Иоанна Безумная

Супружеский альков, напоминающий катафалк! Да не в переносном, конечно, смысле! Это вам не кровать с видом гроба. Это самое настоящее реальное роскошное ложе, в котором лежит не живой король, но его труп, а жена, то бишь уже вдова, печется над ним, словно над живым, обнимает его, целует, говорит с ним, рядом с собой в ложе кладет и возит по городам и весям своей страны ровно два года, и хоть набальзамированный, но от трупа несет, конечно, далеко не амбре. И такое, оказывается, было в королевском алькове. А случилось это в шестнадцатом веке с Иоанной Испанской, ее потом «Безумной» прозвали, и с ее мужем Филиппом, которого потом «Красивым» прозвали. Но не путайте с другим Филиппом Красивым, французским королем. Они, эти два короля, ничего общего друг с другом не имеют, просто оба были настолько внешне красивы, что народ любезно им такие прекрасные «клички» дал. Но не всегда народ был такой вежливый по отношению к королям. Иногда он не церемонился с «кличками» королей. Поэтому-то вошли в историю такие нелестные прозвища королей, как Иоанн Безземельный, Иван Грозный, Людовик Лысый, Людовик Толстый, Людовик Сварливый, но самое обидное прозвище, дорогой читатель, как нам кажется, получила от народа дочь Людовика II. Ее просто называли «Жанна Уродливая». Словом, Иоанна Испанская и Филипп Красивый — муж и жена.

Испанские могущественные короли Фердинанд и Изабелла имели тенденцию хорошо женить и выдавать замуж своих детей. Это прямо талант надо иметь, чтобы их всех так хорошо пристроить и чтобы с пользой для собственного государства. Они свою дочь Екатерину Арагонскую за двух английских королей замуж выдали: за Артура и Генриха VIII. Совершенно не имеет значения, что оба эти супружества были несчастливы. Это уже родителей не касается: делай, дочь, так, чтобы тебя муж любил, к фавориткам редко хаживал, а тем паче их королевами делал. Не сумела? Тогда пеняй на себя, родители здесь ни при чем. И вот теперь Фердинанд и Изабелла свою дочь, слишком романтичную, выдают замуж за Филиппа, императорского наместника в Нидерландах, сына знаменитого Максимилиана, и ему даже в перспективе австрийское королевство перепасть может.

Король Фердинанд II Арагонский.

Королева Изабелла Арагонская.

Филипп — красавец писаный. Вы его портрет в музеях не видели? Мы вам его опишем. Это высокий блондин с небольшой бородкой шелковистой и мягонькой и роскошными, до плеч локонами и поразительными, как озеро без дна, голубыми глазами. При этом манеры: вежливость, галантность, доброжелательность. И даже на портрете его взгляд пронизывает вас насквозь, но не иголочками-колючками, а какой-то доброй снисходительностью и всепониманием. Это, конечно, была поза хорошо воспитанного человека. Ибо в действительности Филипп холоден, черств и, кроме спорта и сексуальных удовольствий, ничем не интересовался. Но если «глаза — зеркало души», то, наверное, вот такую душу прекрасную да еще и в неотразимой земной оболочке усмотрела Иоанна в своем Филиппе, ибо влюбилась в него мгновенно, глубоко и на всю жизнь.

