Испанские сувениры

Министерство культуры РСФСР организовало для своих сотрудников туристическую поездку в Испанию. Предводительницей группы была назначена наша директриса Таисия Александровна Кудрина. Она имела славное комсомольское прошлое и степень доктора исторических наук. Глубоко изучив культурное развитие родного Ставрополья и доказав в своей диссертации несомненные его успехи, она переехала в Москву, где и возглавила единственный на всю страну НИИ культуры. Таисия Александровна пользовалась бесспорным авторитетом у культурного начальства, так как доверенный ей институт весьма эффективно замерял культурный уровень русского села. Уровень замерялся по значимым параметрам, таким, например, как количество клубов и кинотеатров, число посадочных мест в этих клубах и кинотеатрах, число проводимых мероприятий, самодеятельных коллективов, массовиков и затейников, балалаек, баянов и пр. Он неизменно признавался высоким и постоянно повышался. Однажды на заседании ученого совета нашего НИИ я предложила при замерах вышеупомянутого уровня учитывать данные о распространении алкоголизма и преступности в сельских районах. На заседании присутствовал замминистра, и я до сих пор удивляюсь, что еще жива. В отличие от замминистра Таисия была умна, она справедливо приписала мою самоубийственную бестактность моей беспримерной наивности, свернула тему и спасла меня от безвременной гражданской смерти и увольнения.

Вообще, наши с ней отношения сложились не сразу, но к тому времени вполне устаканились. Узнав о том, что она отправится в страну, где ночь лимоном и лавром пахнет, я попросила захватить и меня. И обещала по такому поводу выучить испанский. У меня имелся начальный курс на трех виниловых пластинках, и времени оставалось целых три месяца. Свободного места в группе, разумеется, не было. Но в самую последнюю минуту перед оформлением тура кого-то забраковали, и Таисия включила меня в группу. Я быстренько (подробности сложной процедуры получения денег в количестве двухсот песет я здесь опускаю) сунула в чемодан испанский словарик, надела зеленую штормовку эпохи целины и явилась в аэропорт. Дамы из министерства все как одна красовались в оранжевых и желтых брючных костюмах из кримплена (он тогда только-только входил в моду). Появление инородного тела в потертой штормовке вызвало у них культурный шок, они едва кивнули в ответ на мое радостное приветствие и отвели мне самое последнее место в свите предводительницы. Что меня, конечно, вполне устраивало. Тем более что в группе кроме меня оказалась еще одна сотрудница нашего института, Ольга Балдина, мало того что писаная красавица, но к тому же еще и контактная, и умница. Так что мы всю дорогу держались вместе, отнюдь не страдая от своего ущемленного социального статуса. По пути в Мадрид самолет делал остановку в княжестве Лихтенштейн. Там был крошечный аэропорт, а в нем буфет величиной с кухню в небольшой коммуналке. В буфете сверкали лампы, сверкали пол и потолок, столы, стулья, полки и хрустальные бокалы и винные и пивные бутылки на этих полках.

Кроме нашей группы, никого в помещении аэропорта не было. И вот мы стоим у столов посреди буфета, пялимся на западное великолепие и стоя вкушаем положенный завтрак: бутерброды с анчоусами, кажется, и томатный сок. Сок там подают в граненой бутылочке зеленого стекла. И бутылочка эта так хороша, так изящна и притягательна, что Таисия тихо говорит мне:

— Прикройте меня. Я ее вынесу.

— О нет! — ужасаюсь я. — Ни в коем случае. Я сама ее вынесу. А в Москве отдам вам.

И вместо того, чтобы спокойно швырнуть сувенир в мусорную корзину, я тайно вынесла его из буфета. И никто не обыскал меня при выходе. А в Москве я вымыла драгоценный сувенир и преподнесла его благодетельнице.

Мы путешествовали по Золотому кольцу вокруг Мадрида, посетили дворец в Эскуриале и музей Сервантеса, Толедо, Авилу, Саламанку. В каждом городе имелись прямая главная улица и квадратная главная площадь где в прежние времена устраивали корриду. Каждый вечер после сиесты испанцы отправлялись на гулянье по главной улице к главной площади. У нас когда-то тоже происходило нечто подобное. До войны и лет десять уже после войны москвичи вечерами фланировали по улице Горького (Тверской), чего сейчас невозможно себе представить. Правда, на Тверской бывало тесновато, подчас холодновато и не совсем безопасно. А здесь всегда тепло, красиво и как-то уютно. Все испанцы казались грандами и кабальеро. Все испанки были одеты по тогдашней моде — в серое и темно-зеленое и носили белые манжеты и воротнички. Нам попалась на глаза всего одна девушка в броском туалете, но гид сразу же предупредил, что это — особа дурного поведения. Желтые кримпленовые костюмы наших дам выглядели на этом фоне, мягко выражаясь, сомнительно. Зато моя потрепанная штормовка времен целины воспринималась как привет от Фиделя. В отеле одна пожилая пара из Аргентины даже поинтересовалась у меня: «Синьора тоже приехала на старую родину?» Вот это был комплимент!

