РЕСТОРАН «ДОЙЧЕР ГОФ»

Все средства влияния на настроение гитлеровских солдат и психику местного населения геббельсовская пропаганда стремилась подчинить фашистской идеологии. Всякого рода объявления, плакаты, рекламы, вывешенные и расставленные по всей «столице» оккупированной Украины, пестрели восхвалениями гитлеризма, нацизма, самого фюрера и его приближенных. Но одна реклама была исключением — в ней не говорилось о преимуществах «нового порядка» в Европе. Откуда бы ни въезжал в Ровно, большая цветная реклама спешила сообщить, что на главной улице города ежедневно и бесперебойно работает ресторан-люкс «Дойчер гоф».

Однажды, когда мы въезжали в город, Николай Иванович спросил меня:

— Ты внимательно прочитал рекламу?

— Да. Но ничего интересного в ней не нашел.

— Конечно, но этим предприятием не мешало бы поинтересоваться.

— Там — «нур фюр дойче». Всем остальным нужно специальные пропуска. А таких, как мы, не пускают.

— Если бы гитлеровцы знали, кто мы, они не пустили бы нас и в Ровно, — усмехнулся Кузнецов. — Но мы свободно разъезжаем по городу и неплохо чувствуем себя. Вам с Михаилом Шевчуком, известным коммерсантам, даже сам фюрер не запретит бывать в этом ресторане.

— Я охотно пойду туда, Николай Иванович, тем более что там можно хорошо пообедать.

— Живой устрицы ты не проглотишь и не советую тебе заниматься таким экспериментом. Уверяю тебя, вкуснее украинского борща с пампушками и сибирских пельменей ты ничего не найдешь. А эти блюда лучше Марии Левицкой или Софьи Приходько вряд ли кто сумеет приготовить. Но в ресторане нас интересует не кухня, а его посетители и то, какие разговоры они ведут.

— Вы уже были там? — спросил я Кузнецова.

— Был. Но мне не хочется свой авторитет офицера «великого рейха» создавать в ресторанной обстановке. Терпеть не могу ресторанного бедлама и не хочу быть частым посетителем этого заведения. Только в исключительных случаях, когда это будет требовать дело, я пойду туда. А вам советую стать завсегдатаями ресторана.

Попасть в «Дойчер гоф» было нелегко. Мало того, что на дверях висела табличка: «Только для немцев», — не каждого и немца туда пускали. Даже сержантскому составу гитлеровского вермахта вход в ресторан был запрещен. А тут попробуй стать в нем своим человеком. Безусловно, если нам не удастся туда попасть, наша роль в разведывательной работе не уменьшится, но как отказаться от такого чудесного источника всевозможной информации!

Михаил Шевчук оказался проворнее меня. Встретив меня через несколько дней, он, будто невзначай, заметил:

— А знаешь, глотнуть устрицу действительно не такая легкая штука.

— Ты что, пробовал?

— Да.

— Ты уже был там?

— Дважды, и сегодня снова пойду.

— Как тебе удалось?

— Очень просто, — ответил Михаил и, вытащив из кармана гестаповский жетон, начал вертеть им перед моим носом. — С помощью этой игрушки. Увидев ее, швейцар вежливо проводил меня в зал, отозвал одну из официанток и что-то начал ей шептать. После этого около меня все засуетились, словно муравьи перед опасностью.

Слушая товарища, я понимал, что он специально дает волю своей фантазии, чтобы поддеть меня. Жаль стало, что отказался от жетона, предлагаемого Лукиным.

Как же все-таки проникнуть в ресторан? Может, с помощью мужа Марии Левицкой — Феликса? Но ведь он всего лишь чернорабочий, и по его протекции можно стать тоже только истопником или кочегаром. Нет, Феликс не подходит…

— Придется, Коля, снова идти в корчму пана Зеленко, — посоветовал Кузнецов. — С помощью своего приятеля оберштурмфюрера Миллера ты можешь стать посетителем ресторана. Кстати, мне бы тоже не мешало познакомиться с этим гестаповцем.

