Франсуаза де Рокелор: между любовью и жадностью Бретонский принц и непризнанная дочь Людовика XIV

Ох уж этот Эркюль-Мериадек!

Самой большой новостью в декабре 1707 года в салонах Версаля был предстоящий брак – говорили, что король Людовик XIV его поддерживает и вот-вот благословит, – молодого принца де Леона, сына герцога Шарля де Рогана и герцогини, урожденной Гемене, с дочерью герцогини де Рокелор, юной Франсуазой. Дочерью герцогини, но не герцога! Ибо ни для кого не было секретом, в информированных кругах разумеется, что дитя было зачато в момент, когда Великий король проявлял большой интерес к его матери, в то время как герцог воевал где-то у голландской границы. Ходили слухи, что когда кормилица показала отцу новорожденную, Рокелор с присущим ему изяществом и остроумием отвесил ребенку глубокий поклон и сказал: «Добро пожаловать, Мадемуазель, я не ждал вас так скоро!»

Как бы то ни было, но природа взяла на себя труд отомстить за попранную честь герцога: если остальные дети унаследовали красоту матери, то дочь «короля-солнца», что называется, не удалась: она была дурно сложенной, сутулой и некрасивой. Домашнее образование, когда пришел срок, девушка продолжила, став воспитанницей монастыря Дочерей Святого Креста, располагавшегося на улице Шарон[96]. Это приятного вида строение было окружено прекрасным садом, где Франсуаза в довольстве и покое достигла своего двадцатичетырехлетия.

Однажды утром в обитель явилась старшая Рокелор, сообщив, что король выбрал ее дочке супруга, и та вскоре станет принцессой де Леон. И по этому случаю Франсуазе разрешено принимать в монастыре своего жениха.

Если будущая невеста не блистала красотой, то и жених был не лучше. Двадцатисемилетний молодой человек, тощий и неприглядный, как обед во время Великого поста, он отнюдь не напоминал Адониса, но… все-таки был не лишен обаяния благодаря живому уму, любезности, веселому нраву, изяществу и, скажем так, своему шарму. Он любил жизнь, был не прочь выпить и поухаживать за женщинами и не жалел денег, если речь шла о собственном удовольствии, но становился скупее Гарпагона[97], когда это касалось других. Ничего не поделаешь – семейная черта, свойственная как его отцу, так и матушке.

Но вот что случилось: во время свидания в приемной монастыря произошло чудо, на которое способна только любовь: эти два некрасивых существа покорили друг друга! Чтобы лучше понять причину этого, заметим, что девушка, плохо сложенная и лишенная привлекательной внешности, обладала теми же качествами, что и ее жених, – она была умна и обладала живым и бойким характером, иначе говоря, вполне могла понравиться.

Вот на этом нашей истории и следовало бы завершиться апофеозом великолепной свадьбы в Версале в присутствии короля, его морганатической супруги госпожи де Ментенон и всего двора. Все так бы и случилось, если бы не известная скаредность Роганов и тот факт, что герцогиня де Рокелор, которая тоже умела вести счет деньгам, несмотря на свое богатство, с вожделением поглядывала на солидную кубышку бретонских принцев. Но лучше послушаем Сен-Симона:

«На стадии подписания брачный договор был расторгнут в резкой форме из-за высокомерного поведения герцогини де Рокелор, которая потребовала, чтобы герцог де Роган выделил сыну бо`льшую сумму, чем им было назначено. Роган и его супруга восприняли это в штыки, стояли на своем и разорвали договоренность…»

Истинной причиной завышенных требований дамы и решительного отказа Роганов был тот факт, что в момент, когда переговоры только начались, некая Флоранс Пеллерен, дочка трактирщика из Сен-Жермен-де-Пре, угодила в Бастилию. Впрочем, произошло это с полного согласия Флоранс и благодаря королевскому указу о заточении в тюрьму без суда и следствия, чего добился для нее герцог де Роган. Вот уже четыре года эта Флоранс, кстати очень красивая, держала в плену своего очарования Эркюля-Мериадека, да так крепко, что тот хотел на ней жениться, и теперь она готовилась подарить ему ребенка. В Бастилии с ней обходились как со знатной дамой, даже разрешили на время родов поселиться у жены начальника охраны Марии Базен, с которой она подружилась. Затем, опять же благодаря ходатайству подруги, Флоранс пристроили в один достойный монастырь, где она должна была тихо коротать время в ожидании того светлого дня, когда она сможет воспользоваться небольшим денежным вознаграждением, которое ей было выделено. Вознаграждение, вызывавшее скрежет зубовный у Роганов и которое госпожа де Рокелор считала непозволительным. Дама исходила из принципа, что будущим свекрам стоило бы поднапрячься в финансовом отношении после такого скандала, чтобы заслужить честь с ней породниться. Мы знаем, к чему это привело.

