СОЧИНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

СОЧИНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

20 августа в Москву прилетел Левон Тер-Петросян, а с ним Хосров Арутюнян, Вазген Саркисян и Арман Киракосян. 21 августа президент Армении и президент России самолично подписали Договор о статусе российских войск в Армении и Соглашение о политических консультациях. Премьер-министр встретился с Егором Гайдаром. Они поставили свои подписи под соглашениями о военном сотрудничестве и договорились о подготовке пакета экономических соглашений.

Провожая армянскую делегацию во «Внуково-2», я отметил, что улетали они с хорошим настроением, причем это было прямо написано на лице военного министра Вазгена Саркисяна. Президент пошутил:

– Посол уже мысли моих министров читает на их физиономиях, пора бы ему и в Ереван переселиться.

– Вот получу деньги и приеду. Думаю, это произойдет скоро, – пообещал я.

Однако судьба распорядилась несколько иначе. С армянскими руководителями мне еще несколько раз пришлось встречаться в Москве и Ереване, прежде чем я смог открыть свое посольство. Да еще на фоне каких-то прямо-таки судорожных объятий российских государственных деятелей с турками, кульминацией которых явился визит в Турцию государственного секретаря Бурбулиса, объявившего во всеуслышание, что турецкое направление в нашей внешней политике является приоритетным и у нас нет, оказывается, никаких расхождений с Турцией по поводу армяно-азербайджанского противостояния. Это не могло не насторожить армян, и они зачастили в Москву.

В начале сентября на переговоры с Госкомсотрудничества и для встречи с Гайдаром в Москву прилетел заместитель премьер-министра Грант Багратян. Обсуждая вопросы экономического сотрудничества, он вдруг затронул щекотливую тему организации ПВО а Армении. Хосров Арутюнян в августе уже говорил об этом Гайдару. Никакого движения. Грант попытался убедить наших, что воздушная дыра над Арменией отнюдь не укрепляет безопасность России. Снова проигнорировали, хотя наши военные в беседах со мной признавали, что держать войска под неприкрытым небом – это не очень серьезно. Понадобились два года, визит Грачева в Армению и настойчивость посла, чтобы вопрос о направлении туда хотя бы одной нашей эскадрильи перехватчиков был поставлен в практическую плоскость.

Просил Багратян российское правительство и об оказании воздействия на аэродромную мафию во Внукове, которая полностью дезорганизовала авиасообщение Москва-Ереван. К этой просьбе в конце концов прислушались и уже на следующий год там установился определенный порядок, летать стало легче.

В том же сентябре я встречал-провожал Тер-Петросяна, летавшего через Москву из Еревана в Нью-Йорк и обратно, и на «Шереметьеве-2» мы беседовали о наших межгосударственных отношениях. Левон Акопович не скрывал своего удовлетворения тем, что после его разговора с Ельциным налаживается доставка хлеба в Армению новыми путями: по морю до Батуми, а оттуда железной дорогой, которая, слава Богу, пока еще работает. Много говорили о положении дел на линиях противостояния с Азербайджаном в связи с подписанием 19 сентября в Сочи соглашения между министрами обороны Армении и Азербайджана при участии министров обороны и безопасности России. Суть соглашения – прекращение огня повсюду, на границе и в районе Нагорного Карабаха к 25 сентября, объявление моратория на все виды военных действий сроком на два месяца и отвод войск, направление наблюдателей из России, Грузии, Белоруссии, Украины и Казахстана, согласие на использование в случае необходимости миротворческих сил, подготовка политических решений для урегулирования карабахского конфликта. Тем самым был создан великолепный шанс прекратить кровопролитие и начать налаживать нормальные отношения. Роль посредника успешно сыграл в Сочи не дипломат, а министр обороны Павел Грачев, установивший хорошие личные отношения с Вазгеном Саркисяном и министром обороны Азербайджана Рахимом Газиевым. Когда мы ехали из Шереметьева во Внуково 24 сентября Левон Тер-Петросян и Вазген Саркисян говорили мне, что главное в Сочинском соглашении – прекращение военных действий. «Мы с Газиевым, – сказал Вазген, – нашли общий язык. Он тоже понимает, что пора кончать производить трупы. Однако, несмотря на соглашение, азербайджанцы попытались ударить по Лачинскому коридору, раззвонили о «победах», потеряли кучу молодых ребят. У карабахского села Мартуни из четырехсот брошенных ими на то направление солдат в живых осталось человек восемьдесят, а танкисты вообще отказались идти в бой. Мы надежды не теряем, но очень сомневаемся, что азербайджанцы окажутся способными всерьез прекратить военные действия».