Признаки ее безумия выражались совсем не так, как у ее бабки по матери, Изабеллы Арагонской. Если та, замкнутая вот уже десятки лет в своей темнице-замке, сидела себе тихо, мебель не рушила, не неистовала, лепетала там что-то себе под нос да ручками махала, изображая из себя муху. А когда была обижена на дочь, королеву Изабеллу, то так вот свою жалобу выражала: «Доченька, зачем ты мне крылышки оторвала? Ведь я теперь летать не смогу». И какое-то время по комнате, вверх руки, наподобие крыльев подняв, не бегала. У Иоанны все совершенно иначе протекало. У нее от меланхолии и апатии до яростного бешенства, как от великого до смешного, — всего один шаг. Сегодня будет сонной курицей сидеть, в пол уставившись, ни одного слова ни с кем, еду и питье не принимая, завтра будет с пеной у рта в истерике по полу кататься, зубами платье грызть, рыдать, кричать, стонать, охать, заливаться слезами. Вылечить ее не было никакой возможности. Вылечить ее мог только один Филипп Красивый, и только единственным способом: половым сношением. После этого Иоанна засыпала спокойно, потом радостная и улыбчивая, как сам ангел, ходила, доброй госпожой свои платья и драгоценности служанкам раздаривая, которых еще вчера наравне с министрами по щекам бивала. Вот такая это была взбалмошная, совершенно больная и несчастливая королева. Свою, правда, несчастливость она только через призму мужа воспринимала. Если он к ней с ласковым словом, нежностью, она — сам ангел, к ране приложи — зарастет. Если он сух, черств и не дай бог быть ему в плохом настроении, что с королями нередко случалось, Иоанна — больна: у нее все, что угодно, может быть: колики, сердце останавливается, конвульсии, слезы, рыдания и прочие женские истерики. Стоило только Филиппу взять ее на руки и отнести в постель — все болезни кончались. Из королевской спальни разносились громкие вопли восторга. Хроникеры и историки как-то несмело упоминают о факте абсолютной сексуальной гармонии Филиппа и Иоанны — дескать, стыдливый это предмет и не следует нам в альков к королям заглядывать. Как будто сексуальное благополучие монархов является их личным делом, как будто оно не влияет на государственные дела. Очень даже влияет. Теперь об этом громко стали говорить, без всякой стесненности. Хорошо сексуально обихоженный король добрым ласковым котом становится, хоть ты его по шерстке, хоть против шерстки гладь — та же умная снисходительность и справедливость. Но не приведи господь, если король сексуальным голодом мучается, или какие у него неудачные там дела на сексуальном поле, — что палач тебе, готов всех, и правых и виноватых, под топор. Филипп Красивый был добрым и справедливым королем, потому что у него всегда все благополучно было на альковном поле. Раньше, до его женитьбы, каждый день у него в ложе лучшие молодые дамы королевского двора пребывали, сейчас он настолько вошел во вкус сексуальных сношений со своей женой, что ни на минуту ее оставить не может, а каждые попытки ее проявления безумия живо гасит, как хороший пожарник разбушевавшийся огонь. Конечно, он прекрасно знал о ненормальности, мягко говоря, своей жены, но тоже ничего не мог с собой поделать, и когда она уже совсем ненормальной станет, он не перестанет к ней хаживать, и последний их шестой ребенок родится уже после его смерти.

А так у них растет король Карл V и Фердинанд, дочь Леонора выйдет замуж за португальского короля Мануэля, который перед этим был уже женат на двух ее тетках. А Леонора, похоронив мужа, за более мощного короля замуж вторично выйдет — за французского Франциска I. Правда, брат ее Карл V чуть ли не насильно ее «спихнул» французскому королю; вторая дочь Изабелла тоже неплохо свою судьбу устроила: она вышла замуж четырнадцати лет за короля Швеции и Норвегии Кристиана. Жаль только, в ранней молодости умерла. Дочь Мария будет правительницей в Нидерландах целых двадцать лет, а дочь Екатерина станет португальской королевой. Словом, будущее шестерых детей Иоанны и Филиппа, зачатых не в безразличном алькове, где «ни жарко и ни холодно, а вообще никак», а в алькове горячем, полном страсти, было удачным.

