13. Не сегодня

В начале 2005 года Blink-182 распались – без какой-либо веской причины. Может быть, потому, что все мы стали отцами и теперь у нас были семьи и свои собственные приоритеты. Я точно не знал, о чем думает Том, но мне казалось, что он просто хочет сделать перерыв между гастролями и какое-то время не играть, чтобы побыть дома с семьей. Мы с Марком тоже хотели побыть со своими семьями, а еще планировали продолжать играть в группе – ведь мы создали такой мощный импульс благодаря альбому без названия. И я хотел больше гастролировать, чтобы содержать семью. Я понял, что у тебя может быть либо время, либо деньги, но не то и другое одновременно. Это был как раз тот случай, когда можно было пойти на компромисс и что-нибудь придумать, но вместо этого мы просто испортили друг с другом отношения.

Мы перестали общаться, поэтому наш менеджер Рик всё время расспрашивал нас о том, что мы хотим делать с тем или этим, и мы постоянно расходились во мнениях. В положении Рика нужно было бы сохранять полный нейтралитет, но мне казалось, что он на стороне Тома, и вся динамика в группе сместилась так, что Рик с Томом оказались против нас с Марком. Как бы то ни было, это были нездоровые отношения для всех участников. Во всяком случае, для меня. У всех в группе должны быть общие цели и желания. И, что самое важное, нужно научиться общаться. Или вас ждут большие проблемы. У меня было ощущение, что Тома раздражает съемочная группа телешоу «Знакомство с Баркерами», но мы об этом особо не говорили. На протяжении всего 2004 года единственным, что нас соединяло, – был наш гастрольный менеджер Гас. Он хорошо нас знал и понимал, как обращаться с каждым. Думаю, ему следовало бы быть нашим основным менеджером.

Мы втроем репетировали выступление для благотворительноого концерта в пользу жертв цунами и, когда мы решили, какие песни будем исполнять, стали обсуждать расписание на оставшийся год. Нам не удалось прийти к какому-либо консенсусу, поэтому мы договорились пока не принимать окончательных решений и разъехались по домам. Я чувствовал себя так, словно нарушаю важное правило отношений, – нельзя ложиться спать, не помирившись после ссоры.

На следующее утро Рик звонит мне и говорит: «Том только что ушел из группы». Было очень неприятно – как если бы с тобой порвала девушка и даже не сказала почему. Но, учитывая то, как мы в последнее время общались, я не слишком удивился. Я не хотел, чтобы Blink-182 распались, но и бегать за Томом было глупо: если кто-то сказал, что хочет уйти, попытки его переубедить ни к чему хорошему не приводят.

В тот вечер я гулял со Скинхедом Робом и парой друзей, и Рик снова мне позвонил. «Что делаешь?» – спросил он.

«Ужинаю с Робом», – говорю я.

«Почему ты ничего не делаешь? У тебя группа только что распалась». Прошло восемь часов, а он придумал гениальный план снова собрать нас вместе.

«Пошел ты, – говорю я ему. – Это из-за тебя мы распались! Ты не справился с ситуацией». Том даже не позвонил – он вернулся в Сан-Диего и сменил номер телефона. Мы отменили участие в благотворительном концерте. Рик опубликовал официальное заявление о том, что мы берем перерыв. Дни складывались в недели, а недели в месяцы. Я не думал, что когда-нибудь снова поговорю с Томом. Да и после стольких напряженных месяцев было даже облегчением, что наши пути разошлись.

Я находился в состоянии шока от того, что всё, ради чего мы работали, оказалось просто смыто в унитаз. Я ощущал собственное бессилие, потому что ничего не мог исправить. Но у меня не было времени размышлять о том, почему блинки распались: мне по-прежнему нужно было зарабатывать деньги, чтобы содержать семью. Мы с группой Transplants записали второй альбом под названием «Haunted Cities» и отправились в турне. Роб тогда принимал много наркотиков, и я тоже: мы целыми днями курили травку, закидывались викодином, иногда потягивали сироп от кашля с кодеином и прометазином – словом, употребляли всё, до чего могли дотянуться. С пробуждения утром и до того, как мы выходили на сцену, а потом с того момента, как мы уходили со сцены и до того, как ложились спать, – мы постоянно курили и пили, – а Тим уже давно вел трезвый образ жизни.

Мне всегда хотелось проводить время и с Робом, и с Тимом, поэтому я выкуривал косячок с Робом, а потом шел с Тимом в качалку. Возвращался оттуда, снова курил с Робом, ехал играть на концерте, уходил за кулисы, выкуривал косяков шесть, закидывался таблетками, смотрел в автобусе фильмы, а потом всё с начала. Дружба с нами заставила Тима усомниться в своей трезвости: для него атмосфера была нездоровая, поэтому он решил уйти из группы, и мне ничего не оставалось, кроме как принять его выбор.

РОБ АСТОН (вокалист, Transplants)

Когда к нам пришел Трэвис, Blink-182 вовсю крутили по MTV и на радио. Из комфортабельного автобуса и первого класса самолета он пересел к нам в фургон, и мы стали играть маленькие концерты в маленьких клубах. Ему было плевать, десять человек придет или десять тысяч. Я никогда не слышал, чтобы Трэвис жаловался на условия: он хочет только играть и показывать настоящее шоу.

В день концерта многие делают растяжку или тренируются. Кто-то напивается, кто-то накуривается. Трэвис часами сидит за своим тренировочным пэдом. Он может при этом совершенно вовлеченно с вами разговаривать или общаться со своими детьми, и он никогда не сбивается. Он как машина. Он разминался с тяжелыми стальными палочками, подобно тому, как бейсболисты отрабатывают удары битой, надев на нее утяжелители.

Такие палочки в двадцать раз тяжелее обычных, и он ускорялся так, что пэд чуть ли не загорался. А потом какой-то придурок у него их стянул. Ох уж эти люди.

На последнем концерте турне «Warped Tour» в 2005 году мы ушли за кулисы и спустились по ступенькам. Я говорю Тиму: «Эй, отличный был концерт. Замечательно закончить турне на такой сильной ноте».

