3

Настоящий поэт — это человек, который знает действительность так, как знаешь свое собственное творение — изнутри, в его глубинных внутренних связях и в закономерностях его собственного развития. Вот почему В. Высоцкий так правдив в тех сказках, которые написал: он создал их из собственной души, столь широко вместившей и жизнь человека, и его поверья. Несть числа свидетельствам о его демократизме и народности его.

Владимир Высоцкий был поэтом-песенником, то есть стихи его обращены прежде всего к живому восприятию слушателя, а для песен — с пришествием магнитофонной эпохи — создалась возможность массового распространения, ничем не регулируемого тиражирования. То, что записано на бобине или кассете у одного, может со скоростью пожара, распространяющегося при ураганном ветре по сухостойному лесу, оказаться на магнитной пленке у десятков, сотен, тысяч других владельцев магнитофонов. Это счастливое совпадение индивидуальности автора (сочинителя авторской песни) и новой технологии распространения культуры нельзя не учитывать, анализируя как причины известности, так и своеобразие поэтики творчества Владимира Высоцкого.

Да, но поют для слушателей сотни и тысячи авторов, эпоха такая — магнитофонная, — однако остаются на пленках и распространяются в геометрической прогрессии песни лишь избранных. Почему? Каким насущнейшим потребностям своего времени отвечали песни В. Высоцкого? Если мы начнем с педантичной аккуратностью перебирать сотни его стихотворных текстов (а некоторые из строф в них имеют, как определил Андрей Крылов, и 7, и 12 вариантов), мы навряд ли найдем в химически чистом виде тот математически однозначно выраженный элемент, который и составляет «исключительное свойство его произведений» (В. Белинский). Элемент этот многосоставен, и определить его можно, лишь рассмотрев творчество Владимира Высоцкого в синтезе всех особенностей. В сборнике «Нерв», первом из изданных у нас, содержание было разбито на десять тематических рубрик. В тех несравнимо более полных собраниях сочинений, которые самостоятельно печатались и печатаются на машинке ценителями его творчества, можно обнаружить сверх того еще десятка два тематических рубрик. Вопрос: в каком же именно стихотворении и в какой же именно из рубрик сокрыта искомая формула? Естественный ответ: во всех рубриках сразу.

Может быть, эти слова из «Песни певца у микрофона» определяют смысл творчества Высоцкого?

Я освещен, доступен всем глазам.

Чего мне ждать: затишья или бури?

Я к микрофону встал, как к образам.

Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.

Да, конечно, определяют его ответственность перед собой и людьми. Но далеко не исчерпывают его!

Так, может быть, эти — из уже ставшей классической песни «Он не вернулся из боя»?

Нам и места в землянке хватало вполне, нам и время текло для обоих…

Все теперь одному, только кажется мне, это я не вернулся из боя.

То же самое: это — Высоцкий, но — далеко не весь Высоцкий.

Или эти — из песни об альпинистах?

Если друг оказался вдруг

и не друг и не враг, а так.

Если сразу не разберешь, плох он или хорош.

Парня в горы тяни — рискни.

Не бросай одного его.

Пусть он в связке одной с тобой.

Там поймешь, кто такой.

Да, это важная грань Высоцкого, но только одна грань. А эта песня?

Я больше не намерен бить витрины

и лица граждан, — так и запиши! —

я воссоединю две половины моей больной раздвоенной души.

И опять-таки — это лишь малый осколочек от того большого зеркала, в которое смотрится мир Высоцкого.

А «Диалог у телевизора» Вани и Зины? А «Дорожная история» («Дорога, а в дороге МАЗ, который по уши увяз»)? А «Канатоходец»? А «Бег иноходца»? А «Я не люблю», а «Кони привередливые»? Да, все это — Высоцкий, но далеко не весь Высоцкий! По отдельности они не объясняют причины всесоюзной популярности поэта.

В статье «В зеркале творчества (В. Высоцкий как явление культуры)», написанной доктором философии В. И. Толстых, читаем знаменательные слова: «Ныне нет недостатка в смелых, безбоязненных характеристиках и оценках противоречий и недостатков в народном хозяйстве, нравственных вывихов и упущений, проявлений несознательности, бездуховности, бескультурья. Но эта смелость, так сказать, "с разрешения", пусть искренняя и исполненная гражданского пафоса (потому что немало критики из духа социальной демагогии, мастеров каковой развелось у нас предостаточно), все-таки вызывает и чувство досады… Удержимся от сакраментального бестактного вопроса: "Где вы были раньше, отчего молчали вчера?" А просто вспомним, а кому-то напомним, что были и те, кто не молчал, не дожидался лучших времен и "разрешения" сказать то, о чем художник не вправе умалчивать ни при каких обстоятельствах… Среди них и В. Высоцкий, без высокопарных деклараций и обещаний реализовавший на деле, в самом творчестве первейшую потребность настоящего художника-гражданина — сказать правду о времени и о себе»[2]. Автор указывает на круг писателей (весьма неширокий), которые, не убоясь обстоятельств, постоянно стремились говорить правду, но было бы справедливо заметить, что та правда, то бесстрашие, которые отличали именно Высоцкого, выделяют его даже и из этого круга славных имен. По сути же В. Толстых, безусловно, прав.