Со временем сексуальная страсть Иоанны приобретает какую-то тяжелую форму. Она охвачена страстью только к одному человеку — своему мужу Филиппу. Ни на кого другого из мужчин даже не глядит, не то чтобы разговоры с ним вести или кокетничать там. Кокетство — это вообще не в ее натуре. Всегда сосредоточенная, часто злая, раздраженная, грубая, она, конечно, тоже не могла ни одного мужчину привлечь к себе. Как же много у различных королев было тайных воздыхателей, маленьких червячков, готовых жизнь за них отдать ради возможности прикоснуться губами к краю их юбок. У Иоанны таких воздыхателей никогда не было. Ей никто на свете, кроме ее обожаемого Филиппа, не нужен. Покорной рабой ловит его взгляд, сидит у его ног маленькой собачкой, готова целовать подошвы его башмаков. Конечно, сначала семнадцатилетнему королю нравилось такое обожание семнадцатилетней супруги. Но сколько же можно? У них уже полдюжины детишек растут, а Иоанна все требует и требует неземных ласк первых дней супружества. А если нет — крики, стоны, рукоприкладства. Потом валяется в его ногах и на коленях просит прощения. Надоело, надоело спокойному Филиппу такая, мягко говоря, неспокойная жизнь. Он даже о самоубийстве начал подумывать, вот, значит, как домашний очаг может ад сделать, что даже дьявольский ад не страшен. Король решает немного отдохнуть от своей супруги. Привезя ее повидаться с отцом и матерью в родную Испанию, он скоро ее оставляет и уезжает в свои Нидерланды. Иоанна безумствует. Днем и ночью стоит она босая у пригородной стены при железных воротах, так как она жить без Филиппа не может и готова босиком к нему через моря бежать. Мать ее уговаривает: на последних месяцах беременности ее дочь, какие могут быть поездки? Иоанна вцепляется в волосы матери и вырывает клок волос у могущественной испанской королевы. Иоанна шлет проклятия своему отцу, королю Фердинанду, закрывшему ей двери бегства к Филиппу. Как наши русские кликушки, закатывает дикие истерики с криками, причитаниями, конвульсиями, с пеной у рта вьется змеей по земле глубоко несчастная, больная королева.

Как только родила сына и немного оправилась после родов, родители отправили безумную дочь к любимому супругу. И что же? Вместо радости, безумных объятий, чем он ее встретил после полуторагодовой разлуки? Полной холодностью и безразличием. Иоанна рвет и мечет и, как у всех бесноватых, наделенных острым чувством интуиции, догадывается о причинах холодности Филиппа. Другая дама, или дамы, поскольку сексуальное моно Филиппа не очень устраивало, у него теперь появились, и он отвык от ласк Иоанны, и они уже его не очень привлекают. Он уже освободился от рабской сексуальной зависимости, от своей жены. Теперь уже беззащитной Иоанне совершенно нечем с ним бороться. А он все еще продолжает господствовать в ее сердце и желаниях. Она не может жить без него. Для нее есть только единственная цель в жизни — ее альков с Филиппом. Когда Филипп захочет, чтобы одним мановением палочки прекратить дикие истерики Иоанны, он скажет только одну фразу: «Я перестану исполнять свои супружеские обязанности». Тогда мгновенно Иоанна становится кроткой, ласковой, покорной, улыбчивой — прежней рабой своего мужа. И наверное, в такие минуты спокойствия Иоанны рисовали ее художники, если предстает она на различных портретах одной и той же: загадочной спокойной отрешенной красавицей с тонкими чертами лица, умиротворенная, как мадонна. И когда смотришь вот на такой ее портрет автора конца семнадцатого века фламандской школы, прямо оторопь берет: сколько же в этой женщине красоты и обаяния! Это даже не красавица, это просто какое-то божественное создание, совершенство выше нашего понимания и недоступно нашему восприятию, которое ну просто невозможно представить себе объятой плотской, нимфоманской страстью к сексуальным удовольствиям и только с собственным супругом!