Вазген был прав. В ночь на 26 сентября перемирие вступило в силу, но уже через двадцать минут с территории Азербайджана возобновился обстрел армянской территории сразу в трех районах. Была сделана попытка обострить положение на границе между Нахичеваном и Арменией. Ударили азербайджанцы и в направлении Лачинского коридора. Видимо, рассчитывали на внезапность, но безуспешно. Правда, в Нагорном Карабахе им все же удалось одно село захватить.

Азербайджанская пропаганда и один из ее самых активных рупоров в Москве, собкор «Литгазеты» и радио «Свобода» Эльмира Ахундова вовсю трезвонили о бесценной инициативе Эльчибея, которая якобы принесла долгожданное умиротворение.

26 сентября у Гайдара состоялось совещание в связи с его предстоявшей поездкой в Баку и Ереван. Мне было предложено рассказать об обстановке в регионе, что я и сделал. А свой краткий доклад заключил выражением надежды на то, что усталость от чрезмерного количества гробов, может быть, приведет к некоторой стабилизации мира, установленного Сочинским соглашением. Если надежда оправдается, упадет напряженность, вызванная диспаритетом в вооружениях, который продолжает беспокоить армян.

Казимиров стал жаловаться, что Сочинское соглашение появилось на свет без участия МИДа, то есть самого Казимирова. Он предложил «накрыть» этот документ политическим соглашением, упомянув об участии СБСЕ и даже карабахцев. Он критиковал ту часть Протокола о реализации Сочинского соглашения, которая не связала армянскую сторону азербайджанскими оговорками о закрытии Лачинского коридора, о направлении гуманитарной помощи через Баку и Гянджу (это, наверное, чтобы портить и разворовывать легче было) и о выводе тяжелого оружия.

Выступил и г-н Земский, один из тогдашних руководителей Департамента СНГ МИД РФ, а затем – посол в Грузии. Ему не терпелось заверить Азербайджан устами главы российского правительства в том, что Россия поддерживает его территориальную целостность, то есть, другими словами, его притязания на Карабах.

Я категорически возразил, подчеркнув невыполнимость таких обязательств, ибо карабахцы просто не могут сложить оружие, так как их тут же вырежут. Они будут бороться за свое право на жизнь до конца. И вообще не следует путать территориальную целостность государств и самоопределение народов.

– Ты – посол Армении в Москве, – возопил Казимиров.

– Ничего подобного. Я в данном случае выступаю с правовой позиции, с которой не должна соскальзывать российская дипломатия в угоду политической конъюнктуре. Впрочем долг посла – быть адвокатом страны пребывания, а не наоборот, тем более, если эта страна дружественная. Хельсинкский акт не сводится к принципам территориальной целостности и неприкосновенности границ. В нем есть еще и принцип свободного самоопределения народов, который всегда был и принципом нашей внешней политики.

Гайдар отреагировал на нашу перепалку заявлением о том, что в Закавказье мы, как и в случае с Молдавией, стоим за целостность территорий, но требуем при этом уважения прав человека и нацменьшинств. Пришлось возразить и ему:

– В Карабахе армяне – не нацменьшинство и не община, а основное население, причем коренное. А вот русские, евреи, греки, азербайджанцы там – меньшинства. Говорить об армянах Карабаха как об общине наряду с азербайджанской – это все равно, что назвать русских в России общиной наряду, скажем, с евреями. Нонсенс? Нонсенс. Так почему же мы хотим применять этот нонсенс в Карабахе? Надо признавать самоопределение карабахцев, ибо другого не дано.

Гайдар внимательно выслушал эти мои тезисы и, как мне показалось, внутренне согласился с их справедливостью, но промолчал. И когда Казимиров заговорил о татарах, чеченцах и т.д., Гайдар сказал ему:

– Ну хватит, хватит, все ясно.

По окончании заседания Казимиров начал выговаривать мне:

– Ты выступаешь слишком запальчиво. Зачем внутримидовскую дискуссию на суд главы правительства выносить?