Короче говоря, Испания меня очаровала. Я сразу именно так себя и почувствовала. Как будто приехала на старую родину. И это, несмотря на то что капитала у меня (как и у всех) имелось всего 200 песет, которых не хватило бы даже на… да что говорить. Ну вот, фланируем мы с Ольгой Балдиной по главной улице Саламанки, глазеем на цены, любуемся белыми королевскими мебельными гарнитурами, антиквариатом, серебряной утварью и дорогой обувью в витринах. И из чистого любопытства забредаем в какой-то бутик. А в бутике имеется большое зеркало. А перед зеркалом стоит и охорашивается Таисия Александровна в стеганом розовом халате. Она охорашивается, а вокруг нее восторженно охают и ахают пять или десять дам из министерства, составляющие ее свиту. Налюбовавшись на свое отражение, мадам повелительным жестом указывает продавщице, чтобы та завернула покупку.

Я соображаю, что наша королева красоты готова совершить непоправимый faux pas. Приближаюсь к ней с тыла и шепотом вопрошаю:

— Таисия Александровна, вы приценились?

— Ну здесь же написано — пятьдесят четыре! — отвечает счастливая мадам.

— Где?

— На коробке! — недоумевает мадам.

И тут я вынуждена вонзить ей в грудь кинжал. По самую рукоятку.

— Это размер, — шепчу я. И задаю продавщице сакраментальный вопрос: — Quanto questa?

Халатик стоит 2500 песет. Чтобы его приобрести, нужно сложиться всей свите. И то не хватит. И свита вдруг вся испарилась. Остались в бутике только мы с Ольгой да мадам. Я ей шепчу:

— Снимайте его.

Тут нужно отдать должное ее феноменальной выдержке. Она таким же королевским жестом сбрасывает халат, как какую-нибудь мерзкую лягушачью кожу. А я, гордясь своим глубоким знанием испанского, вдохновенно лгу продавщице:

— Le ne va bien esta cosa. Он ей не идет.

Нашего гида звали Сезар, а шофера — Антонио. Цезарь и Антоний. Цезарь был худенький, тоненький изящный, носил строгий синий костюм и смотрел на мир печальными серыми глазами из-под длинных черных ресниц. Антоний был коренастый крепыш с кривоватыми ногами кавалериста и прямой спиной. Сначала я подумала: «Вот это осанка!» А потом сообразила: «Да это выправка! Служба безопасности есть везде, не оставлять же без надзора целую группу подозрительных гостей из непредсказуемого Советского Союза».

Роль Клеопатры при таком раскладе досталась красавице Ольге, а мне досталась важная, возможно, ключевая роль переводчика. Приехали мы в город Толедо, остановились в отеле имени знаменитого короля-звездочета Альфонса Десятого, поужинали. Мы с Ольгой собрались подняться в свой номер, но испанцы под караулили нас в холле и пригласили на дискотеку. Мы с Ольгой пришли в ужас. Как это мы, идеологически выдержанные советские женщины, попремся куда-то через весь город, в какой-то шалман, где сверкают пестрые огни и разнузданная толпа под звуки непристойной музыки предается безудержному веселью. Но соблазн был слишком велик, и мы несколько растерялись, затрудняясь с ответом. Испанцы стали нас уговаривать. Дескать, они просто приглашают нас немного потанцевать и обещают через часок доставить в отель в целости и сохранности. Внимательно оглядевшись и не обнаружив в холле ни мадам, ни министерских дам, мы малодушно согласились. Трусливо рискнули.

— Ладно, — говорю. — Так и быть. Едем. Vamos.

— Нет, — отвечают испанцы. — Там закрыто. Cerrado.

Мы облегченно вздохнули:

— Ну, значит, не едем. No vamos.

— Нет, — возражают испанцы. — Едем. Vamos.

Мне понадобилось минут этак пять, чтобы сообразить, что дискотека закрыта, но скоро откроется. И что испанцы будут ждать нас через час. На этом самом месте.