Он говорит: «Ага, мы можем немного поговорить?»

Тим признался нам с Трэвисом, что ему трудно поддерживать трезвый образ жизни на гастролях, а особенно в нашем обществе, – ему нужен перерыв. Мы ответили, что его здоровье важнее и что он должен делать то, что ему нужно. Так всё и закончилось: он ушёл. Нам с Трэвом пришлось сказать остальным ребятам в группе и нашей команде, что всё кончено. Через неделю мы должны были ехать на гастроли в Европу, а потом в Японию.

Это был полный отстой. Тот момент остался шрамом у меня в памяти. Все плакали. Когда гастролируешь с группой и командой, эти ребята становятся тебе семьей. В ней нет кого-то более важного или менее важного, будь то парень, который продает футболки, или участник группы. Каждый играет свою роль, и каждый становится частью группы. Так что все ощутили невероятную пустоту. Когда работаешь в команде группы, у тебя весь год расписан, и деньги ты тратишь соответственно. Многим было просто некуда больше идти. Мы с Трэвисом пожертвовали собственными финансами, чтобы помочь остальной команде, потому что знали, что из-за ухода Тима мы их всех подводим.

Меньше чем за год обе мои группы распались. Это перевернуло мой мир с ног на голову, и наши отношения с Шэнной пережили много стрессовых моментов. Я чувствовал, что мало чего могу предпринять, кроме как признать, что моя жизнь меняется, и начать двигаться дальше.

К черту скуку. Никогда нельзя скучать. Всегда можно читать и становиться умнее. Всегда можно тренироваться и становиться спортивнее. Всегда можно заниматься игрой на музыкальном инструменте и становиться лучшим музыкантом. Всегда можно где-нибудь убраться. «Синие воротнички» зарабатывают ручным трудом, а «белые воротнички» сидят в офисах. Мне не приходилось столько пачкаться, сколько моему отцу, который зарабатывал на жизнь, держа в руках гаечный ключ, но всего, что у меня есть, я добился, работая руками.

Магазин «Famous» рос с каждым днем. Камеры канала MTV по-прежнему везде сопровождали нас с Шэнной. Каждую свободную минуту я проводил с Лэндоном, если не приходилось допоздна работать в студии; он привык держать в руках барабанные палочки. Я просыпался, кормил его завтраком и катал по району в коляске. Несмотря на всё плохое, что произошло с моими группами, я чувствовал себя счастливым, проводя время с сыном. Быть отцом – самое лучшее, что есть на свете.

Я всё больше сотрудничал с артистами в жанре хип-хоп. Это началось за несколько лет до того, когда Пафф Дэдди пригласил меня сняться у него в клипе на песню «Bad Boy for Life», где я играл на ударных в гараже в пригороде. На самом деле музыку я с ним не записывал, но было круто получить приглашение в его мир. Потом мне позвонил Фаррелл Уильямс и пригласил сняться в клипе «Provider» его группы N.E.R.D.

«Йоу, мы тут клип снимаем, где катаемся на BMX, – говорит он мне. – Я хочу, чтобы ты оказался в «Сэвен-Илэвен», когда я туда заеду». Я с радостью согласился: в клипе я стою в очереди в магазине, чтобы купить пиво, а продавца играет Тони Хок. Когда мы с Фарреллом встретились на съемочной площадке, мы оказались на одной волне – он суперкрутой.

Еще я встречался с Black Eyed Peas, когда они поехали в турне «Warped Tour» вместо «Суперкубка». Уильям Адамс сказал: «Нам нужно как-нибудь собраться – у меня есть студия, и я постоянно записываю музыку». Когда мы закончили турне и вернулись в Лос-Анджелес, он иногда звонил мне и говорил: «Йоу, заезжай ко мне в студию». Я приезжал и делал то, о чем просили: например, он просил меня записать настоящие ударные или предложить что-то свое в дополнение к тому, что он уже придумал. Иногда у него просто играл ковбелл на повторе, а я дополнял его ударными. Меня не волновало, заплатят или нет: мне нравилось просто быть частью творческого процесса, и я многому научился, сидя с ним в студии. Эти отношения продолжались много лет.

Во всём этом хаосе мой друг Ник Лео познакомил меня с диджеем Адамом Голдстейном под сценическим псевдонимом Эй-Эм. Он работал в рэп-метал-группе Crazy Town. У них был хит номер один 2001 года под названием «Butterfly», поэтому я часто его видел то там, то сям. На самом деле мы с ним уже виделись однажды – как ни странно, в Германии, где Crazy Town и Blink-182 выступали на одном фестивале. Я не был поклонником группы Crazy Town, но Адам как диджей мне нравился, а он сказал мне, что ему нравится моя музыка. Потом я как-то ходил на концерт в Нью-Йорке, где диджей устроил сет со стариком, играющим на конге. И я задумался: а что, если сделать еще один шаг? Что, если сыграть на маленькой ударной установке с крутым диджеем, чтобы получились все возможные стили?

Как-то вечером я попал на концерт Адама в Голливуде. Он сыграл всё, что можно и нельзя, вроде «Sweet Caroline» Нила Даймонда и «Waiting Room» Fugazi, при этом замиксовав это с модным хип-хопом. Весь концерт я думал: Адам и я – можно ли себе это представить? После концерта я подошел к нему и сказал: «Нам нужно как-нибудь поиграть вместе».

«Что ты имеешь в виду? Ты тоже диджей?»

«Нет, я буду играть на ударных, а ты будешь диджеем. Черт, чувак, притворись, что ты гитарист, – ты можешь взять любой жанр музыки, а я либо подстроюсь под него, либо как-нибудь обыграю. Убираешь из трека ударные, а я их исполняю. А под песни с медленным ритмом можно сделать партии в два раза быстрее, и получатся живые ремиксы». У меня было видение того, как Адам дает мне какой-нибудь акапельный трек, а я играю на барабанах и драм-машинах.

