ДОРОГА В АРМИЮ

ДОРОГА В АРМИЮ

Не забуду эту дату,

День, когда я стал солдатом.

(Из альбома солдата)

5 мая 1979 года. Вся семья поднялась рано утром. Недовольно ворча, мать возилась на кухне и собирала в сумку съестное, а отец, взяв ручную машинку, приступил к стрижке. Тогда было модно носить длинные волосы, чуть ли не до плеч, и я не отставал от моды. Но машинка стригла плохо, и потребовалось около получаса, прежде чем уши увидели свет, а голова превратилась в щетинистую тыкву.

Время уже поджимало. Наспех в нервозной обстановке поели и вместе с родителями и братом на трамвае поехали на сборный пункт. Родители были злые и все время меня ругали:

— Какой же ты все-таки несобранный! Не подготовился! Все оставил на последний день! Может, хоть в армии из тебя человека сделают!

На сборный пункт кировского военкомата мы прибыли точно ко времени, указанному в боевой повестке. Там в окружении родственников и друзей уже толпились призывники: матери утирали слезы и совали еще денег на дорогу, приятели пыхтели сигаретами и подшучивали, а подружки обещали ждать и регулярно писать письма.

Но вот вышел офицер и прокричал, чтобы услышали все:

— Пятая команда, строиться! В одну шеренгу становись!

Мы, будущие десантники, побросали окурки и, закинув за спину сумки со съестными припасами, заспешили на построение — все одинаково лысые, по-бродяжьи одетые. Офицер по списку провел перекличку и, убедившись, что никто не сбежал и в строю нет особенно пьяных, скомандовал садиться в стоящий рядом автомобиль ГАЗ-66 с тентом, а сам залез в кабину.

Толпа провожающих загалдела, замахала руками, крича напоследок самое важное:

— Как приедешь — сразу напиши, как добрался!

— Кушай там хорошо — поправляйся!

Выдался пасмурный, холодный день. Чуть моросил еле заметный дождик. Машина, разгоняя лужи, осторожно выехала на широкую дорогу и, набирая скорость, понесла нас все дальше от военкомата. А провожающие неотрывно смотрели вслед машине. Кое-кто, с влажными от нахлынувших эмоций глазами, все махал и махал на прощание.

Машина ехала по знакомым улицам Новосибирска в первый пункт назначения — областной сборный пункт — небольшое двухэтажное здание с двориком, окруженное со всех сторон высокой кирпичной стеной. В народе его прозвали «холодильник» в честь названия ближайшей остановки транспорта.

Сборный пункт как крепость постоянно осаждали толпы провожающих. На территорию пункта никого не пускали, и они, чтобы еще раз увидеть своего новобранца, выстраивались у редких щелок по краям добротных металлических ворот в небольшие очереди-толкучки, поторапливая тех, кто задерживался. Но мощная каменная стена и крепкие ворота наглухо отделяли призывников от их друзей и родственников, а стволы деревьев, которые росли у стены, были густо смазаны солидолом, чтобы на них не карабкались зрители.

Пункт служил перевалочным местом, где формировались группы на поезда и самолеты для дальнейшего следования к месту службы. Прибывающие со всей области новобранцы размещались в помещении, где в два яруса были установлены нары без всяких постельных принадлежностей. Периодически нас изгоняли из помещения наружу на часок-другой в надежде, что вслед за нами уйдет и устоявшийся там спертый воздух. Но вонь покидать казарму не желала, зато к ней после таких проветриваний, присоединялся холод, а как раз в тот день резко похолодало, дул сильный пронизывающий ветер и даже посыпал снег.

Многие болтались здесь в ожидании своего рейса по нескольку суток, а иногда и недель — срок достаточный, чтобы сформировались временные коллективы. По противоположным сторонам нар кучковались две группы приблатненных парней. В одной группе гнусавым голосом под гитару часами распевали уличные песни; в другой — травили байки, периодически взрываясь и давясь от смеха.

С первого взгляда там выделялись их вожаки: сидящие в самом центре независимые нахальные амбалы. В один из моментов эти группы чуть было ни сцепились. Но обошлось: силы у каждой из сторон были где-то равные, и потому до потасовки дело не дошло. Бугаи, не сходя со своих мест, поорали матом, пригрозили, что поубивают друг друга, на том и успокоились.

