Зигмунт Август

Ну, этот альков «отвращения» немного нетипичен. Здесь явное отвращение и ненависть в алькове найдете у главного героя только по отношению к двум женам: первой и третьей. Ко второй — страсть неземная и такая же любовь.

Альков Зигмунта Августа, значит, польского короля, попеременно то холодный, как жаба, которую в жаркую погоду в молоко крестьянки бросают, то горяч, как угли в камине, все в зависимости от объекта его обитания. Если, скажем, обитает в нем, алькове королевском, первая жена Зигмунта Августа — Елизавета Габсбургская или третья его жена — сестра первой, Катерина, то там — бр, бр — холодно. А если вторая, знаменитая Барбара Радзивилл, из любовницы-вдовушки перепрыгнувшая в постель уже королевой, — то там вестимо, жарко. «Ларчик открывается очень просто»: первую и третью жен Зигмунт Август не любил ни капельки, первой даже брезговал, с третьей неизменно ругался, а ко второй кипел страстью любовной. А что, собственно, греет королевский альков? Конечно же, любовное чувство! Ну с первым браком, чтобы его донельзя неудачным сделать, здорово матушка Зигмунта Августа королева Бона, когда-то из знойной Италии в Польшу прибывшая, постаралась. Она так сына безумно любила, что жены его терпеть не могла и делала абсолютно все, чтобы этот брак отравить. Бывают же такие вот эгоистичные свекрови, которые взяли себе за цель отравлять браки своих обожаемых сыновей. Вспомним нашу несчастливую Сисси, о которой сейчас телевизионные английские мультипликации здорово распространяются в своих программах для детей. Там Софья Баварская, мать австрийского Франца-Иосифа, не такой ведьмой выглядит, какой она была на самом деле. А на самом деле ее любовь к сыну была так велика и эгоистична, что она все время мужа от жены отрывала, в спальню к ним заглядывала, стараясь регулировать процесс их любовных ночей, якобы для поправления подушек. Каждого рождаемого Сисси ребенка тут же забирала к себе, и матери приносили его «посмотреть» только один раз в день, в строгие полчаса. Ну как тут от такой ведьмы не убежать? То — то и скакала Сисси и по лесам, и по европейским странам всегда в одиночестве и всегда несчастливая.

Уж на что положительная мать была у Людовика IX Святого Бланка, но и она так своего сына к жене ревновала, что вечно самолично его из спальни жены выгоняла: «Нечего, дескать любовью наслаждаться, когда королевством управлять надо». И так его «затюкала, что этот „Затюканный апостол“» начал со стыда сгорать, когда надо было к жене в спальню идти, и на матушку со страхом поглядывал: «не сердится?». Думаем, все его одиннадцать прижитых с женой детишек родились без доли телесного наслаждения. Просто, как святая обязанность короля, ну вроде молитвы. Самое страшное, дорогой читатель, что мужья почему-то всегда принимают сторону своих матерей и совершенно не охраняют своих возлюбленных жен от их деспотизма.

