ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Ввод войск

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Ввод войск

ПЕРВЫЕ ПРОСЬБЫ

После того как в Афганистане разгорелось пламя Апрельской революции, ее огонь начал быстро охватывать обширные территории страны. Прошел почти год, а политическая обстановка все оставалась сложной и никак не приходила в нормальное, стабильное состояние. В стране нарастала гражданская война. То тут, то там поднимала голову «гидра контрреволюции» и больно жалила центральную власть: целые уезды находились под контролем мятежных племен. Афганские лидеры — Тараки и Амин — хоть и располагали прилично вооруженной, насчитывающей почти 150 тысяч солдат регулярной армией, никак не могли с ними справиться. В городах власть была революционная, а на периферии — мятежная.

Советский Союз как мог, в меру разумного, помогал афганскому правительству: и добрым советом, и экономически, и военной техникой, и посылая туда своих военных инструкторов и специалистов. Но, поскольку по-прежнему успехи чередовались с поражениями, Тараки, а затем и Амин, все чаще уповали на прямую военную помощь.

Еще в январе 1979 в разговоре с главным военным советником — генералом Гореловым — Амин по поручению Тараки пробовал выяснить возможность ввести в страну отдельные воинские подразделения. Горелов доложил об этом в Москву начальнику Генштаба Огаркову. Огарков ответил категорично:

— Никогда мы наши войска в Афганистан не пошлем. Бомбами и снарядами мы там порядок не установим. И больше с Амином такие разговоры не поддерживай…²

Однако со временем Апрельская революция стала сталкиваться все с большими и большими трудностями. Против новой власти выступали и крестьяне, и духовенство, и интеллигенция, и даже часть военных.

В марте 1979 года в провинции Герат вспыхнуло крупное контрреволюционное восстание. На сторону мятежников перешла целиком пехотная дивизия численностью 5 тысяч человек вместе с артиллерийским полком и зенитным дивизионом. Мятежники, захватив большие склады с боеприпасами, отрезали все дороги ведущие в Герат и вели бои с гарнизоном города.

Чтобы поддержать обороняющихся, продукты питания и боеприпасы им доставляли самолетами. Герат, где проживало около 200 тысяч человек, был стратегически важным городом, и над революцией нависла серьезная угроза. Правительство Тараки, опасаясь, что город вот-вот падет, предпринимало отчаянные попытки по выправлению положения, но пока все было безрезультатно.

Ситуация зашла так далеко, что 18 марта не на шутку перепуганный Тараки срочно связывается по телефону с Москвой. Переговоры с ним вел член Политбюро А. Косыгин. Это был очень откровенный разговор. Тараки, вкратце описав сложную обстановку в стране, сразу перешел к главному и открытым текстом, без лишних дипломатических выкрутасов, прямо призвал, чтобы регулярная советская армия пришла на помощь революционному Афганистану и подавила восстание:⁷

— Если вы нанесете сейчас по-настоящему удар по Герату, то можно будет спасти революцию.

— Об этом сразу узнает весь мир, — заметил Косыгин. — У мятежников есть рации, они сразу же сообщат.

— Я предлагаю, — настаивал на своем Тараки, — чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула. Будут думать, что это правительственные войска.

— Я не хочу вас огорчать, но скрыть это не удастся, — ответил Косыгин. Он конечно же отлично знал, что такое космические средства слежения и агентурная разведка, и отдавал себе отчет, в какую авантюру пытается втянуть его собеседник. — Это будет известно всему миру через два часа. Все начнут кричать, что началась интервенция.

— Иран и Пакистан посылают в афганской одежде своих людей и офицеров. Почему Советский Союз не может послать узбеков, таджиков, туркменов в гражданской одежде? Никто их не узнает. Мы хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркменов для того, чтобы они могли водить танки. Пусть наденут афганскую одежду, афганские значки, и никто их не узнает. Это очень легкая работа, по нашему мнению.

Переговоры подошли к концу. Косыгин, несколько шокированный прямолинейностью Тараки, заверил главу братской страны, что его просьбу обязательно рассмотрят в самом срочном порядке. И уже на следующий день, на состоявшемся заседании Политбюро, Косыгин сообщил о своем разговоре с Тараки.

И вот 20 марта срочно всего на один день Тараки прилетает в Москву. Это был деловой, закрытый визит, о котором почти никто не знал ни в Афганистане, ни в Союзе.¹ Специально для Тараки организовали короткую встречу с Брежневым, который по заготовленному тексту зачитал ему коллективное мнение высшего руководства. Общее мнение было однозначно против ввода войск, которое заканчивалось:

— Посылать войска в Афганистан представляется нецелесообразным. Это не улучшит, а скорее, только ухудшит общую ситуацию и прежде всего для самого афганского руководства.⁸

Тараки с пустыми руками возвращается в Кабул. Однако вскоре два ведомства — советский посол и представитель КГБ — отослали в Москву свои предложения о возможных мерах по улучшению ситуации. В них, в частности, говорилось о целесообразности направить в ДРА воинские подразделения для охраны сооружений и важных объектов, работающих и строящихся при содействии Советского Союза. В первую очередь они предлагали взять под охрану два главных аэродрома страны — кабульский и Баграм, чтобы в случае осложнения обстановки обеспечить безопасность эвакуации советских граждан. А чтобы не привлекать постороннего внимания, осуществить это лучше скрытно, под видом технических специалистов, занимающихся реконструкцией аэродромов.⁹