ЗОНА БЕДСТВИЯ

ЗОНА БЕДСТВИЯ

Что такое зона бедствия я уже знал. В Гюмри я отправился в первый раз 22 ноября. На машине Леонида Лазаревича Полонского в сопровождении полицейского эскорта (еще одна машина) мы с моей женой довольно быстро преодолели 120 километров по почти пустой, а потому и не очень разбитой дороге. В Гюмри начали со знакомств вокруг хаша в доме Полонского. Нас гостеприимно принимала сибирячка Талочка Полонская с дочкой Ноночкой, тезкой моей жены. Здесь же был комдив 127, только что получивший первую генеральскую звездочку Валерий Георгиевич Бабкин, родной брат Надежды Бабкиной, такой же крупный, веселый и красивый, как наша народная певица. Под стать ему и его половина Нина Юрьевна. С ними хорошо в компании. И в дивизии они тоже пользовались, по-моему, хорошим отношением со стороны подчиненных. Через два года генерал Бабкин отправится в Москву, в Академию Генштаба.

Хаш был очень нужен перед поездкой по стройке и в дивизию: долго есть после него не хотелось, и холод тоже был вполне терпим. Ездили мы целый день, смотрели школы, детсады, жилые дома, чем-то напоминавшие итальянские новостройки. На их фоне особо тягостное впечатление производил недострой своими пустыми котлованами и погибшими кранами, из которых кто-то уже успел украсть приборы, содержащие драгметаллы. Недострой – на совести бывших братских республик, шумно начинавших после землетрясения и побросавших все после развала СССР. Колоссальные простои и у тех, кто остался, как «Армуралсибстрой» Полонского, которому не додавались кредиты, до которого не доходили грузы из России по причине все той же блокады. Начало блокады здесь отсчитывают с сентября 1989 года, но разбитые азербайджанскими вандалами вагоны, разломанное оборудование, залитый водой цемент пошли в зону бедствия сразу же после землетрясения. Ужесточение блокады сбило ритм восстановительных работ и вызвало массовый отток строителей. В Гюмри остались сибиряки. «Армуралстрой» в 1992 году насчитывал 5500 сотрудников, с семьями – 16500, но реально работало 1300 человек, остальные считались находившимися «в отпуске». У российского строй комплекса было 27 своих столовых, 12 магазинов, свои вагоны, краны, автомашины. А зарплата задерживалась Минфином, и стройматериалов все время не хватало. Тем не менее 98 процентов объектов в Гюмри построено именно этим стройкомплексом, и местные жители хранят о российских строителях благодарную память, называя свои дома не по номерам и улицам, а по-своему: я живу, говорят они, в ярославском доме, я – в екатеринбуржском, а я – в краснодарском. И т.д.

Россия не воюет с Азербайджаном, так почему же ее стройкомплекс не получает свои грузы? – недоумевали наши строители. Полонский предложил добиваться открытия «гуманитарного коридора» через Азербайджан, от которого, считал он, надо потребовать пропуска хотя бы сотни вагонов с самым необходимым. Я эту идею поддержал. Мы вместе с ним направили письмо в правительство России. В январе 1993 года я был в Москве, и министр путей сообщения Фадеев жаловался мне: он обратился с письмом, да не одним, по поводу этого «гуманитарного коридора» к министру путей сообщения эльчибеевского правительства, а в ответ получил вежливые уверения в дружеских чувствах без конкретизации на железнодорожном полотне. Не было политической воли у Москвы, без которой переписка на уровне министров и не могла дать ровным счетом ничего, превращаясь в камуфляж якобы «заботы», за которой ничего не следовало. Даже телевидение московское о зоне бедствия в Армении забыло.

А Гюмри жил, несмотря на то, что больше половины его населения продолжало ютиться в «консервных банках» и иных лачугах, которым мог бы позавидовать, пожалуй, только какой-нибудь североафриканский бидонвиль шестидесятых годов (видели мы такие трущобы в свое время в Марокко). И это при температуре минус 20 по Цельсию зимой и тропической жаре летом. Ад! Но в аду – люди. Добрые люди. Одна гюмрийская супружеская пара создала благотворительный центр «Семья», где помогают заниматься ремеслами и искусством сиротам и детям бедноты. Реставрируется и нечто более солидное – Академия искусств: недоразвалившиеся стены какого-то учреждения типа горкома партии наращивают бетоном и укрепляют арматурой, чтобы не боялись новых подземных толчков. Начало этой «новостройке» положил Лорис Чкнаворян, который совершил пешее паломничество сюда из Еревана, собирая по пути пожертвования на Академию. Кое-что обещала и Луиз-Симон Манукян. В Гюмри работает свой Центр эстетического воспитания детей, вроде того, что создал в Ереване Генрих Игитян. Нам его показывали с гордостью за талантливых ребятишек и их учителей.