– А затем, чтобы у главы правительства в голове отложилось адекват ное понимание проблемы. МИД его уже подставлял. И предложением заявить жесткую позицию о целостности Азербайджана его опять подставляют. Запальчиво? Нет, не запальчиво, а быстро говорил я, ибо времени на все было отведено слишком мало. Ты же, тезка, попытался ударить под дых, объявив меня «послом Армении», только эта подлянка не сработала, к счастью. Хотел бы я посмотреть на тебя, как бы ты продвигал интересы России, не адвокатствуя за страну, куда тебя назначили.

Таких дискуссий в МИДе на разных уровнях мне пришлось выдержать очень много. Но не получались совсем они только с Шонией. Тот адвокатствовал за Баку по-своему. Матерясь и оскорбляя армян и меня заодно с ними, он ни разу не привел ни одного, даже самого хлипкого аргумента, а однажды в сердцах проорал, что их нет у него и он в них не нуждается.

30 сентября самолет с Егором Гайдаром и его свитой взял курс из Чкаловского на Баку. Долетели благополучно. В Баку солнечная погода. В аэропорту российского премьера встречает все азербайджанское правительство. Шония познакомил меня с некоторыми азербайджанскими чиновниками, которые с ходу обрушились на армян, вменяя им в вину… использование наемников на войне с бедным, несчастным Азербайджаном. Я, естественно, напомнил им о русских и украинских пилотах, летающих на азербайджанских самолетах и даже попадающих в плен к нехорошим карабахцам.

Утерлись. Пока Гайдар ходил к Эльчибею, всех повезли к мемориалу, где похоронены люди, представленные как жертвы Советской армии во время ее интервенции в Баку в январе 1990 года. Всем вручили по букету гвоздик – идите и возлагайте. Меня не оставляла мысль, что среди этих жертв вполне могли оказаться и те, кто накануне ввода войск мучил и убивал бакинских армян, громил их жилища, насиловал женщин, мародерствовал. Память погромщиков мне чтить не хотелось и я положил цветы на могильные плиты, под которыми покоятся маленький мальчик-азербайджанец и двое взрослых, но с еврейской и украинской фамилиями. Они вряд ли участвовали в погромах.

После возложения цветов нас провели мимо могил «героев» карабахской войны. При этом пытались пудрить мозги Татьяне Регент дутыми цифрами относительно азербайджанских беженцев. Но она – женщина знающая, решительная и смелая, пропаганде явно не поддалась, да еще спорила о чем-то с азербайджанскими коллегами. С одним из них поспорил и я, задав вопрос, кто дал им право отуречивать кавказцев, которые совсем этого не желают. Ответа, как можно было и ожидать, не последовало. Да и вопрос мой был скорее риторический. Собеседник пытался убедить меня в том, что азербайджанская молодежь чуть ли не с энтузиазмом стремится на карабахский фронт. Да, отреагировал я, наверное, от этого энтузиазма у многих погибших дырки в затылках. Азербайджанец аж поперхнулся. Видно, таких возражений ему слышать не приходилось.

Отобедав с азербайджанскими министрами после переговоров и получив в подарок каждый по бутылке местной водки и коньяка, все мы уселись по машинам и двинули в сторону аэропорта по морской набережной Баку. По дороге остановились у приводимого в порядок дома, отданного под российское посольство. Гайдар осмотрел его и в машину. Нам же увидеть толком ничего не удалось, зато от кортежа мы отстали и имели шанс вообще застрять в Баку, так как Егор Тимурыч ждать нас не собирался. Но местный водитель показал чудеса находчивости и сумел пробиться сквозь густой поток автомобилей, так что на взлетную полосу мы влетели, когда самолет не успел еще отрулить, хотя трап уже начал от него отъезжать. Поднявшись в самолет, я извинился перед премьер-министром за неумышленную задержку, и мы полетели в Ереван.

Переговоры с армянами проходили в уже знакомом мне Доме приемов. Вел их с армянской стороны Хосров Арутюнян. Участвовали Грант Багратян, Григор Арешян и Вазген Манукян, который к этому времени сменил Вазгена Саркисяна на посту министра обороны, а Саркисян стал госминистром с негласной по началу функцией генерал-губернатора Зангезура, где были Лачинский коридор, граница с Кубатлинским и Зангеланским районами Азербайджана и строился мост через Аракс в Иран. Был в составе армянской делегации и Виген Иванович Читечян, госминистр, который много занимался практическими вопросами сотрудничества с Россией, часто летал в Москву, а в Ереване прибегал иногда к моей помощи, делая это, пожалуй, лишь в случае крайней необходимости, когда не мог сам по телефону дозвониться или договориться со своими московскими друзьями и коллегами. Он знал, что я могу довести нужные сведения и сигналы до официальных лиц любого уровня.