В первый раз, когда мы встретились поиграть, мы джемовали семь часов. Я не знал, что он будет играть, потому что он не знал, что буду играть я. Всё прошло просто восхитительно. Мне никогда не удавалось никому показать сразу все стили, которые я умею исполнять.

Мы продолжали вместе репетировать и стали давать концерты в местных клубах. Я думал о том, что мы с ним делаем то, чего никто еще никогда не делал.

Мы с Адамом почти сразу попали на большой концерт радио «КРОК» – «Инланд Инвейжен». После этого нас стали приглашать играть в клубы Лос-Анджелеса и Вегаса, и мы устраивали мобильные вечеринки. Это было лучшее время в нашей жизни.

КЕВ-И-КЕВ (менеджер)

Адам был моим самым близким и лучшим другом. Думаю, у них с Трэвисом получилась такая связь, потому что они из одного теста. Они выросли в неполных семьях и познавали мир на улицах. Оба самостоятельно разбогатели, начав с нуля. Их обожают миллионы людей. Они оба любят женщин. Эти парни – лучшие каждый в своем деле, в игре на своем инструменте. Они могли бы вместе учиться в старшей школе, с разницей в два класса. Они выросли на одной и той же музыке. Все эти сходства способствовали их взаимопониманию.

Тем временем Transplants должны были записывать трек для сольного дебюта Бан-Би – олдскульного рэпера из Хьюстона, одного из двух участников легендарного «Ю-Джи-Кей». План с треском провалился, когда Transplants распались. Скинхед Роб сказал Бану: «Нашей группы больше не существует – мы берем гребаный перерыв. Но не волнуйся, я попрошу Трэвиса записать тебе бит».

Потом Роб позвонил мне и сказал: «Йоу, чувак, можешь записать Бану бит? Ты крутейший барабанщик – у тебя должно получиться».

Я никогда в жизни такого не записывал, но у меня была пара мыслей, и я всегда хотел побыть продюсером, поэтому ответил: «Черт, конечно!» Я вернулся домой и пошел в студию, которую устроил у себя в подвале, где были в основном барабаны и программа «Pro Tools». Я не знал, что делаю. Но, как говорится, проблемы – это возможности в рабочей одежде. Научиться создавать настроение в законченном инструментальном треке, а не просто бить в барабаны – задача непростая, зато захватывающая. Это был мой шанс вернуться к жанру музыки, который я любил. Хотя я сам не читал рэп, я нашел способ поучаствовать в создании хип-хопа.

Один мой приятель, Кевин «Светшоп» Бивона, играл со мной на клавишах, а еще один, диджей по имени Райан Бест, добавил скретча. Я записал в студии четыре трека. Один я отложил, а Бану отправил остальные три. Ему очень понравился один из них, который в итоге превратился в песню «Late Night Creepin’». Они с Робом зачитали рэп, и получилось очень круто. Я был так рад, когда вышел его альбом «Trill», – поработать с ним было для меня большой честью. Если бы Роб и Бан меня не попросили, я бы, наверное, никогда так и не начал записывать биты.

В 2005 году в эфир вышло шоу «Знакомство с Баркерами», и благодаря ему я стал общаться со многими людьми. В Blink-182 я всегда был тихоней, а благодаря этой передаче множество людей узнали меня получше: о моей любви к татуировкам, о моих фетишах – «Кадиллаках» и вещах «Луи Вюиттон», о том, как я провожу время с семьей и в офисах. Я покупал «Кадиллаки» за три штуки баксов, вкладывал еще пять-десять штук в ремонт, и в итоге получалась машина, которая нравилась мне гораздо больше новеньких. Я по-прежнему одевался как бездомный (футболки, обрезанные шорты и старые кроссовки), и меня не пускали в рестораны, зато я открывал для себя лучшее в жизни. Я курил травку 24/7 и успевал делать намного больше, чем удается большинству людей, которые не курят. Реалити-шоу привлекло внимание многих участников рэп-сообщества, которые захотели со мной сотрудничать, – думаю, без него такого бы никогда не произошло. Также оно увеличило продажи магазина «Famous Stars and Straps», что получилось случайно: в основном на съемках я носил одежду «Famous», как и всегда, и люди узнали, что это моя компания. Тогда наш оборот составлял около 100 миллионов долларов в год.

ДОКТОР БРАЙАН УИКС (друг)

Даже когда Трэвис принимал много таблеток, он никогда не просил меня выписывать ему ничего незаконного. Мне нравится это в нем. Правда, однажды около полуночи он позвонил мне на сотовый и сказал: «Доктор Би, вы мне нужны, у меня здесь сложная ситуация».

Он тусовался с менеджером одной из своих звукозаписывающих компаний, который прилетел с Восточного побережья и, очевидно, был немного тусовщиком. Кто знает, что там он принял перед полетом, но, когда этот парень приехал к Трэвису, ему дали большой толстый косяк. Может, они что-то в него добавили.

Трэвис говорит: «Доктор Би, мы тут накурили менеджера. Он сделал два затяга, а потом у него закатились глаза, и он упал на пол».

«Он дышит?»

Я услышал, как Трэвис спросил Лил Криса: «Он дышит?» Лил Крис говорит: «Черт возьми, чувак, он не дышит».

Я говорю: «Трэвис, ему нужна «Скорая помощь». Звони 911».

«Я не могу туда звонить, доктор Би».

Я пытался убедить его вызвать «Скорую», но Трэвис испугался. У меня самого сердце билось со скоростью примерно 160 ударов в минуту, потому что я волновался, что парень умрет прямо на полу у Трэвиса. Я знал только, что он снюхал пятьдесят дорожек кокаина.

Потом я услышал, как Лил Крис говорит: «У меня есть идея!» По-видимому, он взял чашку с ледяной водой и вылил ее парню на лицо. Пока он этим занимался, я сказал Трэвису: «Тебе нужно вызвать 911 и начать сердечно-легочную реанимацию. Если парень не дышит, у него могла произойти остановка сердца. Возможно, он мертв. Вы принимаете кокаин?»

«Нет-нет, мы не принимаем кокаин». – «А этот парень принимал?» – «Я не знаю, не знаю!»

