ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОДОК
ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОДОК
3-го ноября прибыли в Витебск. С вокзала на машине нас повезли в часть, которая находилась на окраине города. Все называли это место «зеленый городок».
— Молодые прибыли! — завидев нас, оживились солдаты на КПП. Новость мгновенно облетела всю часть. С разных сторон подходили солдаты, они доброжелательно смотрели на нас, улыбаются, шутят. Чувствуется — очень рады, что дождались молодых.
Прибытие нового призыва — волнующий и радостный день для всех солдат. Его ждут как праздника. Этот день сулит каждому воину гарантированное повышение за выслугу лет.
Духи — те, кого угораздило в первые полгода попасть сразу в часть минуя учебку, от полного бесправия и забитости поднимаются в неуставной иерархии с низшей на первую ступеньку и становятся черпаками. Черпаками стали и мы — курки — прибывшие из учебки, поскольку тоже отпахали полгода.
Черпаки, в свою очередь, переходят в фазаны. Фазаны переходят в деды, а значит — уходят на заслуженный покой на последние полгода перед демобилизацией.
К нам подошел офицер невысокого роста, стройного сложения и черными, белорусского образца усами. Это был командир 4-й роты лейтенант Хижняк. Он принял рапорт у нашего командира и повел нас в казарму. Наша рота находилась на третьем этаже. Там он указал на двухъярусные койки:
— Вот ваши места, располагайтесь.
Вечером на поверке для первого знакомства он зачитывал фамилии из списка, каждый раз поднимая голову чтобы посмотреть на отвечающего: «Я!»
После отбоя без инцидентов легли спать.
Через несколько дней начали отправлять домой по два-три дембеля с роты. Счастливчики, получив в полковой кассе деньги на проезд до дома, прощались с товарищами по призыву и уходили за порог КПП в Гражданский мир.
Демобилизующиеся не забывали и про нас — вновь прибывших черпаков. Правда, их интересовали не столько мы сами, сколько наша новая, недавно полученная форма. Перед отъездом дембель непременно подходил к одному из наших, без лишних объяснений снимал с него шапку и говорил:
— Дай-ка примерю… О! Точно! Мой размер! — и отдавал взамен свою — БэУшную, но тоже ничего. Таким же образом обменивались парадный китель и брюки. В утешение говорилась одна и та же фраза:
— Ничо, ничо… Придет время, и ты также получишь свое!
Мы не сопротивлялись, понимая, что дембеля едут домой и не к лицу им выглядеть потрепанно. А тут, в части, на нас все равно смотреть некому. Как ни старались офицеры, как с этим ни боролись — все было напрасно, и спустя месяц почти ни у кого из наших не осталось новых вещей.
Отъезд дембелей растянулся на весь ноябрь. Последними офицеры оставляли специально тех, кто имел залеты по службе — обычно самых ретивых неуставников, которые так шерстили молодых, что об этом становилось известно начальству. Эта мера имела хорошее воспитательное значение. Оставшимся в меньшинстве приходилось туго. Те, которых они в свое время систематически дубасили, теперь могли отыграться за все былое, и, случалось, на прощание устраивали им «дембельские проводы» — как акт возмездия и справедливости. Так что кое-кто из последних дембелей уезжал домой украшенный сочным фингалом.
Удивительно, но по сравнению с учебкой служба в части казалась мне настоящим отдыхом. Шла размеренная, спокойная жизнь. В учебке я вообще не оставался наедине со своими мыслями: все время взводом бегали, качались, зубрили. А здесь, чтобы лишний раз не попадаться на глаза старослужащим, улучив момент, можно было прошмыгнуть в библиотеку, взять там любую книгу, положить ее перед собой, раскрыть на середине, как будто читаешь, а сам расслабляешься и думаешь о своем. Мирно. Тихо. Благодать. Заодно исподтишка подглядываешь за молоденькой библиотекаршей, которая все время что-нибудь читала или писала. Такое блаженство! Но долго так не засидишься — вдруг куда потребуюсь — начнут искать — так и схлопотать можно. Посидишь полчасика и обратно в казарму.