С правительством Егор Гайдар беседовал в присутствии всей делегации. К президенту ходил один, никого с собой не взял, о чем говорили, никто не знал, видимо, о чем-то уж очень конфиденциальном.

То и дело образовывались «окна» у остальных членов делегации, и они их использовали для контактов с коллегами. Во время одного из таких свободных моментов генерал Реут «обрадовал» меня, что скоро 7-я армия прекратит свое существование, сам он возглавит Группу российских войск в Закавказье с штабом в Тбилиси и переберется туда из Еревана. В Армении останется дивизия в Гюмри и Канакерский полк под Ереваном, а также Группа боевого управления под началом полковника Алексея Семеновича Третьякова как замначштаба ГРВЗ. С ним Реут тут же меня и познакомил. И в последующем у нас с Алексеем Семеновичем сложились очень хорошие отношения, мы часто виделись в полку, у нас в посольстве, в моей квартире и даже в сауне, которая в блокадных ереванских условиях была подарком судьбы. Сауна находилась километрах в тридцати от Еревана по дороге на Аштарак в опустевших владениях 7-й армии, сохранившихся за ГБУ Третьякова. Владения эти охраняло отделение солдат. Туда мы наведывались регулярно, иногда прихватывая с собой кого-нибудь из армянских друзей из военных. После бани – непременное пиво, да еще – если сезон – с великолепными раками, не считая, конечно, всякой прочей закуски. Но и общее дело с полковником, а через год уже генералом Третьяковым мы, естественно, не забывали, консультируясь друг с другом по всем животрепещущим проблемам статуса российских войск в Армении, стоявшим в повестке дня наших переговоров с армянским правительством и парламентом.

В результате переговоров в Ереване 30 сентября было подписано несколько экономических соглашений и Договор о статусе Пограничных войск Российской Федерации, находящихся на территории Республики Армения, и условиях их функционирования. Кому-то пришла в голову гениальная идея не подвергать этот договор, подписанный двумя премьер-министрами, парламентской ратификации, и он начал работать сразу же к взаимному удовлетворению российских и армянских пограничников, чего не произошло, к сожалению, с договором о статусе войск от 21 августа того же года, но об этом речь впереди.

Перед Гайдаром вновь был поднят вопрос о ПВО. И снова остался без ответа.

Шел разговор и о подготовке пятистороннего соглашения о транспортировке туркменского газа между Россией, Арменией, Туркменистаном, Грузией и Азербайджаном. Договорились о встрече в Москве министров путей сообщения трех закавказских государств в целях разблокирования железнодорожного сообщения. Все это оказалось несбыточной мечтой, хотя в Баку российский премьер вроде бы договорился о беспрепятственном пропуске грузов в Армению через территорию Азербайджана. Эльчибей от блокады Армении отказываться не собирался, а Гайдару в Баку просто пудрили мозги, добиваясь каких-то уступок для себя. И Сочинское соглашение тоже оказалось пустым звуком: азербайджанцы продолжали атаковать села в НКР даже в день визита главы российского правительства в Баку и Ереван.

