Спутницы войны

В соседнем доме находился сад, и соседи часто приглашали меня и брата покушать фрукты: урюк, яблоки, сливы… Все фрукты там росли высшего качества. Относились к нам все доброжелательно. По соседству с нами жила семья беженцев из Бессарабии. У них была девочка Ася – лет восьми и мальчик – лет двенадцати. Это была наша компания. Мы уже ясно понимали, что такое война. Очень скоро у нас и здесь появилась страшная беда – вши. Вши – спутницы войны, спутницы всякой беды, когда война, когда чума, холера, голод – они тут как тут. Вши были огромные! Средние! Маленькие! Черные! Серые! Всякие! Но одинаково безжалостно кусающие. Не дающие покоя ни днем ни ночью. Самой первой проблемой для нашей мамы стало избавиться от этих проклятых вшей. Мама вычесывала свою и наши головы над белой наволочкой. Вшей нападало много-премного, чернота. Мы выбегали из дому и вытряхивали наволочку на снег, подальше от входа в дом. Теперь наши головы снова над наволочкой – и снова бежим наружу… Потом мама увидела, что вычесать головку мою не удастся, потому что на коже головы у меня полно болячек. Приношу чистый снег, мама греет воду, кладет мыло прямо в миску и осторожно моет мне голову. Моет и плачет…моет и плачет. На этом эпопея со вшами у нас не закончилась, но меня уже тошнит от этих воспоминаний, при них у меня уже тело стало чесаться, продолжать не могу. Я только скажу, что волосы мои пришлось состричь, иначе бы вши снова появились. Но все-таки через некоторое время мы от них избавились на веки вечные!

Мы жили тихо, все со своими радостями, надеждами и мечтами. Конечно, главные страдания, моральные и физические, решение бесконечных проблем выпали на долю моей дорогой мамы Нас с братом она оберегала от душевных травм. Время подбиралось к весне. Мама заболела сыпным тифом. Два месяца мы пробыли без мамы. Два месяца чужие люди помогали нам двоим выстоять в той жизни. Как жаль, что их имен не знаю. Но помню их всех. Одну запомнил особенно. Недалеко от нашего дома жила хорошая женщина. Звали ее Алтынай. Фамилию я не знал – Алтынай, и все. Жила она богато. Были у нее коровы, свиньи, куры, ну все-все. Однажды она пригласила меня к себе, выставила на стол все и сказала мне: «Ешь то, ешь это», – приговаривая «не стесняйся». Однажды Алтынай узнала, что мы какую-то свою вещь поменяли за бесценок. С тех пор только у нас она выменивала даже то, что ей и не нужно было, нередко она потом эти вещи нам возвращала.

Главным нашим занятием стало шатание по железнодорожной станции, благо жили мы недалеко. Смотрели на проходившие эшелоны и поэтому знали о военной технике не так уж мало. Слонялись мы и по базару. Шли туда парами, вооружившись длинной палкой с ржавым гвоздем на конце. Один из нас незаметно просовывал ее между чьими-нибудь ногами, цеплял картофелину или сливу, а то и огурец, что горками лежали на земле, и тут же передавал добычу напарнику. Нас, конечно, ловили, драли за уши, даже били, но вскоре мы сообразили, как избавить себя от расправы: надо громче орать, чтобы торгаши были посговорчивей. Не желая отпугнуть покупателей, они задабривали нас каким-нибудь огурцом или яблоком, только бы «эти хулиганы» поскорее убрались. А «эти хулиганы» хотели есть, чтобы в животе не урчало и под ложечкой не сосало. Но самым большим наслаждением было таскать стеклянные банки, которые были складированы около территории консервного завода, а затем выменивать их на рынке на что-нибудь съедобное.