Оно, это существо, кажется, живет своей богатой внутренней жизнью! Лицо не ошиблось! Мало кто знает настоящую Иоанну — смелую, отважную женщину, не выносящую пустоты света, презирающую мишуру двора с его великолепием и пышностью: балами, маскарадами, охотой. Иоанна в светской жизни двора не участвует. Она целыми днями пребывает в своих слишком скромных апартаментах, живет какой-то непонятной интенсивной жизнью внутри себя, и в ней, в этой жизни, только один бог — ее Филипп. Как же он начинает чувствовать над ней свою силу, как же он издевается над ней! Одета она хуже всех во дворце, денег у нее нет даже на раздавание милостыни: все забрал Филипп. Заставил ее отречься от владычества над Кастилией как единственной королевы и сделать мужа ее соправителем! Она готова на все! Только бы урвать хоть жалкие крохи его любви, его ласк. А он уже с отвращением ходит в ее спальню. У нее развивается сильная ревность. Достаточно, чтобы Филипп просто ласково взглянул на какую-нибудь женщину, у Иоанны приступы бешенства. Однажды она схватила ножницы и на балу отрезала косы у одной придворной дамы вместе с кусочками кожи, только потому что Филипп затанцевал с ней. При всем, как говорится, честном народе Филипп дает ей пощечину и сажает под замок. Иоанна — заключенная в собственном дворце. В далекую Испанию к отцу с матерью летят послания шпионов о том, как жестоко обходится король Филипп со своей супругой. Мать снаряжает доверенного епископа разузнать, как обстоят дела. Иоанна не желает жаловаться на супруга. Она вообще не желает отвечать на никакие вопросы о ее личной жизни. «Почему не пишет матери?» «Мне не о чем писать», — понуро отвечает епископу. «С вашей дочерью Иоанной очень трудно найти общий язык», — пишет епископ испанским королям.

Ревность Иоанны приобретает формы какого-то помешательства. Она удаляет всех дам со своего двора. Это была единственная королева, которая путешествовала с супругом в окружении многотысячного (12 тысяч) войска без единой женщины. Она, ее Филипп на конях и войско. Даже служанки ей казались подозрительны — могли соблазнить Филиппа, который в любовных связях был очень неразборчив. Она начинает удалять и служанок, готовая сама исполнять их обязанности. Много лет спустя она с такой же одержимостью будет бежать из монастырей, если в нем обнаружит женщину, а в своих служанок будет бросать горячие горшки с принесенной едой, разбивая им головы. Ненависть ее к женщинам не поддается никакой оценке. Она готова собственными руками задушить весь женский пол, если хоть даже косвенно с этим связан Филипп. Филипп, который привык к многочисленным сексуальным связям с молодого возраста, как говорится, «рвал и метал», но ничего не мог поделать, вынужден был терпеть «сексуальный пост», мстя супруге жестоко. Но все переносила Иоанна со стоическим терпением: физические унижения, ограничения в еде и одежде, вечное пребывание под ключом в полутемной комнате, побои даже, но только не женщин в окружении Филиппа.

И при такой своей явной ненормальности Иоанна в экстремальных ситуациях вдруг обнаруживала непоколебимую силу духа, трезвость в суждениях и удивительное спокойствие.