От греха подальше я вышел в коридор перекурить: быть втянутым в драку мне совершенно не хотелось. А место, чувствовалось, здесь было очень даже небезопасное. Рассказывали всякое. Кто-то прослышал от работавших тут офицеров, что в предыдущий призыв здесь непонятно за что убили парня. Ночью его спящего зажали и длинной вязальной спицей прокололи под ребрами вверх — прямо в сердце. Это случилось под конец призыва, когда дошла очередь до стройбатовских команд. В такие войска помимо имеющих слабое здоровье отправляют все хулиганье: тех, у кого были приводы в милицию. Говорили, что убийц даже не пытались искать — ведь следствие могло сорвать призыв. А тут целый поток призывников — сотни каждый день меняются: постоянно одни приезжают, другие уезжают — где их сыщешь по всему Союзу?

Мне здесь долго ждать не пришлось. На следующий день вместе с другими новобранцами из пятой команды я уже ехал в поезде все дальше от родного Новосибирска — в далекую Прибалтику.

Плацкартные вагоны с призывниками были забиты полностью. На нижних и верхних местах спали по двое, а на третьем ярусе, где гражданские пассажиры хранят сумки и чемоданы, с комфортом устроились счастливчики — по одному. Толкотня невозможная, особенно в тамбурах, где вечно толпились курильщики.

В вагоне вместе с нами ехал офицер и четверо сопровождающих нас сержантов-десантников. У двоих сержантов служба уже кончалась. Привести нас — молодых солдат — было их последним заданием, после чего их должны отправить домой. Они были чуть ли не под два метра ростом, стройные, накачанные, одеты в парадную форму. Их кителя украшали аксельбанты, а также там роилось множество значков. Глядя на них, казалось: «Вот они — настоящие десантники! Ничего, пройдет два года, и мы тоже превратимся в точно таких же орлов — гордых и сильных».

Как только поезд тронулся, орлы-сержанты прошлись по вагону и назначили в каждом отсеке старшего:

— Ты будешь старшим, — говорили они тому, кто им приглянулся из тех, кто поздоровее. — Со всех из своего отделения соберешь по десятке и принесешь нам. Если кто заартачится — скажешь, — с ним будем разбираться отдельно. Все понятно?

Когда сержанты перешли в следующий отсек, старший деловито приступил к выполнению первого распоряжения:

— Ну что, мужики, давай сбрасываться, — и первым извлек из своего кармана красную купюру.

Ребята с неохотой полезли в карманы и протягивали десятки старшему. Хоть не со всех, но добрая сумма была собрана и передана сержантам-дембелям. На эти деньги ординарец — отобранный ими среди новобранцев парень — закупал им на остановках вино и закуску, и дембеля кутили на протяжении всего пути. Про нас они забыли, и их никто не тревожил.

Двое других сопровождающих сержантов отслужили только год. Ростом они были ниже дембелей и не столь крепкие по телосложению. На них и легла основная нагрузка по присмотру за многочисленными призывниками: следили за общим порядком, назначали дежурных по уборке коридора и купе. Сильно они не задавались и даже временами включались в общую беседу.

Ехали суток пять. В отсеках то травили анекдоты, то рассказывали по очереди истории из личной жизни — кто о чем. По соседству нескончаемо бренчала гитара, и меняющиеся музыканты развлекали публику блатными песнями. К концу этого путешествия от однообразия и ничегонеделания стало совсем невмоготу.

Как-то к нам подсел один из отслуживших год сержантов. Его сразу окружили со всех сторон, допытываясь с вопросом:

— Как служба? Расскажи.

И тот, не вдаваясь в подробности, отвечал коротко, но многозначительно:

— Как себя поставишь, так и жить будешь.

Его немногословный ответ сбил меня с толку. Я был настроен услышать долгие истории об интересной, хотя, возможно, и нелегкой службе. Но неужели нет ничего интересного? И при чем тут «как себя поставишь»?

— Надоело уже — сил нет, поскорей бы доехать, — проворчал один, особенно нетерпеливый.

— О-о, ребята, зря торопитесь! Сейчас у вас золотые денечки. Знали бы, что вас ждет впереди — ехали бы здесь все два года!