«ЧАРЛИ ЧАПЛИН» ИЗ ВАРШАВЫ

Условившись с Лидией Ивановной о пароле, я после беспрерывного двухмесячного пребывания в городе вернулся в отряд. Сюда же прибыл Николай Иванович Кузнецов — для последних консультаций перед началом совместной работы с Лисовской — и Михаил Шевчук с Жоржем Струтинским — для короткого отдыха.

Лукин, как обычно в таких случаях, подолгу беседовал со всеми нами и с каждым в отдельности: ведь ему необходимо было детально проанализировать все обстоятельства, все взвесить, определить место каждого из нас в сложном разведывательном лабиринте.

Кроме нас, как я уже говорил раньше, в Ровно действовало несколько других подпольных групп, с которыми мы не были непосредственно связаны, но действиями которых так же, как и нашими, руководило командование отряда. Подполковник Лукин должен был знать и помнить обо всем, иначе могли возникнуть большие осложнения. Вот и на этот раз Александр Александрович спас одного из наших разведчиков, Мишу Шевчука, от серьезной опасности.

Михаил Макарович Шевчук был старым подпольщиком. Уроженец Западной Белоруссии, он во времена польского владычества стал членом КПЗБ[3] и почти восемь лет просидел за решеткой тюрьмы как «политически опасный элемент».

Великая Отечественная война привела Шевчука в наш отряд. Он не проходил специальной разведывательной подготовки, но командование отряда учло, что у него немалый опыт подпольной борьбы и прекрасное знание польского языка, направило его вместе с нами в Ровно.

Спокойный характер, рассудительный ум, выдержка, находчивость и отвага давали ему возможность отлично выполнять сложнейшие задания.

Одно было мне непонятно. Когда нас отправили в город, с нами советовались в штабе, кому какие документы изготовить. Каждый из нас старался подыскать себе какую-то подходящую «биографию», а вот Михаил, неизвестно почему, облюбовал себе профессию тайного агента СД Болеслава Янкевича, уроженца Варшавы (хотя там ему никогда в жизни не приходилось бывать).

По городу он всегда ходил с букетом в руках, в черных очках, в костюме темного цвета и черном котелке. Внешне он напоминал героя старых чаплинских фильмов, и когда Николай Иванович впервые увидел его в таком наряде, он от души рассмеялся и сказал:

— Ну и Шевчук! Ему бы еще усики — был бы настоящим Чарли Чаплином!

Михаил снял комнату у соседки Ивана Приходько — Анны Родзевич — и почти все время не менял места жительства. Все его знали как пана Болека, тайного агента гестапо, все боялись его, никто — ни оккупанты, ни полиция — никогда его не трогали, и никому даже в голову не приходило, что под этим котелком, за букетом цветов и темными очками ловко маскируется советский разведчик.

Соседи Анны Родзевич находили в лице Янкевича своего защитника. Если кто-либо из полицейских заходил к ним и пытался своевольничать, они поднимали шум и начинали угрожать, что пойдут жаловаться пану Болеку.

Однажды поругались две соседки из-за курицы. Одна говорит: «Моя». Вторая возражает: «Нет, моя». Когда обе поняли, что спор ни к чему не приведет, пошли к пану Болеку. Внимательно выслушав их, он взял курицу в руки, подул между перьев и сказал:

— А курица и в самом деле жирная, вы за нее недаром поругались. — И, обратившись к своей хозяйке, добавил: — Возьмите-ка ее, пани Анна, и приготовьте мне обед.

— А как же мы? — в один голос спросили удивленные соседки.

— Не разорву же я вам курицу на две части, — ответил Михаил, — возьмите деньги и идите.

Получив по равной доле марок, женщины поблагодарили «мудрого пана» и ушли от него довольные.

Один из полицаев решил как-то проверить пана Болека, и когда тот под вечер вышел на улицу подышать свежим воздухом, — а Михаил очень любил такие прогулки, — неожиданно услышал над своим ухом хриплый голос:

— Ваши документы.

Шевчук не растерялся.

— Пожалуйста, подержите, — сказал он полицейскому и протянул ему букет. Тот удивленно посмотрел на цветы, однако, ничего не сказав, взял их.

Михаил спокойно достал из кармана блестящий никелированный «вальтер», покрутил им перед носом у полицая, потом не спеша спрятал его и спросил:

— Вам этого мало?

— О! Простите, пан, за беспокойство. Я ошибся. Извините меня.

— Хорошо, идите, — сказал Шевчук, — только перестаньте мять цветы. Вы что, никогда не держали в руках букет? Дайте его сюда.

Перепуганный полицай отдал грозному пану цветы и, еще раз попросив извинения, пошел прочь.

Анна Родзевич, работница ликеро-водочного комбината и хозяйка пана Болека Янкевича, была тоже связана с партизанами. Она помогала подпольщикам из другой группы, и, конечно, ни Шевчук, ни Николай Иванович, ни я об этом не знали.