Так было и с женой Зигмунта Августа. Он беспрекословно принял сторону матери, жене одно презрение высказывает, оба поминутно на нее фыркают, а он даже есть с ней за одним столом не желает. Обедает вместе с матерью за одним столом, жена в одиночестве жует. А когда однажды у нее за столом не хватило десерта, померанского сыра, и она послала своего повара к повару королевы Боны за кусочком сыра, то Бона не как ворона просто каркнула, но дикий скандал подняла, и этот скандал стал мировым и вошел в историю как «сыровые» скандалы в польском королевском доме. Ну, правда, не Бона явилась пионеркой в сыровом скандале. Такой же, а даже еще хуже, скандал устроил Петр I своему повару, когда тот у него несколько сантиметров сыра слямзил. Петр I, покушав сыра, который очень любил и не желал меню в своем десерте менять, покушал сыра, вынул из кармана линеечку, измерил, в тетрадочку записал (того и гляди запамятствует за важными государственными делами) и на другой день требует эту, едва начатую, головку сыра. Смотрит и глазам своим не верит: сыр тот же, конечно, но на пару сантиметров укороченный. Петр I взял свою известную дубинку и так отлупил повара, что тот чуть на тот свет не отправился. Не кради, негодяй! Короли этого не любят! Уж на что Людовик XIV — галантный король, вежливый до невозможности, который никогда слугам своим грубого слова не сказал и за волосы, подобно нашей Анне Иоанновне, их не таскивал, но и он разозлился, когда увидел, как слуга напихивал карманы из вазы конфетами, предназначенными дамам. Людовик схватил палку и здорово отдубасил вороватого слугу, но потом его сомнение взяло, не грешно ли он поступил, впадая в такую эмоцию из-за каких-то там никчемных сладостей? Он к исповеднику побежал и живо перед богом раскаялся в своем опрометчивом поступке. Словом, возвращаясь к нашему рассказу, с перспективы истории негодование королевы Боны по поводу «кусочка сыра» можно, конечно, оправдать. Это Елизавета стерпела! Но как стерпеть, когда свекровь окончательно ее с мужем разлучила? И вообще весь ее презрительный вид непременно говорил невестке: «не для пса колбаса», что произошла политическая, а даже историческая, а даже низменная ошибка и не такого «гадкого утенка» в качестве жены должен был иметь ее сын. Их ведь обручили, дорогой читатель, по коварным обычаям того времени, когда Елизавете было три года, а Зигмунту Августу десять лет. Свое «взросление» они не видели, но к рождеству каждого года родители заставляли их обмениваться вежливыми письмами. И вот дядя (а король Зигмунт Август приходился ей дядей) встречается в 1538 году со своей племянницей в костеле перед алтарем в качестве жениха и невесты, через минуту уже новобрачными. Он красавец-раскрасавец, она пигалица девчушка менее 13 лет — бледная хрупкая да еще вдобавок больная эпилепсией. Да, подмоченный брачный товар всучили Габсбурги королевству польскому. Возмущению королевы Боны конца нет. И как же после этого не возненавидеть невестку ненавистью лютой и не отравлять ее жизнь поминутно? Да не в переносном, а в прямом смысле, дорогой читатель. Поговаривали, что королева Бона из своей Италии не только полезные овощи в Польше тогда неизвестные привезла, но и неизвестную, таинственную отраву, которой смазывались предметы, и жертва при прикосновении к ним своих рук отравлялась медленно, правда, но результативно. А она, как нам кажется, думала, что эпилептичка не может дать здорового потомства польской короне, и тщательно королевский альков охраняла от даже мимолетного туда вхождения ее сына. История, конечно, знает примеры, когда принцессы выходили замуж за эпилептиков-королей и на всю жизнь становились не их женами, а их вечными сестрами милосердия. Достаточно вспомнить эпилептика Фердинанда Австрийского, при котором жена — это бесплатная сиделка. Эпилепсией страдал и Юлий Цезарь, но, однако, это не помешало Клеопатре любить его, родить от него сына и без всякого отвращения отирать его пену во время припадков.

Но обратного явления, когда мужья красивы и здоровы, а жены эпилептички, мы в истории мало наблюдали. Ну, разве Иоанна Безумная при Филиппе. Да и то у той припадки вроде безумия и эпилепсии значительно позднее выступили, когда уже она пару деток родила. А тут, нам думается, брачной ночи вообще не было. Во всяком случае, посол Марцупин Доносил в Вену, что «молодой король не посещает спальню жены ни днем ни ночью…»^[104].

