ПАУЛЬ ЗИБЕРТ В ЗДОЛБУНОВЕ

Вот и зима, первая партизанская зима. Она не захватила нас врасплох: ребята подготовили в лесу зимние квартиры, с Большой земли самолеты доставили в отряд теплую одежду, ну, а топливо, понятное дело, не было проблемой. Словом, зима не стала помехой в жизни отряда.

Кроме Ровно мне за это время несколько раз пришлось побывать в Здолбунове. Здолбуновские товарищи весьма активно помогали нашему отряду.

Михаил и Сергей Шмереги сразу же после нашей первой встречи устроили у себя в доме тайник для оружия и взрывчатки. Через Бойко Красноголовец передавал нам сведения об эшелонах, направлявшихся на восток. Сведения собирали: сцепщик вагонов Сергей Яремчук, машинисты Дмитрий Скородинский и Константин Шорохов и другие железнодорожники. Разумеется, их сообщения не были полными, однако они давали возможность командованию отряда делать кое-какие выводы и обобщения.

— Когда мы надежно осядем в Ровно, — говорил мне Дмитрий Николаевич Медведев, — тогда нужно будет серьезно приняться за Здолбунов. Пока что мы довольствуемся неполными, случайными данными. Красноголовец со своими товарищами ведет большую работу, передай им благодарность от командования отряда и от меня лично. Но не забывай, что нам нужно наладить постоянное, — командир особо подчеркнул это слово, — наблюдение за всем, что делается на Здолбуновском железнодорожном узле. Кстати, советую тебе познакомить Кузнецова, Струтинского и Шевчука со здолбуновскими товарищами. Понятно, не со всеми, а с Шмерегами, Бойко, Красноголовцем. Может статься, что нашим ребятам придется оставить Ровно, тогда они могли бы перебраться в Здолбунов. Понял?

— Так точно, товарищ командир!

— Только помни: о том, что обер-лейтенант Пауль Зиберт на самом деле наш Кузнецов, может знать только очень узкий круг людей.

— А может, вообще не следует никому открывать подлинное лицо Пауля Зиберта? — спросил я.

— Нет, этого тоже не нужно делать. Для населения Пауль Зиберт — оккупант. Как тяжело советскому разведчику, что все принимают его за врага, и какой отрадой для него станут даже короткие встречи с советскими патриотами! Это один, так сказать, психологический, моральный фактор. Но есть и другой, не менее важный. Обстоятельства могут сложиться так, что Пауль Зиберт окажется изолированным от отряда и от вас. Если у него не будет надежных знакомств среди местных людей, его положение может стать катастрофическим. В Ровно такие знакомые у него уже есть, а теперь ему стоит познакомиться со здолбуновскими подпольщиками.

…Морозным январским днем перед домиком братьев Шмерег, позвякивая звоночками, остановились сани, запряженные парой борзых вороных лошадей.

— Анастасия Тарасовна, — крикнул я хозяйке, вышедшей во двор, — принимайте гостей!

— Пожалуйте, пожалуйте, — приветливо заговорила женщина, но внезапно изменилась в лице: помрачнела и испуганно взглянула на меня.

Я понял ее взгляд. Она увидела немецкого офицера, который в сопровождении двух веселых полицаев входил через калитку во двор.

— Не волнуйтесь, Анастасия Тарасовна, — шепнул я хозяйке, — это свои. Приглашайте в дом, и я вам все объясню.

— В дом? Немца? — проговорила женщина. — Никогда в жизни не приглашу. Пускай сам идет, а от меня он приглашения не дождется.

Николай Иванович слышал эти слова, но сделал вид, что не понял, и, не обратив никакого внимания на хозяйку, распахнул дверь дома. Когда она закрылась за ним и его неотступными спутниками, Анастасия Тарасовна сердито спросила:

— С чего это вы немца ко мне привели?

Я улыбнулся:

— Да это не немец, дорогая Анастасия Тарасовна, это наш товарищ, тоже партизан. И те хлопцы — партизаны.

— А где вы его выискали, такого?