Со стройки поехали в дивизию. В основном ее составе – Северский полк, выходящий по тревоге на турецкую границу на БМП, один танковый батальон, зенитно-ракетный полк и так далее, всего шесть полков и восемь отдельных батальонов. Но укомплектованы они были на сто процентов только прапорщиками, офицерами – на 80 процентов, а вот солдатами совсем не очень. Боялись российские мамы отпускать сыновей служить сюда, поскольку Армения прослыла «горячей точкой», хотя на самом деле служба в Гюмри и Ереване, да и в погранвойсках в Армении намного безопасней, чем где-нибудь даже в самой России. И, я бы сказал, комфортней: теплые чистые казармы, добротная еда, хорошие командиры, возможности для военных учений и спортивных занятий. В 1994 году приехал в Ереван журналист из Вологды Андрей Окунев – по просьбе мам, на разведку. Я порекомендовал ему поехать в войска. Он это сделал и убедился, что служить в Армении русским мальчикам вполне можно. Да и некоторые мамы сами в этом убедились тоже. Не только посольство, но и командование российских войск и пограничников приветствовали такое «инспектирование» в надежде пополнить личный состав частей и отрядов соотечественниками, а то ведь дело дошло до того, что и караульную службу приходилось нести офицерам.

А напротив, через реку Ахурян, за хрупким заслоном погранзастав – целый армейский корпус с штабом в Карее, откуда к границе ведут шестирядная автострада и железная дорога. Одна только 9-я мотострелковая дивизия в этом корпусе – 11400 человек и развернута по правилам военного времени. А их не одна, этих турецких дивизий. И нет у них проблем с хлебом, транспортом, жильем, как нет затруднений и с пополнением личного состава. Правда, курды все время досаждают, но это уже другая проблема.

Вот такие грустные дела. И я, естественно, взял на заметку выкладки Бабкина и Полонского о том, что надо сделать для завершения строительства военного городка на 224 квартиры для офицеров. Сегодня требуется 90 миллионов рублей от Минобороны России, писал я в Москву, а если не дадут этой суммы, завтра строительство обойдется в полтора миллиарда рублей. Насколько я знаю, моя поддержка была не лишней нашим военным.

Побывал я в штабе дивизии, расположенном в старинной крепости «Эриваньские ворота», построенной в 1839 году. После деловой беседы сходили на стрельбище и постреляли из «Макарова» и какого-то очень удобного спортивного пистолета, а потом отправились в баню, где парились по-сибирски, с березовыми вениками и дружеской беседой под пиво с воблой.

Визит в Гюмри завершился ужином с местным начальством.

9 декабря, в жуткую холодрыгу, я отправился в Спитак, куда из Гюмри приехал Полонский. В Спитаке стоял вопрос о расформировании последней тамошней российской организации «Спитакагропромстрой». Полонский должен был принять остающееся имущество по акту и советовал мне забрать нужное посольству канцелярское оборудование и автомашину. Все это по тому же акту должно было перейти «Армуралсибстрою». С Москвой мы это дело согласовали. Но сельхозстроители почему-то не захотели детального акта. Видимо, опасались, что обнаружатся дыры бесхозяйственности, разбазаривания и просто следы хищений, а местная армянская власть в лице мэра Павлика Артаваздовича Асатряна не захотела расставаться с тем, на что рассчитывало посольство, и, пообещав при свидетелях, ничего нам не отдала, присвоив явочным порядком российскую собственность.

Но не за этим я ездил в Спитак, а чтобы собственными глазами увидеть, что там сделано после землетрясения. Если в Гюмри сохранились какие-то старые дома дореволюционной постройки, то от Белого города («Спитак» значит «белый» по-армянски) ничего не осталось, и мы увидели только то, что появилось после землетрясения. Оказалось, что эпицентр (именно по нему и назвали землетрясение Спитакским) обделили, значительная часть средств, выделенных Спитаку, ушла в сторону или застряла в Ереване, в госбюджете республики. В 1991 году в Спитакском районе построили тысячу домов. В 1992-ом только 61 дом. Хорошее впечатление производили норвежский госпиталь и коттеджи для врачей. А вот знаменитая «итальянская деревня», на мой взгляд, состоит из времянок. Швейцарская лучше, но тогда была еще не достроена. Целые деревни стояли без крыш и с незастекленными окнами, а рядом жили люди аж в железнодорожных теплушках, снятых с колес и оборудованных «буржуйками». И таких – 70 процентов местного населения. Одно утешение: спитакцы сами вырастили свой хлеб и не голодали. В зоне Спитака и Гугарка работало около 20 тысяч человек. Осталось четыре с половиной тысячи рабочих, которые с августа не получали зарплату. Через два года я приезжал в Спитак с Сергеем Кожугетовичем Шойгу и особых сдвигов в лучшую сторону не заметил.