Пан Зеленко очень обрадовался, когда я, переступив порог его заведения, поздоровался с ним и попросил панну Зосю пригласить оберштурмфюрера. Да он и сам не заставил себя ждать.

— Рад вас видеть, — расплылся он в улыбке. — Просто чудесно. У меня сегодня большое событие, и я не против немного повеселиться…

— Я тоже рад вас видеть, пан Миллер, — выпалил Зеленко, — и пан Курильчук вас спрашивал. Зося уже хотела идти за вами.

— Вы располагаете временем? — спросил меня Миллер.

— Посидеть с вами у меня всегда найдется время, — ответил я.

— Тогда чудесно!

Пан Зеленко засуетился, приказал накрывать на стол, но я остановил его:

— Не беспокойтесь, пан Зеленко.

— У меня есть чудесная водка.

— Спрячьте ее до следующего случая. А сегодня я предлагаю заказать стол в ресторане «Дойчер гоф». Два дня тому назад я сделал неплохую коммерцию и все издержки беру на себя. Что вы так смотрите на меня, пан Зеленко? Разве вам не по вкусу кубинский ром с лососинкой и телячья печенка?

— Нравится, нравится, — поспешил тот. — Но «Дойчер гоф»… Я еще там никогда не был… Туда не всех пускают…

— Надеюсь, перед нашим весьма уважаемым паном Миллером дверь ресторана сама открывается, и он окажет нам эту небольшую услугу. Оркестр и певица будут исполнять заказы панны Зоей и пана Фридриха…

— Господа, со мной — хоть к самому гаулейтеру! — хвастливо воскликнул Миллер.

Не прошло и часа, как мы зашли в ресторан. Оберштурмфюрера тут хорошо знали. Метрдотель любезно проводил нас на второй этаж, предложив свободный столик на балкончике. Отсюда хорошо было видно все, что происходит в зале.

Атмосфера в ресторане была действительно отвратительная. С потолка свисали причудливые люстры, стены увешаны аляповатыми картинами в тяжелых рамах, визжал джаз, по залу бегали накрашенные официантки, а за столиками сидели пьяные офицеры. Штатских почти не было. Я понял, почему Николай Иванович не хочет здесь бывать.

Мое внимание привлекли дыры в потолке, и я принялся их рассматривать. Гестаповец заметил мое удивление.

— Это фронтовики ведут себя не совсем культурно, — немного смутясь, объяснил Миллер. — Они часто пытаются тут устраивать скандалы, и мы имеем с ними мороку.

Немного опьянев, Миллер начал рассказывать о своих «героических поступках», о сложности служебных обязанностей и скандальных случаях, бывающих в этом ресторане.

— Я не помню такого дня, чтобы в «Дойчер гоф» не разыгралась какая-нибудь сцена.

И в этот вечер не обошлось без скандала. В ресторан вошли два офицера, как оказалось, из проезжавшей через Ровно части. Поскольку свободных мест не было, администрация отказалась их обслужить и предложила им оставить зал. Тогда офицеры, не стесняясь в выражениях, начали кричать, что фронтовики кровь проливают, а тыловые крысы только и знают, что пьют. Появились фельджандармы, и на первом этаже поднялся скандал. Как нам объяснил Миллер, все произошло из-за того, что за одним из столиков сидел не офицер, а обыкновенный обер-ефрейтор. Я и сам удивился, увидев, как он сосредоточенно хлебает солянку, держа на поводке огромную овчарку.

Обер-ефрейтор, да еще с собакой, в таком ресторане? Это было для меня непонятным.

— Откуда он тут взялся? — спросил я Миллера. — И почему пустили собаку?

— Вероятно, это сын какого-то князя или графа, — вставил пан Зеленко. — А эти офицеры просто плохо воспитаны.