Вдруг я услышал крики Лил Криса: «О боже!» Ледяная вода сделала свое дело: парень очнулся и резко выпрямился, как в кино.

Трэвис вернулся к телефону. «Ладно, доктор Би, я в порядке. Поговорим завтра», – сказал он, как будто ничего не произошло. И повесил трубку.

Это было уморительно – менеджер был в полном порядке. На следующее утро Трэвис посадил его на самолет, и тот улетел из Лос-Анджелеса.

Тем временем даже после ухода Тома мы с Марком по-прежнему остались хорошими друзьями и хотели продолжать вместе работать. Так мы основали группу +44. Я сказал: «Мы же не хотим создать группу, похожую на Blink-182, – это было бы странно». Я предложил пригласить, например, девушку-вокалистку, чтобы всё поменялось. Когда я еще жил с Биллом Фолдом в Риверсайде, я познакомился с сестрами Кэрол и Кэрин Хеллер – мы с ними вместе ходили на панк-концерты. За год до того, как блинки распались, я узнал, что они играют в женской панк-рок-группе. Я позвонил Кэрол и сказал: «Привет, как ты смотришь на то, чтобы поработать в настоящей группе?»

Она с удовольствием согласилась, приехала ко мне домой, и мы записали несколько демо в подвале. Мы сочинили несколько песен с такой электронной атмосферой. В конце концов с Кэрол у нас ничего не вышло, и это отстойно – думаю, не хватало какой-то химии, – и нам нужен был кто-то, кто очень хорошо играет на гитаре. Мы позвали моего друга Шейна, который играл со мной в Doyt (эта группа так и не ушла дальше гаража моего отца).

Мы с Марком жили в Лос-Анджелесе, поэтому имело смысл найти какое-нибудь место в городе. Мы поискали студию и нашли небольшое местечко в Северном Голливуде – его продавал бывший гитарист Poison. Покупка той студии изменила мою жизнь. Как только мы там обосновались, я перестал целыми днями курить травку, кататься на тачках, зависать с друзьями и искать неприятности. Конечно, я не перестал курить травку и попадать в неприятности, зато всё это происходило в студии. Марк работал над чем-нибудь в одном помещении, а я в другом. Это была наша мастерская.

Не думаю, что +44 – это наша с Марком группа мечты, знаю только, что несмотря на развитие нашего проекта с диджеем Адамом Голдстейном, мы хотели продолжать вместе писать музыку.

МАРК ХОППУС (басист / вокалист, Blink-182)

Когда Blink-182 распались, Том решил заниматься своим проектом. У нас с Трэвисом состоялся разговор, и мы решили, что хотим продолжать работать вместе и продолжать заниматься тем, чем занимаемся. Мы отправились в подвал его дома в Бель-Эйре, который еще показывали в передаче «Знакомство с Баркерами», там были только я, Трэв и звукорежиссер – и стали собирать идеи новых песен. Так сложилась группа +44.

Было здорово заниматься музыкой безо всяких ожиданий. Представляю, каково это, когда разводишься: встречаешься с друзьями, и каждый раз кто-нибудь спрашивает: «Ну, как дела? Ты в порядке?» Да, я в порядке, всё хорошо. Это была болезненная, катарсическая запись – думаю, для нас обоих, – но я ею по-настоящему горжусь. И это было здорово еще и в том плане, что помогло нам с Трэвисом понять, каким набором навыков мы обладаем. Звучит в духе какой-нибудь корпорации.

У Трэвиса отличный вокал. Я слышал, как он поет, наверное, раз или два в жизни, и это было лет десять назад – но он и правда умеет петь. И у него отличное чувство юмора. Думаю, раньше людям Трэвис представлялся молчаливым барабанщиком где-то на заднем плане, потому что мы с Томом всегда вели себя шумно. В Blink-182 всегда было три роли, но за это время я узнал Трэвиса не только как барабанщика группы: он развивал свою компанию, работал с разными артистами и стал выдающейся личностью вне Blink-182.

У Трэвиса есть принципы и приоритеты, и они для него очень важны, а остальное может быть и преходящим. Если Трэвис хочет сделать что-то конкретное, в моих глазах это имеет больший вес именно потому, что многое кажется ему несущественным. У него потрясающая самоотдача. Если он не занимается музыкальным проектом, то занят делами в «Famous» либо тренируется. Он по-настоящему сосредотачивается на том, чем занимается в настоящий момент. Никогда не видел, чтобы он сидел и смотрел телевизор как овощ.

Когда я приходил в студию, каждую минуту занимался производством. Я просыпался, выкуривал на балконе косяк, а потом на весь день запирался в студии и записывал биты с десяти утра до часу ночи. Мы со Скинхедом Робом и Полом Уоллом основали группу под названием Expensive Taste и записывали треки для микстейпа.

РОБ АСТОН (вокалист, Transplants)

Мы с Трэвисом продолжали заниматься музыкой и после распада Transplants. Как-то мы обсуждали с Полом Уоллом, рэпером из Хьюстона, чем занимаемся. Он сказал: «Черт, мы же можем создать группу». Так появилась Expensive Taste. Трэвис записывал для этого альбома ударные (думаю, технически это микстейп, но 95 % в нем – оригинальный материал) и продюсировал практически все песни. Так он начал записывать биты для хип-хопа.

Когда мы работали над тем альбомом, то как-то раз втроем вышли к Трэвису на балкон покурить травки. Нам было хорошо видно улицу внизу, и там остановилась четырехдверная «Хонда Аккорд». Прямо посреди улицы. Затем водитель вышел и открыл заднюю дверь, а оттуда выпрыгнул олень. Олень убежал, а водитель сел в машину как ни в чем не бывало и уехал. Мы все притихли. Каждый думал про себя: «Я что, только что видел, как с заднего сиденья машины вылез олень и убежал?»