Поставленный в известность родителями, что он не сможет жениться на дорогой Франсуазе, Эркюль-Мериадек в отчаянии бросился на улицу Шарон, чтобы сообщить страшную новость «невесте». Молодые люди сначала вдоволь посокрушались, сетуя на жестокосердие и жадность тех, кому была вверена их судьба, затем принялись думать. Единственным выходом было просто поставить родственников перед свершившимся фактом.

– Я вас похищаю, мы женимся, а там посмотрим!

Нечего и говорить, что Франсуаза одобрила этот план, затронувший романтические струны, которые не могут не отозваться в сердце девушки, воспитанной монахинями. И они сразу приступили к проработке деталей, которые позволили бы его реализовать. Все должно было произойти через три дня.

Так уж сложилось, что госпожа де Рокелор, никогда не покидавшая Версаль, разрешила настоятельнице монастыря отпускать Франсуазу с ее гувернанткой Маргаритой Витю каждый раз, когда крестная мать воспитанницы, маркиза де Ла Вьевиль, пригласит ее в гости.

Узнав об этом, Эркюль-Мериадек не стал терять времени даром. Перекрасив одну из своих карет, он приказал нарисовать на дверцах гербы Ла Вьевилей, переодел двух своих лакеев и кучера в одежду цветов этого благородного дома и отправил все это двадцать девятого мая 1708 года вместе со старым письмом маркизы, которое ему дала Франсуаза, содержавшим приглашение девушки в дом крестной.

Настоятельница ничего не заподозрила, и Франсуаза с победным видом поднялась в карету вместе с мадемуазель Витю… которая принялась громко кричать, как только поняла, что маршрут изменен. Особняк Ла Вьевилей находился на месте нынешней набережной Целестинок, карета же мчалась в сторону холма Менильмонтан. В довершение всего на некотором расстоянии от монастыря в карету вскочил принц де Леон, восхищенный успехом своего предприятия.

К несчастью, гувернантка отказалась молчать и вопила что было мочи. Тогда Эркюль-Мериадек ласково улыбнулся, обещая, что ей не причинят никакого вреда. Вскоре они подъехали к деревушке Менильмонтан, окружавшей замок Брюйер, принадлежавший герцогу де Лоржу, двоюродному брату и лучшему другу жениха. Помимо хозяина там находились граф де Рье и герцог д`Омон, да еще священник-расстрига, готовый на все, по такому случаю вернувшийся к прежнему ремеслу.

После «заключения брачного союза» молодых отвели в приготовленные для них покои со всеми удобствами и огромной кроватью. При виде «чертога новобрачных» вопли Маргариты Витю, которая уже видела себя в тюрьме, возобновились с удвоенной силой, и она бросилась к своей подопечной, дабы помешать ей совершить непоправимое, но куда там! Слуги де Лоржа схватили ее и заперли в шкафу. Столь мужественная защита воспитанницы позволит позже гувернантке не только оправдаться в глазах взбешенной матери, но и заполучить приличное вознаграждение от молодой принцессы де Леон, что наводит на некоторые мысли: возможно, в тот день проявилась бессознательная склонность Маргариты Витю к театру! Порой в людях скрыты незаурядные таланты, которым так и не суждено выйти наружу!

Четыре часа молодые наслаждались уединением в этих приятных апартаментах, а потом их пригласили к столу. Всей честной компании было предложено изысканное угощение (надо полагать, Маргариту Витю извлекли из шкафа), во время которого «новобрачная спела несколько веселых куплетов». Однако к восьми часам вечера новоявленная принцесса де Леон вернулась в монастырь в сопровождении безутешно рыдавшей гувернантки, которая немедленно доложила начальству обители, что она стала беспомощной свидетельницей неслыханного по дерзости происшествия. В то же самое время герцог д`Омон держал путь в Версаль, чтобы поставить в известность герцогиню де Рокелор о свершившемся бракосочетании ее сына.