Когда их корабль, на котором она плыла, попал в шторм и вот-вот должен был затонуть, матросы за неимением шлюпок не нашли ничего лучшего, как зашить короля в огромный кожаный мешок с надписью на нем огромными буквами черной краской: «Король Филипп» и сбросить в море, надеясь таким образом спасти короля: авось какой проплывающий вблизи корабль заинтересуется надписью и подберет монарха на свой борт. Иоанна засмеялась и, не обращая внимания на бешеную качку, приказывает спокойным голосом подавать ей «вечере». Воображаете себе ситуацию, дорогой читатель. Бешеный шторм, так что небо и земля слились в один черный комок, разрываемый молниями, накренившийся корабль, который вот-вот зальет десятиметровыми волнами, и Иоанна на опрокинутом ящике, спокойно поедающая ужин. И что вы думаете? Случилось истинное чудо. Буря вдруг утихла, корабль распрямился, и все были спасены. Мы не знаем, какой дьявольской силой воли Иоанна утихомирила разбушевавшуюся стихию, но действительно что-то в ней было демоническое. В самые тяжелые минуты жизни она вдруг обладала способностью как бы на время отдалить свое безумие и проявить чудеса находчивости, спокойствия и силу духа. Так было не раз. Когда в другой раз на море ожидался шторм и команда начала бросать в море «жертву», то есть все свои самые драгоценные вещи, чтобы утихомирить и успокоить Меркурия, бога моря, Иоанна долго рылась в своем кошельке, отыскивая среди груды золотых дукатов монету в полдуката. Нашла и спокойно подала ее матросу на «жертву», как бы говоря этим: хватит с тебя, бог моря, и этой монеты, не так уж ты и грозен, чтобы ради тебя я лишалась своих денег. И что же? Буря прошла мимо.

Хроникер из южных Нидерландов, бывший в то время на корабле, записал такую вот картину: «Король рыдал, а Иоанна сидела на полу между его ног. Была приготовлена к тому, что она погибнет вместе с ним, обняла его, прижала к себе и ожидала принятия смерти, сплетенная объятьем со своим супругом»^[117].

Никакая смерть для Иоанны не страшна, если примет она ее вместе с обожаемым Филиппом. Конечно, литераторы не замедлили использовать этот сюжет необыкновенной любви женщины в своих душещипательных повестях об Иоанне Безумной. Уж больно благодатная почва для романтиков. На самом деле все так романтично не было. Двадцатисемилетний красавец Филипп не мог оценить по достоинству самоотверженную любовь Иоанны. Он в ней видел единственно ущемление своей свободы. И он, единственный человек, который мог абсолютно излечить Иоанну от ее безумия, ничего не сделал в этом направлении. Этой женщине надо было только одно: гарантии своему к нему чувству. Если бы хоть немного Филипп был психологом, он сумел бы сделать из своей жены прекрасную королеву и жену, так много было в ней задатков гениальности. Но он все ограничил до временного успокоения ее половым сношением и затем оставлял в полной неуверенности своей к ней любви. Иоанна жила только одним: любовью к Филиппу. Он был для нее всем. Он же хотел, чтобы она была просто «маленькой» женщиной и королевой, без этой претензии к величию любви. Болезнь Иоанны усиливается. Постоянно мучимая подозрениями в изменах Филиппа, которые-то подозрения он не старался даже опровергать, она впадает в еще большее безумие: не ест, не пьет, не следит за собой. В грязном платье, с разлохмаченными волосами, худая как скелет бродит злым ночным привидением по комнатам своего замка и везде ищет Филиппа. И мы до сих пор не знаем, как так случилось, что совершенно здоровый, со спортивной формой молодой двадцатисемилетний король вдруг ни с того ни с сего, играя в мяч, вдруг почувствовал себя плохо и через семь дней скончался в дикой лихорадке, со рвотой кровью, в конвульсиях и болях. Врачи ничего определенного сказать не могли и все свели к злостной лихорадке, которая бушевала в тех краях. Историки, биографы с этим не согласны. Народ и подавно. В народе разрослись сплетни о насильственной смерти Филиппа Красивого. Кто его отравил: отец Иоанны, король Арагонии Фердинанд, не желающий приблизить зятя к управлению Испанией? Иоанна ли, надеясь в смерти Филиппа найти наконец-то для себя успокоение и полное им обладание. Мы не знаем. Знаем только, что Иоанна — как всегда в экстремальных ситуациях — проявила спокойствие и силу духа при последних днях жизни Филиппа. Не плакала, не рыдала, спокойно день и ночь — семь дней провела у его изголовья, меняя ему компрессы, подавая лекарства, гладя своей изумительно тонкой рукой его волосы и закрыв ему навсегда веки. Он умер, как писал историк К. Биркин о Филиппе, «вследствие изнурения организма от всякого рода распутств»^[118].