Когда мы с Кузнецовым зашли к Лукину, чтобы рассказать ему о Лисовской, мы застали у него разведчиков Бушнина и Мажуру, которые действовали в Ровно независимо от нас.

— Знаете, Александр Александрович, — говорил Мажура, — у нас все в порядке, есть надежные люди, хорошие конспиративные квартиры, мы еще раз можем пойти на задание. Но позвольте устранить одного типа. Он нам очень мешает.

— А кого именно и почему это так необходимо? — спросил Лукин.

— На одной из наших явочных квартир поселился тайный агент гестапо. Отъявленная сволочь! У него всегда полные карманы денег. Видимо, недаром гитлеровцы так щедро платят ему. Рассказывают, что он в Варшаве раскрыл большую подпольную организацию и после этого был переведен в Ровно. И этот негодяй облюбовал себе комнату у нашей подпольщицы, — сказал Мажура.

— И какая наглая морда, противно глядеть на него! — продолжал Бушнин.. — Как наденет черный котелок да еще нацепит черные очки, ужас берет. Это он маскируется, чтобы его не узнали. Но нас не обманешь, мы хорошо знаем повадки этих выродков.

— Все-таки мне непонятно, почему именно возникла необходимость уничтожить какого-то тайного агента гестапо, который к вам никакого отношения не имеет? — переспросил Лукин.

— Понимаете, Александр Александрович, к нам он действительно непосредственного отношения не имеет, и мы избегаем с ним встреч. Но он живет у нашей подпольщицы Анны Родзевич…

Лукин поднял глаза и многозначительно посмотрел на нас с Кузнецовым. Мы поняли его взгляд и улыбнулись.

— У кого, говорите? — переспросил он. — У Анны Родзевич? Ходит в черном котелке, с букетом цветов?

— Точно, точно, — обрадовались ребята. — Он часто с цветами прогуливается по городу.

— Николай Иванович! Вам не приходилось встречать в Ровно этого субъекта? — обратился подполковник к Кузнецову.

— Как же, приходилось! Он всегда со мной: очень вежливо раскланивается.

— Еще бы! — сказал Бушнин. — Вы же для него — хозяин, немецкий офицер, и он рад выслужиться. Мы давно уже держим его на прицеле. Однажды сидим у Анны. Видим в окно — идет эта сволочь. Анна быстро спрятала нас в другой комнате и говорит: «Сидите тихо, я его сейчас накормлю, он ляжет отдыхать, и вас тогда выпущу через кухню». — «А что он у тебя делает?» — спрашиваем. «Как что? — отвечает. — Живет». Мы притаились, не шелохнемся. А он зашел в кухню, начал бриться, наводить лоск, потом подошел к двери комнаты, где были мы, и нажал ручку, но двери были закрыты. Слышим, Анна зовет: «Пан Болек, садитесь кушать». А он: «А мне некуда спешить, я еще успею пообедать». Наверное, целый час чавкал. А потом вышел во двор, сел на скамейку возле окна и курит, курит. Нам уже нужно идти, а он, как назло, не ложится отдыхать и никуда не идет. Так мы просидели под замком часа четыре, не меньше. Если бы до комендантского часа он не дал нам возможности уйти, мы бы его прикончили.

— Правда, — добавил Мажура, — Анна не советует это делать. Она говорит, что лучше, если у нее живет гестаповский агент: она вне подозрений. Безусловно, она права, но слишком уж несимпатичный этот тип. Сидит себе тихонечко, спокойненько, а там, гляди, и накроет всех нас. От таких тихарей всего можно ожидать. Вот мы и решили попросить разрешения у вас. Мы его раз-два, тихо. Он невысокий: в мешок — и в реку. Разрешите, Александр Александрович. Одной сволочью на свете меньше будет.

Мы с Кузнецовым еле сдерживались, чтобы не рассмеяться, старались быть серьезными. Мы знали, что Шевчук с минуты на минуту должен прийти сюда, и с нетерпением ждали неожиданной для наших товарищей встречи.

Они увидели его раньше, чем он вошел в землянку, — через окно — и в один голос изумленно воскликнули:

— Вот он, Александр Александрович, идет сюда! Ей-богу, он!

— А может, вы ошибаетесь? — усмехнулся Лукин.

— Да нет! Что он у вас делает?

— А вы спросите у него сами. — И, обращаясь к Шевчуку, показавшемуся в дверях, сказал: — Вот эти ребята рассказали мне смешную историю, как твой котелок чуть-чуть тебя не подвел.

Смеху было много. Но Бушнин с Мажурой еще долго после этого с недоверием посматривали на Шевчука. Да разве они одни! Часто советские военнопленные, прибывавшие в отряд, увидев Михаила, заходили в штаб и докладывали, что он служит в гестапо и является фашистским шпионом. Лукину приходилось выступать в роли защитника «пана Болека».

А еще больше хлопот было с ним после освобождения Ровно. Органы государственной безопасности не раз задерживали его по заявлениям местного населения, и мы разыскивали его, чтобы спасти от безосновательных обвинений.