Скандал в благородных семействах

Нетрудно догадаться, какой прием был оказан представителю молодых супругов свежеиспеченной свекровью, которая ни о чем не подозревала! Презрев этикет, герцогиня де Рокелор велела заложить лошадей и стрелой помчалась к ни в чем не повинной госпоже де Ла Вьевиль, которой устроила ужасную сцену. Ознакомившись с подробностями, несчастная крестная страшно рассердилась, немедленно созвала конюхов и допросила их, но те хором, с убежденностью невинности, поклялись, что в этот день карета со двора не выезжала не только в монастырь на улице Шарон, но вообще куда бы то ни было. Смирившаяся с очевидностью, разгневанная мать вынуждена была принести извинения. Как только гостья уехала, бедная маркиза почувствовала себя плохо и слегла.

В это время Эркюль-Мериадек как раз сообщал родителям о своем бракосочетании. Это вылилось в достойную эпоса сцену, во время которой Роганы дали полный выход своему негодованию, после чего посоветовали отпрыску как можно скорее удалиться в Испанию, дабы не навлечь на себя гнев матери невесты, к тому же близкой ко двору.

В огромном волнении Эркюль-Мериадек отправился к «тетушке Субиз», к которой прибегал в трудных обстоятельствах, поскольку когда-то она – и она тоже! – находилась в весьма теплых отношениях с королем. Именно тетушка уладила дело с Флоранс Пеллерен, и потому стоило выслушать ее мнение.

Питавшаяся исключительно белым мясом, молочными продуктами, салатами и фруктами, госпожа принцесса де Субиз благодаря этой диете сохранила превосходный цвет лица, к большому неудовольствию госпожи де Ментенон и столь же большому удовольствию Его Величества. Прохладно относившаяся к семье, то есть к Роганам-старшим, она была очень привязана к Эркюлю-Мериадеку.

* * *

Но на этот раз принцесса де Субиз говорила с ним на том же языке, что и родители, с одной лишь разницей, что она посоветовала ему до бегства в Испанию нанести визит канцлеру Поншартрену и узнать, что он думает об этом событии и как наилучшим образом преподнести его королю.

Молодой человек немедленно последовал этому совету, но еще кое-кто пришел к тому же выводу, что и «тетушка Субиз». Это была госпожа де Рокелор, которая, подъехав к Канцелярии, увидела во дворе ливреи и гербы своих врагов. Еще больше рассвирепев, она велела своей компаньонке попросить министра поговорить с ней в ее карете.

Зная бурный характер герцогини, Поншартрен принялся ее убеждать решить дело миром и прийти к взаимному согласию. Но та не желала ничего слушать. Герцогиня требовала смертной казни за «святотатство» или как минимум пожизненного заключения в крепость где-нибудь в самом отдаленном уголке Франции. Вполне естественно, что господин де Поншартрен дипломатично, но твердо отказался способствовать такому решению вопроса.

– Превосходно, – заявила герцогиня. – Тогда я обращусь к королю.

Однако Людовик XIV как раз проводил время в Марли, загородной резиденции, как он говорил, в «сельском замке», а когда монарх там отдыхал, то и речи не могло быть о том, чтобы неожиданно к нему нагрянуть лишь по той причине, что с ним связаны приятные воспоминания о былом. Вот почему герцогиня вошла в замок с черного хода и попросила аудиенции у госпожи де Ментенон, которая хотя и не питала к ней большой симпатии, но живо интересовалась монастырскими делами, а потому встреча ей была обеспечена.

Супруга короля не жаловала герцогиню, что вполне объяснялось их общим прошлым, однако выслушала ее со вниманием, после чего проводила в маленькую комнату, и когда Людовик XIV, встав из-за стола, зашел к жене, чтобы выпить свою микстуру, она сообщила, что его ждут. Заранее смирившись, поскольку беседы нельзя было избежать, король принял госпожу де Рокелор прямо в спальне.

Увидев монарха, герцогиня бросилась ему в ноги, плача, стеная и сквозь слезы требуя для провинившегося самого сурового наказания.

– Что я слышу, сударыня! – воскликнул тот. – Вы просите у меня голову принца де Леона, вашего зятя?

– Так и есть, Сир, но примите во внимание чудовищность совершенного им преступления: похищение из монастыря, заключение брака без дозволения, наконец… насилие!

Негодующий тон герцогини вызвал у монарха лишь лукавую улыбку. Прежде она была не столь добродетельна да, пожалуй, и не столь жестока. Но герцогиня стояла на своем. Видя, что дело не сдвинется с мертвой точки, король пообещал ей все, что она требовала, с твердым намерением не выполнять посула, потому что этот брак, на который, впрочем, он уже дал согласие, полностью его устраивал. Разумеется, он поделился этим с госпожой де Ментенон, а та, в восторге, что вскоре бывшей сопернице будет подложена огромная свинья, поспешила растрезвонить повсюду новость о предстоящей пышной свадьбе. И в первую очередь она была адресована тем, кто мог вволю порадоваться неприятностям, свалившимся на голову как госпожи де Рокелор, которую при дворе никто не любил, так и Роганов, которых там любили еще меньше.