Первое посещение Спитака укрепило меня в решимости настаивать на открытии «гуманитарного коридора». Об этом был у меня обстоятельный разговор и с начальником Армянской железной дороги Амбарцумом Агасиевичем Кандильяном, тем самым, который очень скоро погибнет от рук наемного убийцы.

Кандильян пришел ко мне в середине декабря 1992 года с документами, схемами, проектами и рассказал о положении дел с переговорами о возобновлении железнодорожного сообщения между Арменией и Азербайджаном. Оказывается, начальники железных дорог двух соседних республик в Москве в присутствии министра путей сообщения России подписали неплохое соглашение о движении составов в Армению, а 9 декабря в приграничном армянском городе Иджеване – еще одно соглашение о движении поездов на участке Казах – Бархударян, так чтобы в Армению проходило в сутки пять составов и через Армению в Нахичеван еще один состав, а в третьи страны – без ограничения. Но в Армению поезда так и не идут. Не пускают азербайджанцы и вроде бы обещанные 120 вагонов для российского строительного комплекса в зоне бедствия. Не пропускают они и грузы в Россию из Армении, где скопились тысячи контейнеров и 850 вагонов с электродвигателями, гидронасосами, трансформаторами, комплектующими изделиями для российских предприятий, которые терпят ущерб из-за простоя и винят в этом Армению, хотя она готова выпускать две-две с половиной тысячи вагонов ежедневно, но все заблокировано Азербайджаном и Грузией. А железнодорожники сидят без работы и без зарплаты. Идет деградация рабочего класса. И охранять скопившиеся грузы все труднее и труднее.

Ну если России нет дела до Армении, продолжал Кандильян, ее свои-то предприятия не могут не волновать? Неужели нельзя прибегнуть к тем рычагам экономического давления на Баку и Тбилиси, которыми располагает Россия, хотя бы во имя ее собственных интересов? По его мнению, явно назрело совещание премьер-министров закавказских республик и России для откровенного разговора. Я согласился с ним и передал его соображения в Москву, в адрес В.С.Черномырдина, возглавившего к тому моменту правительство России, а также в МПС и МИД.

Ни Азербайджан, ни Грузия, писал я, не находятся в состоянии войны с Россией, поэтому было бы логично потребовать от них элементарной лояльности по отношению к России и российским грузополучателям. Не надо ли нам всерьез поставить вопрос о российских интересах в Закавказье и начать политические переговоры для решения вопроса о работе железнодорожного транспорта?

Судя по тому, что говорил мне министр путей сообщения Г.М.Фадеев по поводу «гуманитарного коридора», ничего не стали делать и ради собственной промышленности, не желая обострять диалог с Эльчибеем и Шеварднадзе и жертвуя национальными интересами России ради каких-то мифических перспектив сотрудничества с Азербайджаном и Грузией, которые – это показало время – так и не прорезались: обе эти республики в СНГ вошли, но делают очень многое в пику России, наверное, полагая, что их интересы лежат в другой плоскости и с российскими не совпадают.

Мы с Полонским попытались еще раз нажать на наше родное правительство в феврале 1993 года, чтобы побудить его к политическим переговорам с Азербайджаном о «гуманитарном коридоре» к Российскому строительному комплексу в Армении. В начале марта мне сообщили из ДСНГ МИДа, что Козырев направил Черномырдину проект его письма премьер-министру Азербайджана по поводу проталкивания наших вагонов через его территорию. Полонскому показалось, что он видел это письмо уже подписанным Черномырдиным. Но что было дальше, ни мне, ни ему не довелось узнать. Если не считать того, что пограничникам все же удавалось получать свои грузы по железной дороге через Азербайджан, но для этого каждый раз требовался личный разговор по телефону генерала А.И.Николаева с Гейдаром Алиевым. И это было не совсем то, о чем просили мы с Полонским. Хотя, впрочем, с паршивой овцы хоть шерсти клок, за пограничников мы радовались.

Но вернемся в декабрь 1992 года. В Армении тогда свирепствовала какая-то необычно холодная зима, и транспортировка топлива все более ощутимо превращалась в вопрос жизни и смерти в самом буквальном смысле. 8 декабря я был у Левона Тер-Петросяна вместе с Франс де Артинг и другими дипломатами. Президент обратил наше внимание на катастрофическое положение с горючим, запасов которого оставалось на две недели. Он посетовал на то, что не может дозвониться Ельцину, но с Миттераном он уже успел поговорить и выходит на связь с Бушем и Колем. Нас он просил поддержать его просьбы о помощи по дипломатическим каналам.