Страшная, дикая, одинокая, дорогой читатель, жизнь таких вот отринутых непринятых королев — жен в чужих для них странах! Это целый исторический студиум и непременно, при наличии свободного времени, можно было бы этим вопросом заняться, а сейчас бедной нашей Елизавете хоть в петлю лезь! Зачем в петлю? Ее более цивилизованным способом жизни лишат. Королева Бона старается вовсю. Неизвестно, что из предметов Елизаветы она мазала своим знаменитым ядом: книжку какую, как Екатерина Медичи, перстенек ли, или кубок с вином? Во всяком случае, ее сын Зигмунт Август потом, когда отношения его с матерью окончательно испортятся, будет письменно предупреждать своих слуг, чтобы осматривали кубки и ни в коем случае не наливали его супруге (второй) вина в кубки, едино в прозрачные стаканы, в которых яд более виден. Потом начнет опасаться и за свою жизнь, убежденный, что мать отравила его первую и вторую жену. Так или нет было на самом деле, история вам на сто процентов на этот вопрос не ответит, правдой есть только то, что в 1545 году, прозябнув на польском дворе семь лет, королева Елизавета умирает. Королева Бона, наверное, От такой радости побежала пудовую свечку богу ставить и нищих с черного хода денежками одаривать: наконец-то можно сына достойно женить! Взглянем на европейские королевские дворы. Которая из французских инфанток свободна? А может, из испанских, а может…

«Мы и сами с усами», — сказал Зигмунт Август своей матери и без всякого ее совета взял и смертельно влюбился в Литве в одну вдовушку, бывшую жену простого воеводы — Барбару Радзивилл. Да так здорово влюбился, что ни одного дня без ее ласк прожить не может. Свой дворец в Вильно открыл, рядом Барбаре особняк построил, и вот они уже вместе то на охоте, то на балах танцуют, то в королевском алькове любовью занимаются. Королева Бона не мешала. Против любви с метрессой она не возражала. «Пусть сынок резвится, надо же ведь и ему удовольствия иметь после тяжкой жизни с нелюбимой женой». Метресса — не королева, власти никакой не имеет и, кроме малого ущерба казне, ничего государству принести не может. Не тут-то было!

Как вихрь, налетела эта страсть на короля и начала понемногу сметать на своем пути все моральные ценности, одних приводя в дикое возмущение, других не в менее дикое умиление. И получился образ предмета страсти польского короля полярно противоположный: от ангельской доброты до демонизма леди Макбет. Одни пели дифирамбы красоте, кротости, доброте Барбары Радзивилл, другие брызгали слюной ярости в «шлюху», осмелившуюся опорочить польский целомудренный двор, навеки заклеймив его пятном порока. Из-за этой бесплодной шлюхи, бесплодность которой проистекала от застаревшей венерической болезни, окончилась династия Ягеллонов и навеки скомпрометировано Польское королевство.

Нам нет надобности выискивать «правду». Она всегда посередине. И эта «серединка» указует нам портрет Барбары Радзивилл удивительной, а даже просто необыкновенной красоты. На вас смотрит даже не принцесса из детских сказок, даже не лесная фея, даже не Царевна Лебедь кисти Врубеля, а все это, вместе взятое. И признаемся вам, дорогой читатель, мы никогда в жизни не видели такую красавицу, на портрете, конечно. В свое время нас изумила красота куртизанки Генриха II Французского Дианы Пуатье, теперь мы пальму первенства отдаем Барбаре Радзивилл. Даже с мертвого холста веет неземное очарование «сладкой» девочки. Такие портреты мы видели только в русских сказках, иллюстрированных хорошими художниками, когда коса у девицы до пояса, губки бантиком, глаза, что твои блюдца голубые и огромные, а лобик чистый-пречистый, никакой грустной мыслью не озабоченный. Но это только на портрете. В действительности Барбара Радзивилл разбитная вдовушка и далеко не целомудренна.

Король Англии Карл I.

