Вертер

Вот опять тебе пишу, хоть сама едва дышу, то экзамен, то зачет, нервно сессия течет, нету времени и сил, но ведь ты писать просил? Получай же мой рассказ в восемнадцатый уж раз.

Помнишь, я упоминала в одном из писем об экстравагантной постановке «Спора» Мариво в Бохумском театре и о моем соседе — чувствительном зрителе, который был весьма шокирован обилием обнаженной натуры в этом спектакле? Ну так вот. Пока я иронизировала и пописывала фельетоны, он взял да и написал книгу. Да такую, что я прочитала ее в один присест, не отрываясь, и на следующий день принялась перечитывать. Можешь мне поверить, со мной такое нечасто бывает. Тем более что это вовсе не роман, не стихи, не драма какая-нибудь, а самое натуральное литературоведческое эссе, да еще и о таком всем известном предмете, как Вертер. Автор задался целью проследить судьбу гетевского романа за прошедшие с тех пор двести двадцать три года (как время-то летит!), а результатом явился текст редкой по нашим временам глубины — тонкий, изящный, мнимо легкий в восприятии, благородно-сдержанный, серьезно-остроумный, в общем, классный.

Ну что, казалось бы, такого занимательного в этом Вертере? Ну, любил молодую девицу, оказался третьим лишним в треугольнике и пустил себе пулю в лоб. Загадка, однако же, остается. Зачем, например, понадобилось Наполеону перечитывать роман в течение всей жизни (семь раз!), причем в последний раз на острове Святой Елены? Что в нем было такого, в этом несчастном немецком мальчике, что ему подражали целые поколения в Германии, Франции, Италии? А ведь они не только надевали вертеровский желтый костюм, проливали чувствительные слезы, писали трогательные письма, но и поднимали заряженный пистолет, вязали узел на веревке. А что в России делали… Одним из первых был шестнадцатилетний М. В. Сушков, автор посмертно опубликованной книги под названием «Российский

Вертер, полусправедливая повесть, оригинальное сочинение М., молодого чувствительного человека, самопроизвольно прекратившего свою жизнь».

По поводу книги и ее автора Н. Н. Бантыш-Каменский напишет князю А. Б. Куракину (8 сентября 1792 года): «Что это во Франции? Может ли просвещение довести человека в такую темноту и заблуждение! Пример сей да послужит всем отвергающим веру и начальство. Говоря о чужих, скажу слово и о своем уроде Сушкове, который Иудину облобызал участь. Прочтите его письмо: сколько тут ругательств Творцу! Сколько надменности и тщеславия о себе! Такова большая часть наших молодцов, пылких умами и не ведающих ни закона, ни веры своей».

И ведь с тех пор так оно и повелось. Стрелялись Ленский и Онегин, Печорин и Грушницкий, Базаров и Павел Петрович Кирсанов, Надеждин («Новь»), Кириллов («Бесы»), убивали себя герои Чехова, Куприна, Бунина, потом Есенин, Маяковский, Цветаева, Фадеев… Все. Все они вертеры — третьи лишние в любовных и прочих треугольных конфигурациях, инородные тела, попадавшие под жернова аристократии и бюрократии, дворянства и купечества, власти и народа, диктатуры и пролетариата. «Каждая эпоха, — говорит автор книги, — имеет своего Вертера». И своего Бантыш-Каменского, что еще хуже. История повторяется и повторяется. Ах, романтическое сознание, и кто тебя выдумал? И где другое взять?

Вот и перечитываем мы «Страдания юного Вертера», находя утешение в печальной мысли, что не одним нам, русским интеллигентам, приходится туго в неуютно-враждебной, химически вредной агрессивной социальной среде.

Да, сюжет успел стать банальным, тривиальным, чуть ли не бульварным, а в нашу-то эпоху демографических взрывов, предохранительных ухищрений и полной свободы американо-европейских нравов вообще неактуальным. Но в том-то и фокус, что, как ни финти, как ни хитри, природу не обманешь, не объедешь, и пока что никому не удалось отменить ни ревности, ни чувства попранного социального, если угодно, гражданского достоинства.

Сочинение, о коем речь, элегантно и без напряга доводит до нашего сведения множество исторических фактов, архивных документов, ценных сведений, цитат, отсылок, оценок, мнений и имен. Но самое удивительное впечатление производит его стилистика, мягкая, свободная, спокойная интонация, полное отсутствие клише и пафоса.

Привожу выходные данные: Марк Бент. Вертер, мученик мятежный… Биография одной книги. Челябинск. Издательский центр ЧелГУ, 1997, 221 с., илл. Библиография: 83 названия, литература на русском, немецком, французском, английском, итальянском и польском языках.

Всех благ.

P. S. Тираж 500 экземпляров, цена договорная, обложка мягкая, а бумага все-таки белая, и в наборе нет ошибок, и сверстано бережно и со вниманием к материалу. Челябинским студентам повезло с профессурой.

Mail, 1997