То расхождение между словом и делом, которое стало оказывать разрушительное воздействие на экономику и нравственность нашего общества в прежние годы, но далеко не преодолено и сегодня, не могло не вызывать чувства протеста и несогласия у тех, кто был воспитан на идеях социализма. Мы все, разумеется, не могли не ощущать необходимости существенных перемен в нашей общественной жизни и Владимира Высоцкого воспринимали именно в этом серьезном социальном контексте. Выступая с тезисной статьей «Будущее Владимира Высоцкого» в траурном номере газеты «Менестрель», выпускаемой Московским городским клубом самодеятельной песни, я писал летом 1980 года о том, что отношение к творчеству этого поэта изменится, «когда в нашей стране неизбежно произойдет то, что языком официальных документов называется "упорядочением механизма хозяйствования"». Я писал тогда, что для людей, которые будут жить в период «упорядочения» (сейчас он называется «перестройка»), то есть в тех условиях, когда экономика станет опираться на объективные закономерности фундаментального порядка, а общественные институты в соответствии с потребностями действительности будут исходить из необходимости правдивого и гласного отображения процессов, происходящих в этой действительности, то есть когда возобладают нормы социалистической демократии, интерес к социальной стороне творчества Высоцкого может приобрести скорее исторический оттенок: «А что, собственно говоря, особенного, — будут спрашивать, — в его совершенно нормальных и естественных речениях гражданина, да еще далеко не всегда композиционно отшлифованных, да еще и чреватых огрехами (ср.: «Вадим Буткеев, Краснодар, проводит апперкот» — и далее: «Но он пролез, он сибиряк»)?»

Иначе говоря, для меня, как и для других почитателей Высоцкого, гражданским нервом его творчества была его правдивость, острота реакции на волновавшие нас общественные вопросы — острота, которой так недоставало в нарочитой пустоте и бездумности эстрадной песни. Взятое в этом плане творчество Высоцкого являло собой нормальные речения нормальных людей, чуждых жизни с двойным дном (одно видим — говорим другое), возведенные великолепным художественным даром и талантом искренности в степень высокого народного искусства. Таковы корни возникновения его популярности.

Нелепо утверждать, да, кажется, никто этого и не утверждает, что все его песни одинаково совершенны. Нет, конечно. Среди них встречаются и проходные, и композиционно неуравновешенные, и написанные «по случаю», для какого-либо дружеского юбилея или для совершенно определенной, узкой компании. Это так. Но притом: «Банька по-белому» — сказание о трагической судьбе человека, прошедшего через облыжные обвинения и репрессии. «Чужая колея» — притча об инерции безмысленного движения и пагубности ее. «Мне в ресторане вечером вчера» — едкая сатира о восшествии наглых воров-торгашей на олимп общественного благоволения. «Штрафные батальоны» — что-то не припомню я в нашей большой литературе о войне повествований на эту драматическую тему. «Считать по-нашему, мы выпили немного» — о пьянстве, смеясь сквозь слезы, он заговорил задолго до того, как правительство встрепенулось, чтобы попытаться принять меры против алкоголизма.

И вместе с тем Высоцкого любили и любят не только за суровую правдивость. Высоцкий был человеком, богато одаренным чувством юмора, и целые циклы лукавых и распотешных песен создал он одновременно с теми, что окрашены трагическим колоритом. И ведь вот что: немало спето им таких песен, где единственным достойным персонажем является, собственно говоря, сам автор, но очень много создано им и таких песен, в которых он искренне любуется людьми сильными, добрыми, мужественными, высвечивая в них человека, сохраняющего свое человеческое звание даже в самых сложных, порой смертельно опасных для него обстоятельствах.

Такому человеку, который жив мечтой и поиском, а не водкой и тряпьем, посвящена песня «Мой финиш — горизонт, а лента — край земли. Я должен первым быть на горизонте!».

Можно было бы составить целую антологию песен Высоцкого о людях, достойных носить звание человека. Но это было бы так же однобоко, как и попытка отобрать одни лишь драматически мрачные, угрюмые песни, песни беспокойства. Расчленить поэзию Высоцкого — значило бы умертвить ее. Настоящий мужчина, он был не из тех, кто способен, лишь со стороны глядя, сетовать по поводу несовершенства мира, в котором мы живем. У него есть язвительное стихотворение с рефреном «И я сочувствую слегка, но только так, издалека». Еще при жизни он резко и непримиримо протестовал в своем «Памятнике» против того, что его «обузят после смерти». Сам он с абсолютной точностью, лучше любых критиков определил суть и смысл своего творчества: «Песни я пишу на разные сюжеты. У меня есть серии песен на военную тему, спортивные, сказочные, лирические. Циклы такие, точнее. А тема моих песен одна — жизнь. Тема одна — чтобы лучше жить было возможно, в какой бы форме это ни высказывалось — комедийной, сказочной, шуточной»[3].

И поскольку многообразную тему эту — жизнь нашу — воплощал он с правдивостью и с добротой к людям, стараясь в меру сил своих — богатырских, в меру темперамента своего — неистового помочь нам всем, постольку распахнулось перед ним сердце народное и вобрало его в себя.