— Вот не ожидал, что в части нас встретят так хорошо. Все нормально. Никто сильно не докапывается, — обсуждали мы новую жизнь в части. — А думали, сразу налетят, начнут п*дить! А уж неделя, другая проходит и ничего — не трогают! Одна лафа!
Правда, иногда получали оплеухи — не без них — но всегда за дело и это было вполне терпимо.
Мы все еще располагались в одном отведенном месте и жили одним взводом. Зам. командира взвода у нас был ефрейтор Виктор Карташов — крепкий, высокий парень с боевым характером. Старшим среди нас его назначили еще в учебке перед отправкой в часть. Командиры сразу его приметили как умеющего командовать другими, даже последнее время пару раз назначали дежурным по роте, поскольку он мог рулить курками не хуже сержанта.
Как-то наш взвод занимался в учебном классе. Офицера не было: шла самоподготовка по уставам гарнизонной службы. В коридоре выставили одного на шухере, а сами переговаривались. Карташов, раскинувшись на стуле, вспоминал свои похождения на гражданке:
— …Пошли мы с друганом на железнодорожный вокзал. А кореш хоть на вид и дохлый, но ничего не боится… Так вот, подходит он к двум здоровенным бугаям, те выше его на голову, я-то на всякий случай в стороне держусь, и говорит:
— Чо, фраера, поезд ждете? — те покосились на него, как на мальчишку:
— Ждем. Тебе-то чего?
— Десятку гоните.
Бугаи как на него поволокли! Ну, думаю — довые*вался! Будут п*дить — даже заступаться не стану — такие кабаны еще зашибут насмерть! — а корефан — хоть бы х*!
— Чо, в натуре, нах*, дергаетесь? Сейчас мои кореша подкатят, вы ведь никуда отсюда не улизнете! Пришьем вас обоих тут на вокзале. Ни с такими справлялись! — те и притухли:
— Да ладно! Давай нормально поговорим — что мы, будем драться, что ли?
Поговорили еще и пошли вместе в гастроном за бухалом. Они там купили закусон, вино. Потом подошел я и стали бухать все вместе.
К этому времени вокруг Карташова за партами расселись ему подобные — близкие по духу. Они с восхищением закачали головами:
— Во, дает!.. Умеет же себя поставить!..
Карташов, видя, что его рассказ понравился, продолжал:
— В другой раз сидим компанией в лесополосе. Поддали немного. Болтаем, ждем развлечений. Смотрим — по дороге идут две молоденькие девчонки. На нас косят с опаской и что-то переговариваются. Мы встаем и пошли их брать в окружение. Заходим с флангов, чтоб те не удрали, а они как вчистили! У одной была корзинка — так ее бросила на дорогу! Мы за ними! Я одну, а она такая пухленькая, догнал, повалил на землю. А она отбивается и кричит:
— Не надо!.. Пусти! Я девочка!
Другие как это услышали, так тоже полезли на нее.
— Куда лезете? — говорю. — Пошли нах*! Я догнал, значит — моя! Них…, только после меня! — чуть драться не пришлось.
А она все вырывается, кричит. Я дал ей по морде, чтоб не орала и как заделал!
— Ну, что?.. — оживились дружки Карташова. — «Девочка»?
— Каво! Какая там «девочка»! Чего только орала!
Этот случай сразу развеселил окружение Карташова, они в восторге загудели:
— О-о! Умеют же веселиться!
— Еще расскажи что-нибудь!
Карташов продолжал вспоминать свои «подвиги». А я с негодованием думал о том, что такой подонок — мой командир, и хочешь не хочешь, а должен ему подчиняться. Офицеры без промаха знали, кого ставить старшим. Здесь признавался один аргумент — сила, и среди солдат поэтому была в ходу и соответствующая мораль — полууголовная.