Когда чья-то смерть в истории вызывает недоумение и подозрение, «легкой рученькой» историки все сваливают на отравление и распутство. А не так уж много королей на самом деле умирало от распутства. И кроме Людовика XV и Франциска I Французских и еще двух-трех второстепенных королей, мы не знаем примеров, чтобы распутство привело к смерти монархов. Даже удивительно распутный король, с явными признаками сатириаза, как Карл VIII Французский, умер не от беспорядочных половых связей, а от удара в притолоку двери собственного замка. Даже самый распутный по мнению многих великий король Генрих IV Французский умер насильственной смертью от руки убийцы. Филипп Красивый специально распутным не был. Долгое время его удовлетворяла собственная жена, которая была для него самой лучшей любовницей, что уже само по себе было явлением уникальным в истории. Королевы, как мы уже знаем, служили для родов, не для сексуальных удовольствий.

Немногим королевам досталась редкая участь быть желанной для мужа даже после многочисленных родов. Такой уникальной женщиной для Петра I была его супруга Екатерина I, родившая ему одиннадцать человек детей и бывшая наложницей многих вельмож, имеющая Петра третьим законным мужем. В этом ее феномен. В этом феномен Иоанны Безумной. Филипп, уже абсолютно убежденный в ее безумии и готовящий на нее разные досье с точной записью ежедневного ее психического состояния, для свержения ее с кастильского престола, не мог отказать себе в удовольствии хаживать в ее спальню. Уже после смерти Филиппа Иоанна родит последнюю дочь Катерину, своего шестого ребенка, и эта несчастливая девочка до самого своего замужества с португальским королем будет делить с матерью ее жалкую участь узницы, не имея права даже выйти во двор и довольствуясь природой из зарешеченных окон своей полутемной комнаты.

Филипп умер. Отдохнуть бы теперь от своей сумасшедшей Иоанны и ее безумной к ней любви Филиппу, а она, как в фильме Абуладзе, не дает покоя его останкам. Она даже, казалось, обрадовалась, что Филипп мертв. Только теперь он полностью ее. Иоанна не позволяет епископам похоронить Филиппа. День-другой сидит она, молчаливая и сосредоточенная, перед его трупом и даже не оплакивает, а как живого ласкает, целует, обнимает, разговаривает с ним, а епископам говорит, что они ошиблись: ее Филипп просто уснул, сейчас проснется, и начнется у него с женой радостная и счастливая жизнь. Пришлось епископам насильно вырвать у Иоанны труп Филиппа, забальзамировать и похоронить в семейном склепе. Тогда Иоанна за большие деньги подкупает грабителей, и те, выкрав ночью труп, приносят его Иоанне. И она целый год с ним не расстается (по другой версии два года), как государство с останками вождя. Запрягает в четыре белоснежных коня гроб с телом Филиппа и возит по дорогам Кастилии. Выезжает ночью, поскольку днем боится: как бы кто его не украл. В сопровождении одних только монахов с факелами в руках и пением церковных псалмов бродит по крутым дорогам Кастилии это странное шествие и даже не вызывает тревоги народа. Народ сочувствует горю Безумной Иоанны, народ ее любит и способен по-своему оценить ее безумие. Каждую минуту заставляет Иоанна открывать крышку гроба, чтобы удостовериться в наличии останков Филиппа. Останавливается на ночь только в мужских монастырях, а когда однажды по ошибке очутилась в женском монастыре, приказала тут же собраться и ночевать под голым небом, в поле. Приезжая же в мужской монастырь, занимала келью, приказывала занести туда гроб с телом Филиппа, клала его с собой в постель, осыпала поцелуями и вела мирную с ним беседу. Наконец-то Филипп ее навсегда. Настроение Иоанны улучшилось, у нее уже все реже и реже приступы черной меланхолии, когда ей было все безразлично и она забывала есть, спать, умываться, испражняться даже.