Когда я записал трек для Бана и стал работать над проектом Expensive Taste, начал записывать и ремиксы. Самым первым был «Back in the Mud» Bubba Sparxxx, а потом «Can I Have It Like That» Фаррелла Уильямса и Гвен Стефани. Дела пошли в гору, когда лейбл Соулджа Боя попросил меня записать ремикс на его песню «Crank That». В ней был простой чистый бит, и это здорово: можно было творить как на чистом холсте и придумывать всё, что угодно. Я продумал его на 100 процентов и придал энергии с помощью тяжелых гитар и ударных. За год мой ремикс набрал тридцать миллионов просмотров на «Ютьюбе». А потом мне стали постоянно звонить: «Привет, у нас есть песня нового артиста, мы заплатим тебе N денег за ремикс». «Привет, Трэвис, ты не мог бы сделать ремикс на песню «Umbrella» Рианны?»

Когда это началось, у меня еще даже не было своей студии: для работы над каждой песней мне приходилось арендовать студию, чтобы записать ударные и сделать ремикс. Я всё время снимал небольшие видео, на которых играл на ударных в ремиксах. Таким видео не обязательно было быть крутыми, я их даже не редактировал, чтобы люди увидели, что я на самом деле играю. Эти ролики набирали много просмотров: от двадцати до тридцати миллионов каждый.

Компания «Интерскоуп» хотела, чтобы я записал целый альбом ремиксов, но это было проблематично: все исполнители записывались под разными лейблами. Лил Крис сказал: «К черту альбом ремиксов. Запиши свой собственный альбом. Мы знаем всех рэперов». Мы много с кем познакомились, и часто, записывая ремикс, я говорил: «Я занимаюсь этим по любви, так что не волнуйтесь об оплате. Просто верните мне услугу за услугу, когда придет время». Таким образом, целая куча людей оказалась у меня в должниках.

В то время я тусовался со многими рэперами: Джермейн Дюпри и Нелли хотели, чтобы я сам встал к микрофону. Они говорили мне: «Чувак, тебе нужно записать рэп-альбом. Мы напишем тебе песни и что хочешь – тебе нужно только записаться». Я отвечал: «Черт возьми, нет. Я барабанщик, чувак. Я хочу играть на чертовых барабанах». Может, я и мог бы это сделать, но мне не хватало страсти – записывать биты мне казалось веселее, чем становиться к микрофону. Я ни секунды не собирался заниматься тем, что не мое. И в то время рэп по-прежнему был гангстерским жанром. Мое авторство упомянули в своих песнях разные рэп-исполнители: Lil Wayne, T.I., Too Short, Gucci Mane, Dem Franchize Boyz, Shop Boyz. У меня от этого просто крышу сносило. Я всегда любил хип-хоп так же сильно, как и рок, и было удивительно приятно стать частью этого сообщества. Я решил, что и правда хочу записать альбом, хочу спродюсировать все песни и хочу играть в нем на ударных – и чтобы в нем участвовали все мои любимые MC.

Иногда я уходил из студии и думал: уф, получилось не очень. В другой раз я думал: да это же лучшие биты, которые я когда-либо записывал. И каждый день появлялись всё новые артисты. Ти-Ай приезжал в город и говорил: «Эй, я выступаю у Джея Лено и хочу, чтобы ты сыграл со мной». Джейми Фокс: «Привет, я выступаю на церемонии вручения наград «Би-И-Ти» и хочу, чтобы ты сыграл со мной».

Если в это время я работал в студии, то днем Лил Крис развлекал этого артиста, а потом привозил его ко мне поздно вечером. У нас была целая система: каждый день к нам кто-нибудь приходил. Так вот, летом 2008 года я записал «Fuck the World» с Баном Би и Бини Сигелом[50]. А еще «Can a Drummer Get Some» с Геймом, Swizz Beatz, Риком Россом и Лил Уэйном.

Я уже не играл в Blink-182 и Transplants, но по-прежнему жил мечтой. Парня, который вырос на музыке Beasties, Whodini и KRS-One, Джей-Зи приглашает сыграть в альбоме Бейонсе. Во многих отношениях то, что блинки распались, привело и ко многим положительным изменениям. Я обожал эту группу, но в ней моя карьера была одномерной: я играл в Blink-182 и гастролировал, и всё. Группа была как пятое колесо, без которого я не мог ездить сам. Когда ее не стало, мне пришлось научиться жить самостоятельно. Во многом это напоминало период, когда умерла мама: я во многом от нее зависел, а потом мне пришлось повзрослеть.

ДЖЕЙМС ИНГРЭМ (звукорежиссер)

Марк и Трэвис тогда как раз купили себе студию в Северном Голливуде – я пришел на собеседование со звукорежиссером Крисом Холмсом, когда они еще только начали ее обустраивать. Он сказал: «Можешь остаться, если хочешь». Я был на подхвате: красил стены, укладывал проводку, выносил мусор, ходил за кофе.

Предыдущий владелец оформил студию в каком-то психоделическом клоунском стиле. Там было очень-очень странно.

И сбоку от туалета была такая странная кладовка. Теперь там живут барабаны – как будто их недостаточно во всех остальных местах. Но, когда мы туда въехали, в кладовке с потолка свисала лампочка, а на полу лежал грязный матрас. Это было отвратительно – напоминало маленькую странную комнату для изнасилований.

Примерно на середине записи альбома +44 пришел Скинхед Роб и стал играть, а Трэвис добавлял ударные. Мы оборудовали еще одну комнату, и они стали искать звукорежиссера. Крис Холмс оказал мне большую услугу, сказав: «О, этим может заняться Джеймс».

Как-то вечером в студии было полно народу – я пытался работать, но понял, что поплыл, потому что вокруг все курили. Я развернулся, а на столе позади меня – деньги, пушки и наркотики: и всего этого большие кучи. В Лос-Анджелесе я еще не освоился – сам я из Вермонта – и не знал, что предпринять, поэтому просто уткнулся обратно в работу.

Как-то раз к нам приходил Ту Шорт. Мы с ним работали, а потом ни с того ни с сего я понял, что мы говорим о том, как устроить с девушками секс втроем. Я подумал, что он дает отличные советы – если кто и понимает в тройничках, то это, пожалуй, Ту Шорт.

