Глен Роу

Каково было ваше участие в Absolution?

Помню, я ездил в «Грауз-Лодж». Мэтт тогда был реально одержим теориями конца света. «Грауз-Лодж» всего в часе езды от Дублина, но в Дублин они вообще не ездили. В студии есть бар, где можно самим наливать себе пинты, и они как раз развлекали себя подобными вещами. Для того чтобы сочинить все песни, мы арендовали апартаменты в Хакни. Кейт Лорен, девушка, которая раньше работала на группу, дала Мэтту напрокат белый мини-рояль, на котором он написал песню Milky Piano. Там стояло все их оборудование, еще они там обставили небольшое жилое помещение с бильярдным столом. Помню, я водил ребят в IKEA! У них реально была идея-фикс: найти место, где они смогут сочинять и записываться даже в четыре утра, если вдруг понадобится. Мэтт жил на севере Лондона, Дом – тоже, Крис жил прямо в этих апартаментах, еще туда приезжал Пол Рив. Настоящая, блин, мечта: безопасно и очень изысканно. Там была надувная спальня. Крис хотел какой-никакой приватности, и мы купили ему надувную комнату! Мы накачали ее воздухом, Крис поставил там кровать, чтобы при необходимости отгораживаться ото всех. Они реально растворились в этом месте.

Они очень много времени потратили, возбужденно обсуждая грувы. Помню, как буквально из ниоткуда появилась Time Is Running Out. Вещи вроде Stockholm Syndrome – я помню, как Мэтт сидел на барабанном пьедестале где-то в Испании и играл басовый рифф на гитаре. Можно было подумать, что Мэтт просто фигней страдает, но буквально за три минуты он придумал рифф, и из ничего получилась песня. Я никогда не видел, как начинается лесной пожар, но, полагаю, как раз примерно так. Безумие просто. У Дома и Криса какая-то сумасшедшая телепатическая связь. Time Is Running Out получилась за секунды. Я ни разу не слышал, чтобы Мэтт пел что-то для этого альбома, пока не услышал готовые песни. Мэтт ненавидел петь, он все продумывал в голове. На самом деле Дом и Крис на тот момент тоже ни разу не слышали, как он поет в студии. На записи голоса все уходили. Помню, на каком-то сейшне для Radio One они меня просто прогнали. Я очень на них разозлился, потому что устал после длинного рабочего дня, довез их до Radio One, расставил там все, а они такие: «Глен, можешь уйти, приятель?» – «Блин, я что, просто не могу тут посидеть часок? У меня сил нет!» На концертах все иначе, но вот когда он играет песни и ему приходится при этом еще и петь, ему это не нравится. Мы придумали замечательную идею – записывать песни в отдельных кабинках и подключать микшер, чтобы ребята могли пойти на любую радиостанцию и отдать им заранее записанную живую версию вместо того, чтобы исполнять акустические версии, они их просто ненавидели. А потом, буквально в тот день, когда я уже собирался потратить кучу денег на все это оборудование, Дом позвонил мне и сказал: «Глен, мы, конечно, не можем это сделать. Мэтт только что сказал, что если мы все будем записываться с ушными мониторами, то кто-то сможет услышать, как Мэтт поет один. Так нельзя».

Много ли было апокалиптических разговоров?

Он рассказывал мне о том, как человечество разрушает природу, что туда, где река впадает в море, люди сбегаются словно муравьи, разрушают все вокруг, а потом отправляются в глубь континента, чтобы найти, что бы еще утащить. Однажды из-за него у меня начались кошмары, когда он рассказал мне о недугах человечества. Он стал первым, кто говорил со мной об Утопии: «Как бы ты отнесся к тому, чтобы создать собственную Утопию в другой стране, только мы на каком-нибудь гребаном острове, и мы будем сами ловить себе рыбу на ужин?» Его ум очень быстро обдумывал разложение современного человечества. Меня это немного пугало, потому что то, о чем он читал, было весьма правдиво, что человечество отбирает у планеты все, что она может дать, и вскоре мы просто объедим себя до того, что у нас больше не будет дома и крова. Он никогда не устраивал лекций – просто рассказывал об этом с совершенно равнодушным видом. Вот что меня больше всего пугало. Он очень, очень умный парень.

