиная с «Последнего троллейбуса». Потом Окуджава стал выпускать исторические романы. Один известный литературный критик написал о них, что они слабые, а про песни отозвался так: люблю их за человечность. Тогда я понял, каким словом можно назвать причину нашего увлечения Окуджавой. Человечность. Этим словом я бы описал и весь быт молодежи моих студенческих лет и ряда последующих. Человечность, романтизм. Человечный романтизм. Мы увлекались туризмом. Это было поколение, которое связало себя с природой. Американский джаз, Окуджава, родная природа… И Визбор, Высоцкий, ну и десятки самодеятельных бардов, среди которых - свой, «кабевский» (от КБ «Южное») Виталий Чеховский, чья песня «Командированных неугомонных племя» стала нашим гимном.

Рабочая неделя еще была шестидневная. Каждую субботу мы шли на работу с рюкзачками, оставляли их в камере хранения, потом командой - на трамвайную остановку. Один трамвай, второй. Потом через Днепр - на лодке, там лодочники подрабатывали перевозом, а дальше - пешком на малые и большие озера за Днепром. Устраивали соревнования по ориентированию, потом костер, песни, вино-«сухарь». На большее денег не хватало. Водку мы тогда не пили. А белое столовое стоило до рубля бутылка. В КБ у нас был очень неплохой джазовый оркестр, эстрадный, полномасштабный, с саксофонами и со всем, что положено. Ездили с концертами на полигоны, где испытывались наши ракеты и космические аппараты, особенно - на Байконур, обменивались гастролями самодеятельности с нашими московскими и ленинградскими смежниками. Помню, когда мы первый раз привезли на Байконур свою «банду», то многие вещи из нашего репертуара полигонная публика не поняла. У них там было строже, чем у нас, все неофициальное запрещалось. А мы себя чувствовали элитой, да в известном смысле и были ею, если учесть, что в КБ «Южное» работали до 10 тысяч человек, средний возраст которых был 28 лет, причем со всего Союза. Предприятие абсолютно закрытое, повышенные зарплаты. Щеки надували, конечно. Нам запрещалось говорить, что мы делаем ракеты, но для городского базара, естественно, это секретом не было. Когда параллельно с ракетами открыли тракторное производство, появилась шутка: приехали грузины с чачей, им по частям вынесли трактор, они уехали домой, собрали его, а он улетел.