Тем не менее попытка разместить наблюдателей хотя бы на армяно-азербайджанской границе была все же предпринята. В начале октября со стороны Армении позиции заняли 89 человек. Мало? Очень мало! И одни русские. Союзники по СНГ своих наблюдателей не прислали. Ну а наши не удовлетворяли азербайджанцев, ибо начали фиксировать стычки на границе и увидели, что инициатива исходила чаще всего с азербайджанской стороны. Поэтому очень скоро Москва своих наблюдателей отозвала. Не было в перспективе и серьезных политических переговоров, так как азербайджанцы уперлись: отдайте Шуши и Лачин, но не требуйте назад Арцвашена, поскольку это-де тоже азерская земля. Но с чего бы это армяне, вернув свой город Шуши, да еще находящийся на территории Нагорного Карабаха, вдруг отдали его снова азербайджанцам, у которых на него никогда никаких прав не было. Да и Лачинский коридор – не просто дорога жизни, а часть так и не родившегося Красного Курдистана, под предлогом создания которого азеро-советская власть в 20-е годы отделила Карабах от Армении. Никоим образом не может удовлетворять карабахских армян и обещание культурной автономии в рамках унитарного Азербайджана. Этим они уже сыты. Предложи им Баку федеративные связи, они и то еще подумают и вряд ли согласятся. Но бакинские властители такого никогда не предлагали. Они надеялись подавить Карабах, пользуясь своим численным преимуществом, и выдвигали абсолютно неприемлемые требования. А московские политики не хотели разбираться в ситуации только потому, что с одной, восточной, стороны конфликта все время пахнет каспийской нефтью. Вот и прятались все время за Минской группой СБСЕ, а там господствовал принцип нерушимости территориальной целостности государств-членов, абсолютизированный в ущерб всем другим, особенно принципу свободного выбора политического статуса любым народом, то есть национального самоопределения. Кстати, как заметил профессор Ю.Г.Барсегов, сам термин «самоопределение» присутствует в тексте 8-го принципа Хельсинкского акта на всех языках, кроме русского. Впрочем это не имеет особого значения, ибо что есть самоопределение как не свобода политического выбора прежде всего?

Позиция московских политиков тем более удивительна, что сама Армения, ее правительство, ее парламент неоднократно подтверждали свою ориентацию на союзнические отношения с Россией и придерживались ее. Наличие вокруг президента Армении советников из числа американских армян (кстати их было всегда совсем немного, буквально считанные единицы, а во внешних делах после отставки Рафи Ованисяна вообще остался один Жирайр Липаритян) нисколько не подрывало этой фундаментальной ориентации, выразителем которой в МИДе был прежде всего мой молодой друг (родился в 1956 году, когда я окончил институт) Арман Киракосян, сын одного из министров иностранных дел советской Армении, известного ученого Джона Киракосяна и сам – историк, кандидат наук. Арман какое-то время работал в ЦК Компартии Армении, затем в Академии наук, а в 1991 году направлен на работу в армянский МИД, где с ноября 1992 года исполнял обязанности министра – до февраля 1993 года. В 1994 году уехал послом в Афины. С ним у нас сложились очень добрые отношения и полное взаимопонимание. Человек он интеллигентный, умный, приятный в общении и встречаться с ним, видеть его добрую улыбку было одно удовольствие. Кроме него, в МИДе я встретил нескольких коллег из нашей бывшей дипломатической службы, для которых приоритетный характер армяно-российских отношений был чем-то само собою разумеющимся. Мы понимали друг друга с полуслова, и это несомненно облегчало работу нашего посольства на первых порах. Должен сказать, что и в других учреждениях, включая аппарат президента, меня всегда встречали приветливо, принимали охотно и передо мной нередко стоял вопрос не столько о том, чтобы добиться нужной аудиенции, сколько о том, чтобы избежать злоупотребления готовностью армянских руководителей к контактам с российским послом. Я просился на прием к президенту, премьер-министру, министрам только тогда, когда возникала острая необходимость.

13 октября в Москву прилетела госделегация Армении во главе с Григором Арешяном, и на мидовской даче в Мещерино состоялись переговоры по целому пакету новых соглашений между представителями министерств обороны, экономических ведомств, миграционных служб, министерств здравоохранения и образования, а также консульских служб министерств иностранных дел.

Григор Арешян в моем сопровождении побывал в Союзе промышленников у Аркадия Вольского и в Верховном Совете, где беседовал с группой депутатов о перспективах ратификации российско-армянского договора о дружбе от 29 декабря 1991 года, подвергнутого остракизму в парламентах обеих наших стран оппозиционными правящим режимам силами, которые, в конце концов, сорвали-таки ратификацию, хотя Иона Андронов пророчил иное.

Переговоры в Мещерино закончились приемом от имени Федора Шелова-Коведяева, который уже успел объявить о своей отставке. Как выяснилось очень скоро, в отставку собирался и Григор Арешян.

24 октября в Москву прилетел Левон Тер-Петросян. К его беседам с нашими руководителями никого не допустили. Но мне стало известно, что главной темой были хлеб и газ. Насколько это серьезно, я очень скоро узнал на собственном опыте. Настал момент вылета в Ереван передовой группы посольства, возглавил которую я сам.