Марк любил приходить по утрам и работать над песнями +44. Трэвис появлялся чуть позже. А если мы занимались хип-хопом или проектом Expensive Taste, то они приходили поздно. Я был на месте в семь-восемь часов утра, чтобы подготовиться к приходу Марка, а если запись затягивалась, то уходил около четырех утра. В музыкальном бизнесе это нормальное явление, но мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть. Я смирился с тем, что провожу много часов подряд за работой, и решил, что есть большая разница между жалобами и простым ворчанием.

Трэвис захватывал в студии всё больше и больше пространства – он постоянно раздвигает границы. Часто он занимался своими проектами в обеих комнатах. А потом он стал звать туда работников «Famous», чтобы постоянно с ними взаимодействовать.

Семейная жизнь с Шэнной тоже изменилась: я всю ночь работал в студии, а она думала, что я с кем-то трахаюсь. У нас в течение долгого времени были большие проблемы с доверием, а потом она стала странно себя вести, из-за чего мы крупно поскандалили. (Одна ее подружка постоянно провоцировала наши ссоры, и это только всё усугубляло.) Я сказал Шэнне: «Знаешь что? Можешь съехать. У нас ужасные отношения, и с меня хватит».

Она произнесла: «Прости меня, – и разрыдалась. – Я уже пару недель хочу тебе кое-то сказать. Я беременна. Я так странно себя вела, потому что хотела устроить сюрприз». Она открыла дверь в ванную комнату, а там были сотни розовых воздушных шариков, розовые цветы, розовый торт. Шэнна говорит: «У тебя будет девочка, Трэвис». Я тут же растаял и снова стал самым счастливым будущим отцом.

Я заново влюбился в Шэнну, узнав, что она носит нашу малышку. Я легко забыл о наших проблемах, потому что взволнованно ждал появления девочки. Я очень долго обустраивал ее комнату. Я уже знал, каково быть отцом мальчика: когда Лэндону исполнилось два года, я научил его писать на улице[51]. Но я знал, что с девочкой всё будет по-другому. Мне предстояло многому научиться, и я с нетерпением ждал ее появления на свет. Во время обеих беременностей Шэнны я читал книгу «Будущий отец», чтобы узнать, что именно каждый день происходит у нее в утробе.

Алабама родилась в канун Рождества 2005 года[52]. Она появилась на свет и сразу же уставилась на меня своими огромными глазами: не плакала, просто спокойно смотрела на меня подолгу, даже не моргая. Меня это почти пугало. Я знал, что у нас с ней проблемы, с самого первого дня. Когда я укачивал ее перед сном, то слушал песню «Isn’t She Lovely» Стиви Уандера на повторе и иногда даже храбро пытался подпевать.

С самого рождения Лэндона и Бамы я понял, что несу ответственность за то, какими они станут. По этой причине мне хотелось проводить с ними каждую свободную минуту. Я никогда не понимал, что такого сделал, чтобы заслужить эти очаровательные создания. Я был так горд и счастлив стать их отцом. С этого момента я хотел быть настоящим образцом для подражания: я хотел быть первым, кого они видят, когда просыпаются, водить их в школу и укладывать спать. Я стал лучше питаться, каждый день заниматься физкультурой, и, несмотря на то, что я по-прежнему злоупотреблял таблетками – я был наркоманом, – я всё равно искал способ стать лучше и завязать. Это постоянно давило на меня.

Когда мы вернулись домой, я поверить не мог, что теперь у меня маленькая девочка. Уже в детстве у нее была красивая круглая попка. После всего того дерьма, что я вытворял с девушками в своей жизни, я понял, что буду проклят за это. Маленького мальчика учишь защищаться, заботиться о сестрах, быть жестким. А маленькую девочку с первого дня ее жизни стараешься оберегать. Это самое странное. По сей день, когда я обнимаю Лэндона, он делает мне захват – мой мальчик, – ему нравится играть жестко, но я по-прежнему его часто обнимаю и целую. А Бама просто обнимает меня в ответ, повиснув на мне и обхватив ногами, и говорит: «Папочка». Когда появился Лэндон, я почти сразу уехал на гастроли, и нам обоим было тяжело, а с Алабамой я смог проводить больше времени. Поэтому она ползала за мной по всему дому и говорила: «Папа, папа, папа». А как только она научилась ходить, то привязалась ко мне как маленький хвостик. Когда Бама капризничала перед сном, я сажал ее на велосипед, пристегивая к специальному сиденью, и катал вокруг дома, отчего она сразу засыпала. Я едва отъезжаю от дома, а она уже спит.

Когда кто-то из детей просыпался ночью, я разрешал им спать у меня на груди. Иногда я даже будил их, а потом укладывал вместе с собой. Пока я был рядом, всё шло отлично – а когда я уезжал, Шэнна с трудом могла уложить их в кроватки. И, поскольку мы с ней не ладили, она злилась, что я беру детей в постель, – ей хотелось, чтобы мы чаще бывали наедине, а меня больше заботило отцовство.

Первый год нашей жизни с Шэнной прошел как в кино. Пока она носила под сердцем малышей, всё было просто волшебно. Когда родились наши дети, это были самые счастливые моменты в моей жизни. Но остальная часть наших отношений превратилась в головную боль. В браке с Шэнной я сыграл одни из лучших концертов в своей жизни – так сильно она меня бесила. Я подсел на эти ощущения – их ничем не заменишь.

Мне казалось, что после реалити-шоу Шэнна изменилась. Ей хотелось быть актрисой, и я чувствовал, что ее поведение наиграно, что она вытворяет всё это на камеру – чтобы привлечь внимание, а может, у нее просто драматический характер. Реалити-шоу превращалось в варьете – и перед камерой она вела себя со мной не так, как в жизни, а потом стала и в жизни вести себя неискренне. Я сказал Джесси, продюсеру шоу: «Давайте покончим с этим, пока всё не стало совсем некрасиво». Мне казалось, что съемки меня не изменили: я обращал на камеры не больше внимания, чем на каких-нибудь мух на стене, и продолжал жить и заниматься музыкой так же, как и раньше.