Польский король наслышан был, конечно, о необыкновенно «веселой вдове» в его землях. Всех обвораживала и всем «давала» — такую короткую характеристику имела. Ну, а польский король очень даже стремился к любовным утехам. Ему первую жену эпилептичку подсунули, она вечно падала: пеной истекала и в обмороках лежала. Радости от такой жены Зигмунту Августу никакой, горе одно. Конечно, у него двор полон разных там метресс, куртизанок и даже обыкновенных, хорошо вымытых проституток из борделя. Никому король в любовных ласках не отказывал: много, сочно и веселее «даешь секс!». Ну, конечно, такую ласковую вдовушку, так охотно умиляющую жизнь польской шляхты, как не посетить! И король направляется в поместье Барбары. А увидел… Да боже, ее любят все! Ну и любите, господа пановье! Но только издалека. Ведь это редкий бриллиант, и только достойные ручки могут носить сей драгоценный перстень. А она отдавалась, как последняя шлюха, каждому первому, лучшему или даже худшему. Тридцать девять шляхтичей, магнатов и прочей знати побывало в ее ложе до супружества. А замуж она вышла ровно в семнадцать лет. Воображаете себе куртизанку времен королевы Марго и Мессалины? Так вот, Барбара Радзивилл с ангельским личиком непорочной девы их превзошла. Историки и хроникеры, те, которые не яростной слюной, а дифирамбами ее осыпали, ее поведение оправдывали, дескать, темпераментна, и не легко ей за стариком замужем быть. А «старику» исполнилось в момент своей женитьбы на Барбаре Радзивилл ровно тридцать лет! Жена так измотала этого воеводу своими многочисленными романами, и он так страдал от ее измен, что раньше времени из жизни ушел! Вот теперь-то Барбара Радзивилл расправила крылышки вовсю. Теперь в ее поместье в Литве ох какие же замечательные оргии устраиваются со всем видимым атрибутом: большими охотами в литовских лесах, маскарадами, балами и упоительными ночами со все новыми и новыми любовниками. А самый главный — польский король, все дела позабыл, а только ее одну видит! Государственные дела? Подождут! Как он часами ждет ее в прихожей, пока Барбара не оденется к балу или в театр. Совершенно дворцовый этикет нарушала. Король дожидается, как покорный паж, где-то в прихожей, часами, пока его куртизанка, а потом и жена-королева, не нарумянится и личико свое не напудрит. Такого не бывало ни в одном королевстве мира, а в Польше было! Ни с чем эта капризная Дева не считалась, только со своим собственным желанием.

А пожелала она ни больше ни меньше, а только стать законной польской королевой. А поскольку влюбленный по уши король, охотно ее альков посещая, боясь матушки Боны, не очень охотно вел разговоры на матримониальные темы, решила события ускорить и действовать силой. И вот за дело принимаются ее братья, магнаты Радзивиллы, якобы в охране доброго имени и следя за нравственностью сестры.

Ну собственно, не за ее нравственностью, а за своей мощью. Им захотелось укрепиться на польском троне, и они однажды ночью подстерегли любовное свидание своей сестры с королем, быстро в спальню ворвались, священника, то есть католического ксендза, на передний план с требником выставили и заставили официально обручить Зигмунта Августа со своей сестрой Барбарой. Наверное, Зигмунт Август и ширинки-то не успел как следует застегнуть, как уже в брачные сети попался. Он, правда, над своей подневольной участью не больно плакался, ему Барбара Радзивилл по всем статьям отвечала, даже как королева польская, но матушка Бона в тихий, пардон, в дикий ужас пришла. Как! И это супружество — политическая ошибка! Как смеет ее сын считать, что дело брака — его личное дело? А интересы короны? А благо государства? Для нее Польша уже давно стала «ее государством», и она в нем деспотично и очень даже успешно правит. Словом, отравил сынок все футуристические надежды, и прогнозы матери и этим окончательно ее любовь утратил. И отношения между когда-то горячо любившими друг друга матерью и сыном стали хуже некуда. Мать не желает ничего о невестке слышать, ни саму ее видеть. Барбара с Зигмунтом в Краков, мать вон из Кракова. И вот в 1555 году Барбару, несмотря на возражение матери и министров, делают польской королевой. Бона бесится в своем бессилии и выражает свою ненависть к новоиспеченной королеве весьма явственно: не желает ее видеть. Запирается в своем замке и никаких сношений с невесткой иметь не желает. Разгневила этим своего сына дальше некуда. Когда-то горячо любимая мать становится его заклятым врагом. Да таким яростным, что не жить больше Боне в Польском королевстве. И она на склоне лет вынуждена была из Польши бежать в свою солнечную Италию. Конечно, не забыв при этом нагрузиться парой десятков повозок с золотом и иным добром.