Франс рассказала мне, что, по сведениям французской дипслужбы, полученным из Анкары, турецкое правительство все больше идет на поводу у своей оппозиции, которая все настойчивее требует ужесточить блокаду Армении, дабы помочь тем самым Эльчибею. Она согласилась с моим замечанием, что ни с Турцией, ни с Азербайджаном до сих пор никто из великих держав всерьез даже не говорил по поводу их противоправных действий, каковыми является блокада. Мне показалось, что француженка хорошо понимает необходимость дипломатических жестов в целях смягчения блокады Армении.

17 декабря мне нанесла визит представительница ООН в Армении никарагуанка Тельма О’Кон-Солорцано, прибывшая из Австралии. Красавица и умница! Я целый час посвящал ее в положение в Армении и no-соседству, не забыв и такой предмет, как активизация пантюркизма. В тот же день она собрала у себя в гостинице «Раздан», где разместилась миссия ООН, представителей посольств, и я воспользовался возможностью, чтобы попытаться разбудить через них международное сообщество, которое, на мой взгляд, прямо-таки цинично игнорировало блокадные страдания Армении. Я нажимал на то, что необходимо политическое давление извне на организаторов блокады, снятие которой разом разрешит все гуманитарные проблемы. Помочь Армении и Арцаху, говорил я, значит заставить уважать международное право и общечеловеческие духовные ценности. В этом должно быть заинтересовано все международное сообщество, если только оно хочет иметь будущее. При этом я не преминул отметить положительное значение благородных миссий международных организаций и государств, решивших оказывать гуманитарную помощь Армении, и пожелал им удачи.

19 декабря мы приняли телефонограмму от Бориса Леонидовича Колоколова, заместителя мининдел России:

От генсека ООН из Нью-Йорка получено сообщение о просьбе Левона Тер-Петросяна поставить 300 тысяч тонн мазута. «Роснефтепродукт» готов поставить в Армению любые виды энергоносителей в необходимом количестве, но есть трудности в Грузии. Обращалась ли армянская сторона к грузинам? В Батуми уже пришли первые 30 тысяч тонн мазута, но их не перегружают в железнодорожные цистерны. Информируйте об этом руководство Армении и поинтересуйтесь, что армяне предпринимают. Со своей стороны попробуем воздействовать на Шеварднадзе через генсека ООН.

Это мне уже нравилось. Я был в контакте с помощником премьер-министра, которому и передал содержание телефонограммы для Хосрова Арутюняна.

В тот же вечер мне позвонил Виген Иванович Читечян, государственный министр, отвечавший за экономические связи с Россией. В правительстве Гранта Багратяна, который сменил ушедшего в отставку в феврале 1992 года Хосрова Арутюняна, Виген Иванович стал вице-премьером. А позже, по-моему, в 1995-1996 годах работал послом Армении во Франции. Так вот, звонит мне Читечян и вводит в курс дела. С Грузией сложно не только из-за азербайджанского ультиматума. Грузины демонстрируют желание помочь, но не упускают случая, чтобы прихватить чужое топливо (впоследствии это неоднократно подтверждалось: газ, оплаченный армянами, на территории Грузии застревал систематически). Есть трудности и чисто погодные: через Батуми мазут качать удается не всегда – замерзает. А без мазута стоят теплоэлектростанции. Остается уповать лишь на то, что морозы не вечно будут лютовать.

Через несколько дней возникли проблемы с газом. Мне позвонил заммининдел Георгий Казинян: туркмены требуют за свой газ валюту, узбеки тоже хотят валюту – за транзит. Не получив ее, они остановили компрессоры. В результате Армения без газа. Читечян подтвердил: недодают 20 миллионов кубометров, до Армении доходит всего 4 миллиона, скоро придется тушить котлы – катастрофа! Сам он уговаривает грузин по телефону и собирается лететь в Ашхабад и Ташкент, а Левон Тер-Петросян пытается дозвониться Ельцину.

Я тут же отправил телеграмму Ельцину, Черномырдину, Козыреву с просьбой оказать поддержку миссии Читечяна и надавить на «башибузуков». К Новому году газ перестал поступать даже в дом президента. Я уехал из Армении в сентябре 1994 года. Газа у президента все еще не было. Ни у президента, ни у кого из руководителей, занимавших дачи в Конде, ни у нашего посольства, которое продолжало жить и работать там же.

22 декабря 1992 года Левон Тер-Петросян вновь обратился к президентам России и США, а также к генсеку ООН с просьбой о гуманитарной помощи Армении – горючим и продовольствием.

29 декабря я получил сообщение от Сергея Глазьева (МВЭС): Москва готова поставить 260 тысяч тонн топочного мазута через Грузию, о чем уведомляет Ереван и Нью-Йорк (генсека ООН). Тут же я поставил об этом в известность премьер-министра.