Тем временем, не обращая внимания на слухи, герцогиня помчалась в Париж со скоростью, на которую только были способны ее лошади, направившись прямиком к начальнику уголовной полиции Леконту, где она подала жалобу на принца де Леона. Уж она-то была твердо уверена, что к рассвету ее поверженный враг будет в Бастилии ожидать решения своей дальнейшей участи.

И она была бы сильно разочарована, узнав, что Леконт тотчас же предупредил короля об этом нежданном визите, а тот дал ему понять, что в этой странной истории не было ни насилия, ни соблазнения, ни похищения, поскольку все произошло с полного согласия мадемуазель де Рокелор. Канцлеру Поншартрену же вменялось в приятную обязанность объявить матери невесты монаршую волю: поскольку этот брак, действительно сумбурный и поспешный, никак нельзя считать законным, он будет заключен вторично и по всей форме.

Обе стороны пришли в бешенство, но бунтовать было бессмысленно. Роганы тем не менее тянули, сколько могли, пока их сын предавался тоске, а Франсуаза оставалась в своем монастыре под охраной четырех монахинь.

Первой капитулировала госпожа де Рокелор, у которой вовсе не было желания ссориться с королем. К тому же в душе она была не прочь выдать замуж дочь, не блиставшую красотой. Роганы оказались менее сговорчивыми, и понадобился прямой приказ короля, чтобы они дали согласие на брак, причем оба поклялись, что отныне не скажут ни слова непокорному сыну. Безутешные супруги прибавили также, что их щедрость ограничится лишь двенадцатью тысячами ливров ренты, на что госпожа де Рокелор ответила, что она собиралась назначить сумму в восемнадцать тысяч, однако теперь не видит оснований давать больше, чем ее противники. Как бы то ни было, король подписал брачный договор второго августа 1708 года, но затем это должны были сделать родители, а обычай требовал, чтобы мероприятие проходило в доме невесты.

Сначала старший Роган наотрез отказался идти к Рокелорам, но в конце концов согласился при условии, что он и словом не обмолвится с хозяйкой дома. Это-то и послужило причиной бурной сцены.

Едва войдя, Шарль де Роган тут же бросился к окну, открыл его и облокотился на подоконник, чтобы находиться спиной ко всем, присутствующим в гостиной. Появились новобрачные. Молодой человек начал с того, что попросил прощения у всех, кого невольно обидел, но когда он приблизился к отцу, тот обрушил на него такой поток оскорблений, что несчастный малый, не выдержав, решил немедленно удалиться. Неумолимый герцог только тогда повернулся со словами: «Если этот мерзавец уходит, я протестую против брака, который нам навязали!» Все бросились вслед за женихом. Кардинал де Ноай, присутствовавший на церемонии, самолично настиг беглеца, а тем временем невеста лишилась чувств, равно как и ее матушка. В конечном итоге договор всё же подписали. Оставалось венчание, но о Версале уже и речи идти не могло. Той же ночью, в полночь, Роганы и Рокелоры отправились в церковь Святого Павла. Добравшись туда по отдельности, семьи даже вошли в разные двери, встретившись только возле алтаря. Едва церемония завершилась, они точно так же покинули церковь, даже не поздравив друг друга. Молодые супруги наконец-то воссоединились, не получив со стороны родни ни малейшего знака внимания.

Медовый месяц им пришлось провести в доме, находившемся в Нейи[98], который когда-то служил убежищем для любовной интрижки Эркюля-Мериадека с красоткой Флоранс, но свадебный ужин оказался скорее скудным, потому что любезный свекор отказался дать сыну хоть немного денег. И только герцогиня де Рокелор на следующий день отправила им сто пистолей.

И все же их брак оказался счастливым, несмотря на постоянные нехватки и удивительную атмосферу постоянно сменявших друг друга ссор и примирений. Молодая пара старалась жить на широкую ногу, однако не всегда имела достаточно дров, чтобы согреть комнаты гостей. Но и страдая от безденежья, принц сумел-таки доказать свою любовь к жене, купив у герцога де Лоржа небольшое имение, где Франсуаза наконец-то почувствовала себя хозяйкой.