А Зигмунт Август насмотреться на свою королеву не может. Каждое движение мизинчика Барбары Радзивилл — закон для всех. Но ей все труднее этим мизинчиком шевелить. Застарелый, плохо леченный сифилис дал о себе знать.

Историки не в состоянии объяснить тот факт, что Барбара была больна сифилисом. «Это у нее инфекция, на почве разных лечений бесплодности знахарскими средствами», — объясняют они это вполне объяснимое гниение нижней части живота. Вонь, извините, дорогой читатель, страшная. Подобную вонь даже Анна Австрийская не издавала, когда умирала от рака. Даже Мария Тюдор, которая тоже умирала от рака живота. Это было что-то страшное. Придворные бежали, не в силах это «амбре» перенести. Переносил невыносимый запах гниющих женских гениталий только ее муж, польский король Зигмунт Август, дни и ночи просиживая у ее постели и проливая горькие слезы по поводу приближающейся близкой утраты любимой. Его страсть к Барбаре — это какое-то наваждение, что-то необъяснимое для общего понимания. Поэтому повсюду народ распространял сплетни, что Барбара одурманила короля любовным зельем! Ну как иначе все это объяснить! Берет в любовницы почти проститутку, только из высшей аристократии, делает ее королевой, она заражена венерической болезнью, конечно, заражает короля, оба становятся бесплодными, династия без наследника рушится, болезнь принимает чудовищные формы омерзительного нагноения, запах которого никто не может вынести. А чувство короля ото всего этого не только не уменьшается, но даже увеличивается. Осыпая ее при жизни неимоверными богатствами, драгоценностями, дворцами, он и после ее смерти возвел ее на пьедестал. Роскошный склеп, богатые похороны, памятники мраморные Барбаре, иконы, где она изображена Мадонной.

К третьей жене своего сына Бона отнеслась хотя и без ненависти, но вполне безразлично, поскольку потеряла надежду на выгодные браки своего сына. А женится он в третий раз на сестре своей первой жены Екатерине. Альков чуть потеплел, да не очень. Там часто крики не от любовной истомы раздавались, а от грубых супружеских сцен. Королева Бона никакого уже влияния на эти ссоры не имела. Она уже живет в Италии, забравши с собой 24 воза золота и серебра и драгоценностей. С этим богатством, как с писаной торбой, носится и не знает, что с ним делать. То король испанский Филипп II взаймы у нее на свои войны возьмет и не отдаст, то украдут у нее один, два воза. Она мотается из одного города в другой и не знает, как свои богатства надежнее упрятать. Но и поплатилась за все разом: и за то, что так много выкрала из Польши, и за то, что травила жен своего сына. Словом, кто-то постарался отравить королеву Бону тем самым ее таинственным ядом. И вот в возрасте 63 лет в 1557 году она умирает, будучи два раза отравленной. Сын не особенно по ней страдал. Мать его уже давно для него ничего не значила. Она отравила его первый альков, второй, в третьем все время присутствовал отравленный дух ссор и скандалов. Разве можно такого короля назвать счастливым?

Насильственные альковы, дорогой читатель, не были бы насильственными, если бы совокупление супругов действительно не происходило в тюремных камерах или замках (какая разница!). Короли заточили своих неверных супруг в эти замки, на тюремные камеры смахивающие, а вот отказаться от их сексуальных услуг никак не могут, поскольку у них так называемая сексуальная зависимость возникла, о которой мы вам уже малость раньше рассказывали.

У таких королей физическая тяга к супруге была так сильна, что ненависть к ней перевешивала. Словом, хотя я тебя не терплю, а даже ненавижу и презираю, спать с тобой буду, потому как не в силах плотский свой огонь к тебе погасить! А ведь именно так случилось с английским королем Иоанном Безземельным, или Джоном, как его по-английски зовут, и его женой Изабеллой Ангулемской. Красавицей она была, конечно, неотразимой. Всех наповал, как говорится, своей красотой валила. Встречаются редко, правда, а даже очень редко такие женские лица, красота которых возбуждает беспокойство, какую-то внутреннюю тревогу у мужчин, и они просто не в силах побороть вдруг возникшее влечение к такой женщине. О влиянии на мужчин этой роковой женщины один из писателей так сказал: «Слегка удлиненные, чуть прикрытые пушистыми, темными ресницами глаза таили в своей глубине такой вулканический огонь страсти, что любой мужчина, встретившись с нею взглядом, тут же цепенел. Всем стало понятно, почему король Джон, повстречав такое волшебное создание в лесной чаще, немедленно пал к ногам Изабеллы»^[105].