— Он вместе с нами прилетел из Москвы. Хорошо знает немецкий язык…

— Что-то не верится мне. Смотрите, он мог прикинуться, чтобы войти в доверие к вам, а там, чего доброго…

— Идемте же в дом, Анастасия Тарасовна, ей-богу, это наш, советский человек, чистокровный русак.

И даже когда в доме Кузнецов заговорил с нею на чистом русском языке, когда начал расспрашивать о ее житье и расхваливать ее брата Колю, она с недоверием глядела на его офицерский мундир, погоны и орден Железного креста.

С опаской отнеслись к незнакомцу и братья Шмереги, которые вскоре пришли с работы. Сергей, правда, скорее увидел в Пауле Зиберте своего человека, а Михаил вел с ним долгую беседу на разные темы, расспрашивал подробно про Сибирь, Урал и Москву. Наконец и он убедился, что имеет дело с настоящим советским разведчиком, и когда Настя, отозвав его на кухню, начала высказывать свои опасения, он даже прикрикнул на нее:

— Чего ты прицепилась! Не видишь разве, что это не немец, а советский партизан? Таких бы нам побольше, мы тогда показали бы проклятым фрицам!

— А что про нас соседи скажут? Что Шмереги породнились с гитлеровцами? Пойдет по городу слух, что к нам немецкий офицер в гости ходит. Ведь люди начнут отворачиваться от нас, бояться начнут…

— Пускай сегодня о нас что угодно болтают, но я верю — придет пора, когда Шмереги гордиться будут таким знакомством.

Об этом разговоре Михаил Шмерега рассказал мне спустя много лет. Мы сидели на скамеечке в его саду, под старой грушей, и вспоминали те годы. Я слушал рассказ своего седоголового собеседника и слышал в его словах гордость — гордость от того, что в годину лихолетья он со своей семьей был среди тех, кто помогал славному советскому разведчику Николаю Ивановичу Кузнецову.

Петр Бойко, которого вскоре привел Сергей Шмерега, в противоположность своим родственникам не удивился, увидав у них в доме немецкого офицера, а когда я познакомил с ним Кузнецова, сразу же поверил, что перед ним советский разведчик. Николай Иванович уже знал, что Бойко заведует засолочным пунктом и что он предложил нашему отряду пользоваться услугами его предприятия, Поэтому, знакомясь с Петром, Кузнецов спросил:

— Ну, как там насчет соли?

— А вам уже сказали? — обрадовался Бойко. — В любое время можно отгрузить. И не только соль. Есть в нашей заготконторе и сахар, и крупа, и мука. Наши заготовители ездят во все концы и могут привезти все, что угодно. Так, пожалуйста, если что нужно, — говорите.

— А как вы будете отсылать все это нам?

— Это уж не ваша забота. У нас есть гараж, а среди шоферов можно найти своего парня. Если разрешите, я возьму на себя это дело, и увидите, все будет в порядке.

— Разрешаю, — согласился Кузнецов. — Только первому попавшемуся не доверяйте, сперва прощупайте, что за человек, чем дышит, с кем дружит, а потом уж начинайте обработку.

— Хорошо. Я и сам знаю, что нужно быть осторожным.

— И еще одна к вам просьба. Вы глава предприятия, поэтому вам нужно выписать хотя бы одну фашистскую газету и журнал, а еще лучше — несколько газет и журналов…

— О-о, — проговорил Бойко, — нас даже заставляют это делать. Хочешь не хочешь, на «Ди Вохе» все-таки пришлось подписаться.

— Вот вам деньги… — Николай Иванович подал Петру пачку марок, — и выпишите побольше разных немецких газет и журналов. Это подымет вас в глазах оккупационных властей, а нам принесет пользу.

— Пользу? — удивился Михаил Шмерега, до этого молча слушавший разговор Кузнецова с Бойко. — Какая может быть польза от этого мусора? Кто его станет читать?

— Читаем мы, — объяснил Кузнецов. — Порой какая-нибудь крошечная, в несколько строк, заметочка может очень много сказать разведчику.

С этих пор Петр Бойко стал поставщиком периодической фашистской литературы для наших разведчиков.

На квартире у Бойко Пауль Зиберт встретился с Красноголовцем. Дмитрий Михайлович подробно рассказал нам о деятельности своей группы.