В турне в поддержку Absolution было намного более крутое сценическое шоу.

Там был «Далек», вот это пианино. А еще появились первые сценические подмостки, по которым Крис ходил над усилителями, барабанный пьедестал, двигающиеся плазменные экраны. Именно на этих гастролях все стало по-взрослому, и группа вела уже совершенно другую жизнь. Дошло до того печального момента, когда ничего уже не будет прежним. Группа вышла на свою траекторию, и остальным предстояло ее догонять. Другие гостиницы для технического состава в другой части города. Никаких больше послеконцертных вечеринок. Встречи с фанатами стали очень формальными и редкими. Шоу стало намного важнее, потому что к тому моменту фанаты стали по-настоящему истеричными, на каждом концерте, который они играли. Им даже делать особо ничего не надо было…

Помню, я выходил через служебный вход на паре концертов вместе с вами и группой, и приходилось буквально бежать мимо стены из тянущихся рук к машине. Такое часто бывало?

Ага, фанаты Muse собирались, и даже если им не удавалось попасть на собственно концерт, они просто тусовались, а потом мы начали их встречать, даже просто гуляя по городу. Как раз тогда вместо одного охранника мы стали нанимать двоих-троих. Потому что, как только они перешли к стадионному року, охрана им стала нужна обязательно. Да еще и аппараты из страны в страну стали возить столько… ну, понимаете, теперь надо было возить все и везде. Тонны и тонны аппаратуры. Примерно тогда начался какой-то застой.

Имеете в виду ощущения?

Ага, все стало одинаковым. В буквальном смысле – возвращаешься в гостиницу и отдыхаешь. У Дома была девушка, у всех было хорошо на личном фронте. У Криса между Origin Of Symmetry и Absolution родился третий ребенок. Было много переездов; группе часто приходилось приезжать прямо в день концерта, даже не проводить саундчек и вместо этого сразу выступать. Все стало одинаковым. Я перестал на них работать, потому что знал, что если не перестану, то никуда уже не денусь от Muse до самой смерти. Помню, у меня была ужасная встреча с Мэттом и Домом, на которой я сказал: «Мне нужно время для работы» – я тогда открыл свою продюсерскую компанию. У меня появилась девушка, сейчас мы уже женаты и у нас растет ребенок, и я решил, что дальше мне надо идти своей дорогой, а они станут огромной, огромной группой. Эта вот ужасная мысль: «Хочу ли я заниматься этим всю оставшуюся жизнь? Нет». Я, конечно, не хочу сказать, что это не было весело, это всегда было весело, но я тогда почувствовал, что мое время на исходе, и после Muse я больше не был тур-менеджером ни у одной группы. Я больше не могу.

Они добили вас?

Они меня сломали! Мне казалось, что я никогда больше не верну себе этого времени обратно, и это было волшебно. После этого я работал с несколькими знаменитыми командами, с хорошими группами, но с моим временем в Muse не сравнится ничего. И по сей день группа иногда просит меня вернуться, и я так горд, что они стали теми, кем стали, потому что они стали теми, кем всегда должны были стать, и не сводили глаз с великой цели. Но если бы я не ушел тогда, то сегодня ехал бы куда-нибудь в Португалию, где завтра концерт! Я до сих пор часто вижусь с ребятами, мы хорошие друзья, но какое-то время было довольно неловко, потому что им казалось, что я их бросил. Но я не бросил их, я бросил все это дело целиком. Они вообще не собирались останавливаться! В начале я подписался на три недели гастролей. А потом через четыре года думаешь: «Господи Иисусе, что произошло?»