В соляной столб от восхищения, стало быть, мужчина превращался. Ну король Джон столбом, как истукан, не стоял, конечно. Он начал энергично действовать. Во-первых, он попросил свою «лесную фею» стать его, короля, супругой. И для этого выкрал ее у жениха. Ибо короли, которые влюбляются с первого взгляда, на женитьбу скорые, и ничто им не помеха. Но маленькая помеха была, конечно. Дело в том, что король Джон уже был женат. На такой премиленькой серенькой скромной птичке, какой являлась Хадвиза Глочестер. Ну ее, конечно, король живо попросил вон из дворца, тем паче из королевского алькова, ну там в монастырь или в какой отдаленный замок, но только с глаз долой. Новая, яркая, гордая, красивая королева Изабелла отныне будет у бока Джона царствовать. Хадвизе возражать не пришлось, удалилась. Всю жизнь серенькой незаметной птичкой была, незаметной и умрет. Ну и началось. Королевский альков днем и ночью был «объят вулканической страстью». Король Джон из него почти не выходит ни днем ни ночью, а если выходит, то только и думает, как бы туда поскорее возвратиться. И даже забывает о высоком долге деторождения наследника, а просто так, как темпераментный мужчина, свою плотскую страсть с молодой женой насыщает. Долго дремавшее тело Джона проснулось, наконец, для страсти и любовных утех. Все государственные дела из-за этой безумной страсти забросил. А когда какой министр робко постучится в королевский альков, «простите, дескать, ваше величество, что отрываю вас от приятного занятия, но тут бумаги вашей подписи несколько дней уже ждут», то король Джон сердитым и нахмуренным выходил из спальни, и на целый день у него настроение было испорчено. Страсть короля к Изабелле приобрела форму ну прямо какого-то эротического помешательства. Ну что же, простим эту слабость монарху, не он первый, не он последний ради любви забрасывал государственные дела. Не каждый ведь имеет силу воли Людовика XIV, который заявил своей любовнице Ла Вальер: «Надо, чтобы наша любовь не влияла на государственные дела». У нас матушка государыня Екатерина Великая уж на что дисциплинированная и к своим государственным обязанностям строго относящаяся, но и она забрасывала все дела, когда ее любовник Ланской болел. Потемкин так и сказал одному послу, примчавшемуся с важным делом к царице во дворец: «Вы выбрали неудачное время. У нас болен Ланской, и государыня никого не принимает». А однажды на четыре недели отложила все государственные дела, потому как дела своего любовника Григория Орлова надо было налаживать. Словом, дорогой читатель, безумная плотская страсть овладела королем Джоном. А эта самая Изабелла, ведьма лесная, и темперамент бесовский имела. Ей сексуальных услуг одного Джона мало было, и она стала заводить себе любовников.