— Молодцы, ребята, — сказал Кузнецов, пожимая руку Дмитрию. — Полковник Медведев поручил передать вам большую благодарность.

— Спасибо, великое спасибо за доверие, — взволнованно заговорил Красноголовец. — Передайте командованию — мы готовы выполнить любое задание.

— Кстати, — обратился я к Дмитрию Михайловичу, — командир поручил нам подыскать человека или даже целую группу людей, которые могли бы вести постоянное наблюдение за железнодорожным узлом, не вызывая подозрений у оккупантов.

— Присмотритесь повнимательнее к персоналу станции. Нужно найти среди них человека, которого можно было бы подключить к этому, — добавил Кузнецов.

— Хорошо, — согласился Красноголовец. — Думаю, что такого человека мы найдем.

На следующее утро мы отправились в Ровно.

В конце февраля случилась беда: возвращаясь с партизанского «маяка» в Ровно, в неравной схватке с врагом погиб смертью храбрых Коля Приходько. Известие об этом заставило горестно сжаться наши сердца. Эта была наша первая потеря, и никому не верилось, что Коли, нашего неугомонного здоровяка, больше нет с нами и никогда не будет.

Казалось, что это неправда, что он жив — вот сейчас откроется дверь, и он войдет — раскрасневшийся, возбужденный, и комната наполнится его басовитым голосом, рассказами, шутками.

Нет, этому уже никогда не бывать: и дверь не откроется, и голос не зазвучит…

Больно.

Слезы навертываются на глаза и стынут. Нам нельзя плакать, нельзя терять самообладание. Нужно развеять печаль. Голова должна быть чистой. Она должна работать. Работать четко, безошибочно. А дел не мало. Есть о чем подумать. Есть что решать.

Если фашисты в погибшем партизане узнают Николая, они сразу же кинутся искать его родных и знакомых. А это грозит всем нам полным провалом. Значит, нужно на некоторое время скрыться из «столицы», выждать, пока обстановка прояснится. Мы решили перебазироваться в отряд. Но как? Все выходы из Ровно в сторону Сарненских лесов отрезаны, их тщательно охраняют и проверяют. Пробираться окольными путями невозможно: проселочные дороги раскисли, на реках начался ледоход.

— Вот если бы нам машину, — мечтательно проговорил Струтинский, — на ней мы могли бы даже в Киев махнуть!

— Машину? — переспросил Кузнецов и тут же обратился ко мне: — Тебе Бойко ничего больше не говорил насчет шофера и машины?

— Есть у него на примете один хлопец, но нужно к нему присмотреться.

— Мне кажется, — заметил Николай Иванович, — нам лучше всего воспользоваться услугами заготконторы. Если Бойко и не договорился с шофером, то мы попросим его дать машину, а за руль сядет Коля Струтинский.

Это предложение понравилось Николаю. Он уже дав но мечтал об автомашине и всякий раз напоминал Кузнецову, что обер-лейтенанту Зиберту следовало бы подумать о более удобном и современном способе передвижения, чем лошадь.

И вот мы снова в Здолбунове, у братьев Шмерег. Задерживаться здесь нельзя, нужно немедля связаться с Бойко и условиться о транспорте. Говорим об этом Шмерегам.

— Есть, — говорит Сергей, — в заготконторе чудесная машина. Газогенератор. Мешок дубовых чурок — и шпарит сто километров. Немцы оттого ее не забрали, что она работает на дровах. Вы обождите, я позову Бойко и думаю, что все уладится.

Бойко сказал, что машина в самом деле имеется, но брать ее без шофера нельзя.

— Водит эту полуторку Леонтий Клименко, — добавил он. — До войны тоже работал здесь шофером. В войну попал в плен, вернулся и снова сел за баранку. Честный, хороший парень. Можно привлекать к работе.

— А что вы ему скажете? — спросил Николай Иванович.

— Так и скажем: нужно отвезти партизан в отряд.

— Вы правы: нужно сказать правду. Пусть знает, кого везет. Тогда завтра же утром сагитируйте своего шофера.

На следующий день, придя домой к обеду, Сергей Шмерега, довольный, сообщил:

— Все в порядке. По дороге заходил к Бойко. Клименко не пришлось уговаривать, сразу согласился. В семь вечера машина ждет вас.

