Пол Рив

Над чем вы работали с Muse, когда вышел Hullabaloo?

Я на самом деле не переставал с ними работать с тех самых пор, как мы впервые пришли на студию записывать The Muse EP. Многие на самом деле забывают о Hullabaloo – это DVD с одним концертом, а на компакт-диске вышел сборник лучших наших песен с обратных сторон синглов. Мы вместе записали только пару вещей, целый альбом никогда не делали, но, пожалуй, за это время мы провели 20–30 сеансов записи. Я лично думаю, что в коллекции песен с обратных сторон синглов на Absolution есть нечто особенно. Я работал с ними над кое-какими вещами для радио, когда нужно было что-нибудь сколотить очень быстро. К Origin Of Symmetry я не имею вообще никакого отношения, но в то время я занимался вещами для заполнения синглов, а Мэтт экспериментировал с разными продюсерами.

Вы были кем-то вроде «продюсера под рукой»?

Да, примерно так. Группе было очень комфортно со мной, я не боялся предлагать им идеи, а они не боялись говорить мне «иди на хрен», и наоборот. Мы до сих пор точно так же общаемся с группой, и это здорово. Я не ездил на гастроли, но каждые несколько месяцев мы шли на студию и записывали новые песни для обратных сторон синглов.

Они сильно выросли за время турне Origin Of Symmetry, казались ли они вам совершенно другими людьми, когда вы их видели после перерывов?

Да. Я, если честно, не понимаю, как можно вообще не стать другим человеком в таких условиях. Если ты пережил такой опыт и не изменился, значит, с тобой что-то не так. Но, по сути, они остались такими же. Крис, в частности, человек очень приземленный, укоренившийся, пожалуй, он изменился меньше всех. В целом они изменились к лучшему. Говорят, слава портит людей, но слава – это опыт, равно как и успех, а если ты ничего не вынесешь из опыта, на хрена все это нужно? У Мэтта определенно весьма эклектичные интересы. У него, как по мне, очень здоровые отношения с паранойей и конспирологией, и он использовал свое богатство и возможности для того, чтобы заняться этими темами и расширить свой разум – и мне кажется, что если бы я добился такого же успеха, то занялся бы тем же. Они изменились, но интересным, позитивным образом.

Бывало ли такое, чтобы в студии творилось настоящее волшебство?

Мы записывали вещи вроде Niche – если вы ее слышали, значит, вы настоящий упертый фанат, – в общем, там практически нет пения, это псевдоджазовая вещь, какую The Beatles, наверное, могли бы записать на Abbey Road. Мне лично больше всего нравятся альбомы вроде Abbey Road… Все эти маленькие путешествия, монтаж из творений, которые стоят рядом друг с другом. Я не хочу приписывать себе авторство или что-то такое, но мой творческий вклад обычно состоял в том, что я подбивал их сделать что-нибудь еще более экспериментальное. Когда я в последний раз записывал с Мэттом вокал, мы поговорили, и я сказал: «Ты работаешь с другими людьми, все нормально?» И он ответил: «Я бы на твоем месте не беспокоился, Пол. Каждый раз, когда мы раздвигаем границы, мы делаем это с тобой». Я считал и до сих пор считаю это большим комплиментом.

Именно поэтому они выбрали вас для начала работы над Absolution?

Думаю, да. Все началось с таких разговоров, словно они собирались записать целый концептуальный альбом. Я тогда много работал с психическим здоровьем, и – это были только разговоры, но мы собирались сделать что-то на тему безумия и сумасшествия, разрабатывать эту тему. Очевидно, кое-какие элементы все равно остались. От нашей работы осталась, например, Butterflies And Hurricanes, и мне очень нравится грандиозность музыки. Помню, Мэтт позвонил мне, когда они решали, с кем записываться, и сказал: «Меня в ночи осенило, я чуть прямо на руке это себе, блин, не записал! Корнхилл – для саунда, Рив – для эмоций!» Очень типичный, очень мэттовский момент, с него мы и начали работу. Были, конечно, и другие соображения; они посматривали на американский рынок, так что американский продюсер стал естественным выбором. В общем, они сделали пару вещей с нами, а потом уехали в Штаты работать с Кости, да так там и остались.

Огромные оркестры оказались переборами для некоторых песен?

Все прошло хорошо. На диск не попало буквально совсем чуть-чуть из того, что мы тогда начали. Я лично считаю, что Blackout – это самая классная их работа, обожаю такие вещи. Обычно, если ты приходишь в студию, а там музыканты-струнники, они довольно-таки заносчивые ребята. Считают, что они выше всего этого и что согласились только потому, что не нашлось никакой «настоящей» работы. Muse тогда еще не были так уж широко известны, но Мэтт сел и сыграл своего «псевдо-Рахманинова» на пианино, и у них челюсти отвисли! Весь оркестр в восторге на него вытаращился. Момент был замечательным, потому что до тех пор во время работы постоянно было определенное разделение между «настоящими музыкантами» и группой, но после этого все изменилось. Для меня это было очень творческим временем, очень волнующим. Мы работали с аранжировщицей струнных по имени Одри Райли, она реально потрясающе талантлива, и они с Мэттом вместе работали над партиями струнных. Отчасти красота вещей вроде Butterflies And Hurricanes состояла в том, что у нас не должно было быть никаких границ, они действительно должны были быть вот настолько масштабными, и, как мне кажется, нам это удалось.

Вы согласны, что эти песни можно назвать «выставочными образцами» альбома?

Мне нравится так думать! Рад, что еще кто-то со мной согласен. Единственное, что я не понял насчет Butterflies, так это то, почему ее не взяли песней в фильм о Джеймсе Бонде.

А что произошло с Apocalypse Please?

Я помню, что у нас какая-то песня вообще не работала; мы записали ее в неправильном темпе. Мы с Джоном переделали ее в нужном темпе – с помощью технологии это сделать можно, – чтобы проверить, получится ли что-нибудь хотя бы так, но не получилось. У них не было таких денег, как сейчас, бюджет был довольно ограниченным. На самом деле нам надо было вернуться и начать все сначала, но у нас не было ни бюджета, ни времени на это. Вот что я помню о песне, которая не получилась. По-моему, она называлась Eternally Missed и попала на какой-то японский релиз.