Нас интересовала военная техника – орудия, винтовки, стрелковые пулеметы и странные машины, виденные нами разве что в кино. Здесь же они находились рядом, их можно было потрогать; никто не мешал нам взбираться на лафеты орудий и заглядывать в стволы, подниматься на подножки и даже в кабинки автомашин. Мы разглядывали ружья, с которыми солдаты не расставались даже во время еды, станковые пулеметы на военных повозках необычно строгих форм с ящиками вместо сидений. Мы были всегда голодны. Мой брат – более терпелив и выдержан, а я таскал все съестное, что где-нибудь находил. Вместе с такими же малышами я выкапывал картошку. Мы ели ее в сыром виде. Знали все съедобные растения и семена деревьев и объедали все как саранча. Я до сих пор вспоминаю это невыносимое чувство голода. Среди камней росла кислица, которую мы с удовольствием ели. Пробовали продавать эту кислицу, но у нас ее никто не покупал. Алтынай знала про наши голодные проблемы и все время старалась нас с братом подкармливать. Это было, кстати, и до болезни мамы. В очередной раз она пригласила меня к себе и предложила мне плов, я застеснялся – мне как-то стало неудобно, что она так жалеет нас, я вышел. А когда вернулся с ложкой в руке, плова на столе не оказалось: хозяйка подумала, что я не хочу есть, и убрала пиалу. Я не был капризным и плаксивым, но тут громко расплакался. Хозяйка все поняла и поставила пиалу с пловом передо мной. Она сидела и внимательно смотрела, как я жадно ем. В дальнейшем я с ней подружился, и мы понимали друг друга с полуслова. Она была очень хорошей рассказчицей, и я всегда ее с удовольствием слушал. Она рассказывала, что многие чеченцы активно помогали немцам убивать наших бойцов и командиров. Стреляли в спину. Поэтому и происходило их массовое выселение из города. В период немецко-фашистского наступления на Северный Кавказ чеченцы и ингуши в тылу Красной армии проявили себя антисоветски, создавали бандитские группы, убивали бойцов Красной армии и честных советских граждан, укрывали немецких парашютистов.

С улицы во двор вела калитка. Большая собака Алтынай, по имени Казбек, наваливаясь передними лапами на тяжелые ворота с пружиной, пропускала меня с улицы во двор.

Напротив нашей мазанки жила еще одна женщина – крутая, отпетая матерщинница, но добрая. Меня как младшего она жалела. Но именно от нее я впервые услышал слово «жидочек». Потом я его слышал не раз. И от других жителей города. И у нее имелись две повозки с ишаками. Основным тягловым транспортом были ишаки. И эта «матерщинница» иногда давала нам возможность воспользоваться этой тягловой силой, часто она разрешала мне покататься верхом на ишаке – я испытал незабываемое наслаждение.

Мне уже исполнилось восемь лет, мы стояли с Колей у нашего дома и почему-то поссорились. «Жид», – бросил он мне. Если бы он бросил в меня камень, было бы несравненно легче. Я не очень понимал, что значит это слово, но чувствовал, что оно страшней ругательства. «А ты ему скажи – жлоб», – пожалел меня стоявший рядом взрослый парень. «А ты жлоб», – сказал я Кольке, но мне стало еще тяжелее. Назавтра мы помирились, но уже никогда я не мог перейти пропасть, разделившую нас не по моей вине.

Мама вернулась из больницы наголо остриженная. Вот она сидит на кровати, у окна. В окне – солнечный свет. Мама очень худая, очень бледная, Мама смотрит на нас, слезы текут по ее лицу. Мы с братом подходим ближе, еще ближе, вот мы уже обнимаем нашу маму! Мы чувствуем, что она слабая, она пахнет больницей. Мама обнимает нас снова, смотрит на нас и снова плачет, разглядывает наши ручки, наши головы и лица, и слезы не перестают стекать по маминому лицу.

А тем временем голод, холод, болезни в два счета расправлялись с хрупкими детскими душами. У детей изменились игры, появилась… новая игра – в госпиталь. В больницу играли и раньше, но не так. Теперь раненые для них – реальные люди. А вот в войну играют реже, потому что никто не хочет быть фашистом. Эту роль у них выполняют деревья. В них стреляют снежками. Научились оказывать помощь пострадавшим – упавшим, ушибленным. Из письма мальчика фронтовику: «Мы раньше тоже часто играли в войну, а теперь гораздо реже – надоела война, скорее бы она кончилась, чтобы мы опять хорошо жили…»

Много лет прошло, многое забылось, но 9 мая 1945 года я помню чуть ли не поминутно и очень ярко. Хоть мне и было тогда всего восемь лет. Эти первые дни после Победы почему-то запомнились мне вкусом конфет-подушечек. День Победы… Что скрывают за собой такие привычные, на первый взгляд, эти два слова? Слишком много… Воспоминания, слезы, запахи, чувство голода, одуванчики на обочинах разбитых дорог, особые песни и ошеломляющее чувство счастья.

До сих пор стоит перед глазами картинка – деревья, кусты, много-много зелени… День был настолько солнечный, яркий, вокруг гремела музыка, что меня не покидало чувство непередаваемого счастья. 9 Мая – большой праздник особенно для детей блокадного Ленинграда, для тех, кому удалось выжить благодаря тому, что взрослые предприняли неизмеримо огромные усилия для их спасения.