А поскольку королевский альков вечно королем занят, то начала она этих любовников приводить в самые разные укромные местечки, ну где-нибудь в густых кустиках или на задворках дворца, а то и прямо на лестницах. А Джон, или Иоанн Безземельный, как его в русской энциклопедии величают, хотя и земли проворонил и все братьям досталось, тут проявил бдительность: он находил этих любовников и сурово их наказывал. Как? Очень просто и поучительно. Он их вешал перед ложем королевы. Проснется она, скажем, в своем роскошном алькове, потянется слегка, чуть зевнет, и милый зевок в горле застревает, а в глазах ужас дикий… Прямо под пологом ее ложа висит ее любовник, с которым она еще вчера жаркой любовью занималась. Ох уж эти кровожадные мужья, не желающие ни в рогоносцах ходить, ни темперамент своих супруг во внимание принимать. У нас Петр I ведь тоже не поцеремонился с любовником своей супруги Екатерины I. Она хотя и много-много детишек русскому царю родила, об этом мало кто знает, конечно, а было их у нее одиннадцать штук, оказывается, хотя полной ясности о их количестве в истории нет, но романтической любовью к своему управляющему Монсу тоже была объята. Романтической, но отнюдь не платонической. И когда Петр I узнал об измене жены, он, во-первых, в гневе дорогое венецианское зеркало разбил, во-вторых, Монса в тюрьму заключил. А поскольку негоже было царю обвинять любовника своей жены в прелюбодеянии, то объявили его во… взяточничестве. Голову ему срубили, как капусту, и эту самую голову, уже заспиртованную в стеклянной банке, царь поставил на ночной столик своей супруги. Поучительно, конечно, и больше желания Екатерина изменять мужу не имела, но, наверное, не очень-то приятно, проснувшись в своем алькове, взирать не на красивого любовника, а на его красивую мертвую голову.

Изабелле пришлось взирать на повешенных перед ее альковом любовников. Жуткое зрелище, конечно. Но от этой жестокости своего мужа и сама Изабелла озверела, на супруга войной пошла, своих сыновей уговорив против изверга-отца выступить. Ну тогда, конечно, Джон Безземельный супругу в темницу заключил, в одиночную камеру, ключ от которой у своего пояса носил. Но поскольку он не в силах был преодолеть свою плотскую страсть к жене, то он начал в темницу к ней за любовными утехами хаживать. А поскольку Изабелла была возмущена жестокостью супруга, она ему в любовных ласках отказывала. Ну тогда Джон Безземельный начал брать ее силой. И альков стал напоминать тюремное насилие. История вообще любит в разные эпохи повторяться. И даже такой нетипичный пример, как насилие в королевском алькове, повторится с Ричардом III, который, заключив свою супругу Анну Нервиль в темницу, продолжал туда хаживать для любовных утех и возмущался, когда супруга ему в такой мелочи отказывала. Он ей прямо говорил: «Отказывать мне в сексуальных сношениях? Выбейте это себе из головы, дорогая. Брал вас и брать как женщину всегда буду. Независимо от изменяемого антуража». А антураж из королевского алькова в темницу превратился. Но вот, дорогой читатель, к счастью для Изабеллы и для государства английского, конечно, поскольку он плохим королем был, Джон Безземельный умирает. Молодая, пардон, уже не очень молодая, конечно, вдова не пожелала долго в этом звании ходить. Она использовала и на этот раз свои бесовские чары, влияние на мужчин, и отбила жениха своей дочери Джоанны, Хьюго Лузиньяна. А Хьюго, придя к невесте, как увидел будущую свекровь, моментально к ней загорелся плотской страстью (а что он, рыжий, все влюбляются, а он что?) и, как говорится, «от ворот поворот», переметнулся от дочери к матушке, и не временное это было явление в его жизни, а постоянное, поскольку полюбил он Изабеллу глубоко и сильно и на всю жизнь, и она крутила им, как своим мизинцем. Дочь, конечно, в слезы. В истории бывали примеры, когда отцы-короли у своих сыновей невест отбивали и сами на них женились, достаточно несчастного дона Карлоса вспомнить, но чтобы матери… Но и такое в истории случилось. А Изабелла, детородная дама, она в течение шести лет родит Хьюго пятерых детей. И у нее уже на белом свете восемь штук детей обитают. Трое от первого мужа, пятеро от второго. Когда-то Хьюго был женихом Изабеллы, и это у него Джон Безземельный невесту украл. И вот теперь они соединились в супружестве, наконец. Таковы неизведанные пути любви. А Изабелла совершенно подчинила себе супруга, под башмаком, так сказать, он у нее, и топчет она своего муженька, как ей вздумается, а он пикнуть даже не смел и никакой самостоятельности не имел. А когда «пикнул», приняв в отсутствие Изабеллы у себя дома французских королей Бланку и Людовика VIII, Изабелла страшный скандал ему устроила. На супруга с кулаками полезла, клок бороды ему вырвала, а перины и подушки, на которых французские короли спали, вон выбросила и всю посуду, из которой они ели, тоже, а сама вскочила на коня (наездницей она была прекрасной) и помчалась в свой отдаленный замок в Ангулемии и мужа видеть не желает. Хьюго три дня и три ночи простоял на коленях перед воротами замка, умоляя простить его. Еле простила. Изабелла не могла смириться, что Франция какие-то ее провинции забрала, когда она была королевой, женой Джона Безземельного. Бедный король и так без земли, а тут у него еще последние провинции отбирают. А теперь ее муженек, вместо того чтобы войной на французских королей идти, «чаи», видите ли, с ними распивает. Это только советский поэт Владимир Маяковский мог беспардонно на «чаи» даже само солнце приглашать, а Изабелла с врагами распивать «чаи» не намерена. И порешила она врагов уничтожить. Правда, не в битве какой (силенки не те), а потихоньку французских королей отравить. И вот она посылает своих хорошо оплаченных поваров «втереться во французскую кухню» и подсыпать Бланке и Людовику VIII яд в суп. Повара, благополучно «втерлись», и даже яд уже было всыпали в котелок с супом, для королей предназначенный, но какой-то слуга увидел их действия и обо всем королям донес. Суп дали испробовать собакам, и они издохли. Ну тогда, конечно, поваров под жестокую пытку, потом на плаху — головенки долой. И под пытками повара признались, от кого получили указание отравить французских королей.