Как только я увидел, во что превратился наш брак, я понял, что пора уходить. Шэнна по-прежнему была очень красива, у нас всё еще был отличный секс, но я осознал, что во многих отношениях мы с ней полные противоположности. Думаю, я путал любовь и страсть. Проблема состояла не только в том, что у нас совместное шоу, – мы были женаты, с детьми, а при таких условиях нельзя просто взять и уйти. Мне не очень-то хотелось разбираться в наших проблемах – ради чего? Я не был счастлив, и единственное, что делало меня счастливым, – это наши дети, поэтому я решил оставить всё как есть. Может, она просто стала другим человеком – тем, кем хотела стать, – но мне этот человек не нравился.

ШЭННА МОУКЛЕР (бывшая жена)

Самым замечательным в шоу «Знакомство с Баркерами» было то, что у нас собралась целая видеотека воспоминаний о том времени, когда мы только влюбились друг в друга, и моментов, которые мы никогда не засняли бы сами. Наша любовь была искренней: мы не притворялись.

Но, думаю, шоу разрушило наши отношения. Думаю, Трэвис решил, что теперь это шоу Шэнны и Трэвиса. Он так много трудился, чтобы его воспринимали всерьез как музыканта, – думаю, он боялся, что теперь станет для людей всего лишь звездой реалити-шоу. Поэтому, когда камеры выключались, муж старался дистанцироваться от меня всеми возможными способами.

Когда Blink-182 распались, он не знал, чем заняться. Общался с разными новыми людьми – менеджерами и всякими прихлебателями – и пытался найти себя. Лил Крис, который стал его помощником, не отходил от него ни на шаг. Мне казалось, что я постоянно с ним соперничаю: Лил Крис, пожалуйста, иди домой, чтобы я могла снова влюбиться в своего мужа. Пожалуйста. Никого это не волновало. Просто всем постоянно нужно было его внимание.

Когда вы недостаточно времени проводите вместе, а другие люди намеренно усугубляют ваши проблемы, а сверху всё это приправлено наркотиками, то у отношений нет ни единого шанса.

Когда мы с Шэнной отдалились друг от друга, я с головой окунулся в музыку. Я уже пытался передать детям свою любовь к разным группам. Я и сам вырос на музыке Бака Оуэнса, потому что папа постоянно слушал в машине бунтарскую музыку кантри. Когда Бак ушел из жизни, на церемонии наград академии кантри-музыки устроили концерт в его честь, в котором приняли участие Брэд Пейсли, Дуайт Йокам, Билли Гиббонс (ZZ Top), Крис Хиллман (Byrds), Том Брамли (из группы Бака), Бадди Алан (сын Бака) и, что удивительно, я. Нет, ну каковы шансы? Понятия не имею, почему меня пригласили. Сначала я отреагировал так: «Э… вы уверены?» Никогда не думал, что меня пригласят на подобное событие, – я был ужасно взволнован. И это был единственный концерт, на котором я хотел обязательно увидеть отца.

Я пришел с ирокезом, и, думаю, не все в команде знали, кто я такой. Все вели себя довольно сдержанно в начале репетиций, а когда я начал играть, они словно оттаяли. Я выучил каждый штрих из оригинальных записей – даже ошибки барабанщика. Том Брамли, который также участвовал в записи этих пластинок, заметил, что я прекрасно играю свои партии.

Минут через десять они дали мне свободу, сказав, что я могу играть что хочу и добавить в музыку свой собственный стиль. В тот вечер я пришел в футболке с надписью «fucking awesome» (это бренд скейтбордиста Джейсона Дилла). Наверное, человека три в разное время подходили к Лил Крису и говорили: «Он ведь не в этом выйдет на сцену, правда? Если у него больше ничего нет, мы можем дать ему футболку». Они так нервничали, что я собираюсь выйти на сцену в этом во время съемок. Я переоделся, это была не проблема.

За кулисами один парень из группы сказал: «У нас здесь враги. Есть люди, которые очень хотят, чтобы мы облажались. Мы не можем облажаться». Это весьма опасно. Весь этот концерт был просто потрясающим событием – думаю, они даже не догадывались, насколько я взволнован.

Некоторые, кто знал меня по группе Blink-182, говорили: «Ты продался и теперь играешь кантри».

Мне это очень понравилось. Желаю, чтобы мои ненавистники жили долго и успели увидеть все мои успехи.

Я никогда не был алкоголиком, но с Шэнной мы очень много пили – практически каждый вечер. Утром меня обычно тошнило, но винить Шэнну в своих проблемах с наркотиками и таблетками я точно не могу. После рождения детей ей хотелось всё время ужинать в ресторанах, а детей оставлять с няней. Она не понимала, что, когда я возвращаюсь с гастролей, мне хочется побыть семьянином, а не рок-звездой. Я собирался проводить с детьми как можно больше времени, потому что знал, как быстро всё может закончиться.

Меня воспитывали мама и папа, у нас не было нянь. А Шэнну воспитывали няни. Я говорил ей, что хочу заниматься детьми сам: водить их ко врачу, в школу, возить на экскурсии. Куда бы я ни ехал, они ехали со мной. Она говорила: «Мои родители так не делали, и я не буду». А мне казалось, что самое замечательное в семейной жизни – давать своим детям больше, чем было у тебя самого.

Мы собирались пойти поужинать, и я говорил: «Хорошо, я соберу Лэндона и Баму». – «Нет, детка, я хочу пойти вдвоем».

И угадайте что? Мне уже не хотелось никуда идти. Мне приходилось сидеть с ней за одним столиком, а она всё время жаловалась, что у нее ничего не получается. Она пила вино, пока не напивалась, а потом говорила, что я ее не понимаю, потому что остаюсь трезвым. Много раз я просил счет еще до того, как приносили еду. Я подписывал чек и уходил. Иногда она начинала сходить с ума еще по дороге в ресторан, и я просто разворачивался и ехал обратно. Я предлагал ей пойти поужинать с подружкой, а сам оставался дома с детьми. Шэнна вечно жаловалась на то, как продвигается ее карьера: «Я могла бы поучаствовать в этом шоу, но не буду трахаться с продюсером, поэтому меня не возьмут». Я всегда относился к этому так: «Иди трахайся с кем хочешь ради какого хочешь шоу – мне всё равно». Мне было неприятно, что я ее в чем-то ограничиваю.