Уже начинало смеркаться, когда мы с Шевчуком, пропетляв по нескольким здолбуновским улицам, очутились в тихом переулочке. В противоположном конце его увидели старенькую полуторку с газогенераторными баллонами по бокам. Подошли ближе. Худощавый, неприветливый с виду мужчина лет тридцати копался в моторе, не обращая ни на кого внимания; да, в сущности, кроме нас, никого в переулке и не было.

— Куда пойдет ваш лимузин? — спросил я, подойдя к водителю.

Тот не спешил отвечать. Повернул голову, внимательно оглядел нас с Мишкой, опустил капот и, вытирая тряпкой пальцы, ответил:

— На Гощу… А дальше видно будет…

— Выходит, нам по дороге. Может, подвезете? — спросил Шевчук.

— Отчего же нельзя? — согласился водитель.

— За деньги или так? — поинтересовался я.

— Добрых людей мы возим и так.

— Ну, так спасибо вам.

Мы забрались в кузов. Подошел Коля Струтинский и тоже залег наверх.

— Можно ехать? — спросил шофер, но сразу осекся, словно язык проглотил: увидел возле себя немецкого офицера.

Ничего не говоря, тот рванул на себя ручку дверцы, ловко вскочил в кабину и, усевшись на сиденье, сердитым тоном буркнул:

— Шнеллер! Вир хабен каине цайт![9]

Клименко стоял, растерянно глядя на нас.

— Шнеллер! — повторил Кузнецов.

— Все в порядке. Поехали, — сказал водителю Шевчук.

Тот неуверенно пожал плечами, с опаской посмотрел на немецкого офицера, потом снова перевел взгляд на нас и, тяжело вздохнув, забрался в кабину. Затарахтел мотор, и машина, оставляя позади клубы едкого дыма, тронулась.

По дороге нас несколько раз останавливали немецкие патрули, но, увидев в кабине обер-лейтенанта, даже не осмеливались проверять документы. Мы уже надеялись без всяких помех добраться до места назначения, как вдруг перед мостом через Горынь, невдалеке от села Бабино, патрульный предложил нам слезть с машины и идти в штаб гарнизона — для проверки документов.

— А вы, герр обер-лейтенант, — добавил патрульный, — подождите, пожалуйста, в машине.

Но Кузнецов уже соскочил на землю.

— Вам мало того, что я тут? — недовольно воскликнул он.

— Простите, но мы это делаем ради вашей же безопасности. Не забывайте: здесь повсюду партизаны, и кто знает, нет ли их среди ваших спутников. Вы рискуете, господин обер-лейтенант…

— Какое ваше дело, кто ездит со мной! — перебил патрульного Кузнецов. — Я был в Париже, Варшаве, под Харьковом. Я дважды ранен и партизан не боюсь. Это вы здесь, в тылу, боитесь каждого воробья. На фронт бы вас! А что касается этих людей, я лично проверял их и не нуждаюсь в ваших услугах.

— Еще раз прошу прощения, господин обер-лейтенант, мы не хотели вас беспокоить, все это исключительно ради нашей общей безопасности. Но если вы настаиваете — пожалуйста. — И с этими словами открыл нам шлагбаум.

За всю дорогу Клименко ни слова не сказал. Он, казалось, сросся с баранкой руля, крепко держал его в руках и сосредоточенно смотрел вперед. Что было на душе у парня, о чем думал он, сидя рядом с «немецким офицером»? Верил ли, что везет советских партизан, а если нет, то за кого он нас принимал?

Машина остановилась. Мы выскочили из кузова. Вышел из кабины и обер-лейтенант, оставив на сиденье несколько банкнотов. Клименко взял деньги, повертел в руках, осмотрел и, подойдя к нам, молча протянул их Кузнецову. Тот добродушно похлопал его по плечу, что-то пробормотал по-немецки, а Шевчук добавил:

— Возьми, возьми, хлопче, тебе пригодятся. Спасибо, что подвез.

Мы попрощались и зашагали к лесу. А Клименко так и остался стоять, держа в руках деньги, и молча продолжал глядеть нам вслед.