— Нет, господа, — сказал Миллер, — он не сын князя. Но он не обычный ефрейтор, и его собака не обычная. Тут не раз уже из-за него поднимали шум, особенно фронтовики… Откуда им знать, что это — сам дрессировщик собак герра гаулейтера.

— Разве герр гаулейтер так любит собак, что даже держит специального дрессировщика? — удивилась Зося.

— Да, наш гаулейтер — большой любитель собак, У него в Кенигсберге — собственная псарня, где выводят разные породы собак. К тому же он — заядлый охотник.

— Не понимаю этих мужчин, — снова высказала удивление Зося. — Какая нужда в том, чтобы держать псарню и выводить разные породы псов? Это же столько хлопот. И стоит, наверное, дорого.

— Гаулейтер, вероятно, держит псарню из чисто коммерческих соображений, — произнес пан Зеленко, рассматривающий все с точки зрения коммерческой выгоды.

Меня заинтересовал рассказ Миллера о пристрастии Коха к собакам. «Недаром Николай Иванович в поисках путей к Коху завязывает все новые и новые знакомства среди немецких чиновников и офицеров, — подумал я. — Нет, разговор надо продлить. За эту ниточку надо цепко держаться».

Между тем Миллер продолжал:

— Гаулейтер держит псарню из соображений не коммерческих, а… — он посмотрел, какое впечатление произведут на нас его слова, — государственных. У нас, в Германии, собаки несут большую службу. Нет такого объекта, требующего охраны, где не было бы наряду с вооруженной охраной собак. Гаулейтер говорит: «Охранника-человека можно подкупить, а охранника-пса, да еще дрессированного, — никогда… Я больше верю псам…» Золотые слова! Даже самого герра Коха охраняют собаки и на квартире, и в…

Гестаповец замолчал, очевидно опомнившись, что говорит лишнее. «Надо его чем-то натолкнуть на разговор, чтобы он рассказывал», — мелькнула у меня мысль, но Зося, терзаемая любопытством, опередила меня:

— Неужели гаулейтер держит собак в своем кабинете?

— Я там не был, но говорят, что да, — ответил Миллер.

Чтобы не прервать разговора, я еще раз высказал свое возмущение по поводу того, что фронтовиков из-за какого-то дрессировщика не пустили в ресторан.

— Как ни говорите, герр Миллер, — сказал я, — но, по-моему, в таком первоклассном ресторане собакам не место.

— Возможно, вы правы, но Шмидт — так фамилия обер-ефрейтора — ходит сюда не по собственной инициативе. Он мог бы зайти сам, без овчарки, и съесть ту порцию солянки и гуляша, которую он получает здесь бесплатно. Но он водит сюда овчарку для тренировки. Гаулейтер утверждает, что его личная собака должна быть все время среди арийцев, тогда она лучше будет отличать немцев от остальных. Вот в чем весь секрет дрессировки собак! Я, правда, мало в это верю. Животное остается животным. Но гаулейтер в этом убежден. К тому же для собаки тут готовят специальные блюда…

Мне так и не удалось познакомить Кузнецова с Миллером — гестаповца неожиданно перевели в Белоруссию, и его след затерялся. Но благодаря его протекции я стал постоянным посетителем ресторана «Дойчер гоф». Ресторан был подходящим местом для получения всевозможной информации о моральном духе гитлеровской армии. Тут можно было услышать ультрапатриотические тосты преданных фюреру офицеров и быть свидетелем скандальных сцен среди фронтовиков, которые, выпив, посылали проклятия в адрес гестаповцев, эсэсовцев и других тыловиков. После очередной катастрофы немецких войск на Восточном фронте тут все громче слышались выкрики: «Гитлер капут!» и «Кайне криг!» А все это вместе свидетельствовало о падении морального духа гитлеровской армии, о приближавшейся победе над врагом.