Мы с Ольгой поднялись в номер. Час ушел на то, чтобы подкраситься и надушиться. Я надела куртку, Ольга плащ, мы спустились в пустой холл, появились испанцы и с ходу стали нас уговаривать, чтобы мы разделись. То есть не догола, а просто сняли верхнюю одежду. Мы испытали очередной шок. Ну как это гулять поздним вечером по незнакомому городу в раздетом виде. Мало ли как будет воспринято подобное легкомыслие нашими спутниками и местными жителями. Мы уперлись. Или мы отправляемся в рискованное путешествие в полной экипировке — или остаемся. Испанцы грустно переглянулись и уступили. Мы вышли из отеля, закрыли за собой тяжелую надежную дверь, прошли два шага и открыли соседнюю дверь. Такую же тяжелую и надежную. И очутились в соседнем здании того же отеля имени Альфонса-звездочета, где и размещалась искомая дискотека.

Гардеробщица встретила нас приветливой улыбкой, приняла плащ и куртку, испанцам пришлось заплатить шесть песет за обслуживание, в дискотеке играла тихая ^зыка, по потолку скользили слабые огоньки, у стойки скучал бармен. И не было никого, ни единого посетителя. Мы были первыми и последними.

Пожалуй, это был самый приятный вечер из всех, проведенных мною в ресторанах. Пока Ольга с Антошей тихонько танцевали, мы с Цезарем тихонько болтали за бокалом испанского вина. О смысле жизни и вообще. Я даже умудрилась сформулировать по-испански глубокую мысль о том, что судьба мира в руце Божьей. Е1 destino del mundo esta en las manos de Dios. Цезарь проникся ко мне искренней симпатией. До нашей беседы он не допускал и мысли, что в Советском Союзе бывают люди, которые допускают существование Бога.

Я заметила, что, хотя Цезарь был хилый и тщедушный и немного шепелявил, было в его манерах нечто такое, из-за чего встречные гиды всегда притормаживали, чтобы раскланяться. Идя рядом с ним по улице, мы с Ольгой испытывали чувство превосходства над прочими дамами, прежде совершенно нам неведомое.

Цезарь нас просвещал. После этого вечера он несколько раз водил нас по музеям и монастырям, не включенным в программу, а однажды ночью повел в испанское кафе, где собираются только мужчины и только из данного квартала. И здесь, как и везде, при виде Цезаря мужики благожелательно с ним поздоровались и тактично возобновили свои политические споры, не фиксируя внимания на нашей троице.

— Представляю, что сказало бы мое начальство, узнав о наших с вами ночных прогулках, — заметил Цезарь.

— И что оно сказало бы?

Что две советские извращенки соблазняют наивного испанского мальчика.

Ему, например, не нравились голубые и розовые краски Эль Греко, а нравились сложные сероватые тона строгого Веласкеса. Танцоры фламенко, от которых мы пришли в восторг, вызвали у него лишь пренебрежительную усмешку.

— Эти не настоящие, — шепнул он. — Дешевка. Мы обиделись.

— А тебе нравится балет Большого? — парируем мы

— Да, очень. «Лебединое озеро».

— Ну вот, а нам уже нет. Позапрошлый век.

Накануне отъезда он предложил нам внепланово посетить корриду. Дамы из культурного министерства категорически отказались. Им, видите ли, было жалко бедных бычков, обреченных на заклание.

— Я вегетарианец, — возразил Цезарь. — А вы, как я заметил, с большим аппетитом едите мясо. Те бычки, которых вы поглощаете, для того и выращены в стаде, чтобы умереть на бойне. А те, что участвуют в корриде, растут на свободе и имеют шанс с честью умереть в бою. Все испанское здравоохранение содержится на доходы от корриды.

Дамы подумали, посовещались и согласились. Я собрала у них последние песеты и вручила их Цезарю, чтобы он купил билеты на самые дешевые солнечные места в самом последнем верхнем ряду арены.

Коррида всех впечатлила. Меня, в частности, тем, что я первый и последний раз в жизни наблюдала, так сказать, дистиллированную мужскую смелость. Смелость как бы возникала в узком пространстве между матадором и несущимся мимо обезумевшим зверем. Чем меньше расстояние, тем ощутимее для зрителя источаемая матадором отвага.

На следующий день мы распрощались и с Антошей, и с Цезарем и уселись в автобус, направлявшийся в аэропорт. В самую последнюю минуту дверь автобуса приоткрылась, Цезарь окликнул меня и Ольгу и вручил нам два больших белых пластиковых пакета.

— Вы забыли это в номере, — сказал он так, чтобы было слышно культурным дамам.

Ничего мы не забыли. В пакетах были его прощальные сувениры. В моем я обнаружила флакон дорогущих духов и томик стихов Лорки. На странице 16 стоял штамп городской библиотеки Севильи.