Самое удивительное, дорогой читатель, в том, что эту сумасшедшую Иоанну объявили законной королевой Кастилии, и она подписывала машинально государственные бумаги, даже не думая о своем королевстве, не понимая, что делает. Но когда к ней возвращался трезвый проблеск ума, что с нею часто случалось, министры поражались ее разумности суждений, правильности советов и не желали верить в ее безумие. И еще самое удивительное в том, что английский король Генрих VII, будучи в то время вдовцом, решил жениться на Иоанне Безумной. У этого скупого, черствого короля сохранилось воспоминание былого: когда Иоанна с Филиппом Красивым гостила в его английском королевстве. Балы, маскарады, охоты, устраиваемые в их честь, не интересовали Иоанну, зато Генрих VII не на шутку заинтересовался «загадочной» кастильской королевой. Сидит на коне прекрасной амазонкой с потупленным взором и едва бродящей по лицу таинственной улыбкой, потом поднимает свои прекрасные глаза и отвечает английскому королю на его вопросы серьезно, спокойно, без тени женского кокетства. Такое было «внове» Генриху VII. Такое ему очень понравилось, обличало глубокомыслие и отличало от всех пустышек придворных дам. Словом, образ Иоанны Испанской ассоциировался у Генриха VII с загадочной, романтичной и никем не понятой принцессой из времен детских сказок. Сын Генриха VII, будущий король Генрих VIII, услышав о намерении короля жениться на Иоанне Безумной, чуть ли не с кулаками на отца полез. Всегда во всем отцу покорный, не перечащий ему ни в чем, тут танком на него наступает и кричит: «Вы с ума, батюшка, сошли! Жениться на Иоанне Безумной, которая по всем дорогам Кастилии труп своего мужа таскает!» Генрих VII подумал, подумал и с сыном согласился: в самом деле, если он умрет раньше этой безумной Иоанны, то какое ведь неудобство для Англии, если Иоанна и его труп начнет по ухабистым дорогам королевства в тележке таскать?

А Иоанна прожила еще долго — целых пятьдесят лет, после смерти своего мужа. Но что это за жизнь, дорогой читатель: замкнутая чуть ли не в темнице, без права выхода во двор, в мрачной комнате, и даже по коридорам замка ей ходить не позволено. Она впадает в дикую апатию: ничего ей не мило. Она есть не желает, пить не желает, мыться не желает, спать не желает. Сидела бы только уткнувшись в землю и думала о чем-то своем, может, вытаскивала из памяти свои годы, прожитые у бока обожествляемого мужа? От грязи у нее начали на теле появляться коросты, она их расчесывала, образовывались язвы. Эти язвы, нагноенные, издавали одуряющий запах гниющего тела, а она не подпускала к себе ни врачей, ни служанок. Не позволяла вымыть себя, осмотреть, вообще прикоснуться к ее телу, это право имел только Филипп. Сын Карл V, ставший после смерти своего деда Фердинанда королем Испании, не заботился о матери. Она, окруженная стражником-садистом и его жестокой женой, угасала в страшных условиях грязи, голода, нищеты, побоев. Раз только она сказала о своем сыне: «Ему недостаточно, что я отдала ему королевство, он еще и забрал у меня драгоценности». Очень переживала Иоанна, когда забрали от нее ее дочь — добровольную узницу Катерину. Умирала она в возрасте семидесяти пяти лет с совершенно парализованными ногами, с гангреной от беспрерывного лежания на одном месте, полностью покрытая кровоточащими язвами и, кажется, в полном проблеске ума. Осуждающе, какими-то внимательными и строгими глазами посмотрела в последний раз на своих мучителей, стражников и отвернулась к стене — Иоанна не простила. Умерла в 1555 году.