Узнав, что ее заговор провалился, Изабелла садится на коня и мчится в спасительный монастырь монашкой постригаться. Там-то ее мстительная рука королей не достанет. И действительно, больше Изабелла из монастыря не вышла, начисто отказавшись и от мужа, и от светской жизни. Напрасно Хьюго простаивал перед воротами монастыря, умоляя Изабеллу вернуться: ни разу она к мужу не вышла. Убитый горем Хьюго, который без Изабеллы и ее любви жить не мог, впадает в дикую меланхолию, когда жить человеку не хочется, и как Печорин или Вронский решает подставить себя под пули или, вернее, меч неприятеля. Он идет в какой-то крестовый поход и так мечтает быть убитым, что его, конечно же, мечом враг порубил. Когда мужчину одолевает неистовая тоска по женщине, по ее утрате, будь то татарка Белла, или красавица Анна Каренина, или неотразимая Изабелла Ангулемская, он непременно желает умереть, и непременно под пулями неприятеля. Такова, значит, дьявольская мощь любви. А Изабелла, несмотря на возраст, на свою многодетность, с годами не только фигуры не теряла (восемь человек рожденных детей и большое количество выкидышей), но молодела и красивела с каждым годом. Ее-то годы почему-то не брали. Вот бы нашим царицам или заморским королевам такое свойство лесной феи — Изабеллы. Она сама на недоумение всех окружающих, почему ее годы не берут, неизменно отвечала: «А я заключила пакт с господином дьяволом». Действительно, дьявольская мощь Сен-Жермена, который до сегодняшнего дня представляет для всех необъяснимую загадку: он жил 300 лет и каждый год чуть ли не молодел. Во всяком случае в течение последних 100 лет его внешний вид не изменялся: элегантный пятидесятилетний мужчина почти без морщин на лице. Сейчас многие психологи и историки занимаются феноменом Сен-Жермена, и того и гляди пухлые трактаты и интересные художественные произведения на книжных полках появятся, объясняющие нам по-научному этот невозможный жизненный феномен.

Ну молодая вечно и обольстительная Изабелла никогда больше к светской жизни не вернулась, быть может, соблазняя бедных монахов своими бесовскими чарами, может, нет и умерла в возрасте что-то около шестидесяти лет, вероятно, потому, что сама этого захотела: ведь пакт с дьяволом давал вечную молодость Фаусту, была бы только рядом Маргарита. А раз рядом Хьюго нет, лучше уж с ним на том свете встретиться, чем прозябать вечно молодой монашкой. Мы бы так на месте Изабеллы рассуждали.