Иногда мы серьезно ссорились, а потом она уходила на вечеринку. Возвращалась около пяти утра, а на следующий день в Интернете появлялись ее фотографии с той вечеринки. Это казалось таким нелепым, но, когда мы это обсуждали, Шэнна говорила: «Я переехала в Голливуд, чтобы стать его частью. Не надо преувеличивать».

Я по-прежнему любил играть на барабанах и всё так же обожал вечеринки, но появление детей изменило меня так, как я даже не предполагал. Я хотел быть им таким же хорошим родителем, как мои папа и мама. Отправляясь на гастроли, я знал, что занимаюсь тем, что люблю, и в то же время изо всех сил старался заработать, чтобы обеспечить семью.

Шэнна снова и снова напоминала мне: «Ты знал, какая я, когда мы познакомились. Я никогда не хотела быть домашней наседкой».

Мы с Шэнной всё больше и больше ссорились, но у нас всегда было физическое влечение. Днем мы ненавидели друг друга, а ночью занимались диким, сумасшедшим сексом. Иногда мы расставались, и я не видел ее по несколько дней – пока она не приходила ко мне пьяная в пять утра. Я приглашал ее войти, и мы отлично проводили время. А потом утром, когда я говорил: «Эй, я веду детей на завтрак – вставай и пойдем с нами», – она не вылезала из постели. Я больше времени общался с нянями, чем с ней. У нас были потрясающие няни – Джуди и Лиз, – но дело ведь не в этом. Пока дети росли, она никогда не вставала по утрам, не гуляла с коляской. Я занимался всем этим один – было здорово, и очень жаль, что она всё это пропускала.

В одну неделю мы общались, а в следующую снова не разговаривали. Оглядываясь назад, я жалею, что мы просто не порвали отношения совсем: так между нами было бы гораздо меньше враждебности и мы бы не так страдали. Когда мы расставались, я старался использовать это время по максимуму: после многочисленных вечеринок в особняке «Playboy» у меня там появились друзья. Многие модели снимались в рекламе одежды «Famous».

ШЭННА МОУКЛЕР (бывшая жена)

Думаю, нашим отношениям пришел конец, потому что в них появилось много третьих лиц, а Трэвис тогда принимал наркотики и таблетки. Ребята не хотели, чтобы он проводил время со мной, потому что хотели сами с ним быть – ходить с ним в клубы, потому что так они тоже ощущали себя рок-звездами. В нашей жизни постоянно появлялись новые люди, и мы из-за них ссорились. Я говорила: «Это не очень хороший человек», – а Трэвис его защищал. А через неделю его уже не было. И на его место приходил новый придурок.

Эти парни водили его в клуб и пытались сводить с женщинами. Мы сидели за разными столиками, и, когда я подходила, рядом с ним сидела какая-нибудь девушка. Они тоже сидели за разными столиками, но рядом друг с другом. К концу вечера я всё равно окажусь с ним дома в постели. Но в ночном клубе меня унижали – даже не сам Трэвис, потому что он мог бы придумать и что-нибудь получше, но всё равно он вел себя некрасиво. Эти парни делали так нарочно.

Я смотрела на нее, смотрела на него, типа, вы серьезно? И выплескивала свой напиток ей в лицо, глядя ему в глаза. Мне хотелось избить ее прямо на глазах у всех этих парней. Потому что нечего связываться со мной и с моей семьей. Вас, ребята, легко заменить, а я никуда не денусь. В наших отношениях постоянно присутствовала эта борьба.

Я выплескивала содержимое бокала в лицо многим девушкам.

Летом 2006 года мне надоело терпеть: я решил расстаться с Шэнной навсегда. Перед этим у меня был долгий разговор об этой ситуации с Адамом. Он сказал: «Чувак, перед тем как что-то предпринять, слезь со всех веществ. Побудь абсолютно трезвым сорок восемь часов перед тем, как принимать поспешные решения».

Адам сказал, что я могу звонить ему в любое время дня и ночи, – он помогал мне становиться лучше. Когда он поставил передо мной эту задачу, я задумался о том, что Лил Крис тоже неважно выглядит. Он был бледный и засыпал средь бела дня. Утром после спортзала мы выкуривали по косяку и принимали таблетки, а потом он отвозил меня туда, куда нужно. Иногда я смотрел на него и видел, что он засыпает за рулем:

«Крис, проснись!»

«Ой, прости, бро». Пару раз он все-таки въехал в припаркованные машины. Я волновался за него – кажется, он принимал даже больше таблеток, чем я. Постепенно до меня дошло, что, глядя на Лил Криса, я вижу собственное отражение.

Поэтому все таблетки я смыл в унитаз. Мне хотелось избавиться от всего яда в своем теле. Эти два дня я ездил на своем «Кадиллаке» 53-го года, а Крис ехал за мной в другой машине. Я чуть не закурил, но потом понял, что это ошибка: тогда я выбросил всю пачку в окно.

Лил Крис позвонил мне на мобильный: «Чувак, какого хрена ты делаешь? У тебя сигареты только что вылетели в окно!»

«Они не сами вылетели, – рассмеялся я. – Я их выбросил. С меня хватит. Всё». У меня только что родилась дочь, Лэндону было два года, а Атиане шесть лет. Я знал, что пришло время перемен.

Я трудоголик и работал тогда невероятное количество часов в день, а это значит, что Крис работал столько же. Таблетки помогали снять напряжение, но, глядя на Криса, я видел, что ему плохо не только от того, что мы слишком много трудимся. Мы дошли до предела. На самом глубоком дне и во время самого сильного злоупотребления наркотиками я посмотрел в зеркало и увидел человека, которого нужно спасать, – самого себя.

Мы старались слезть с таблеток и помогали в этом друг другу. Если я находил у него в карманах таблетки, то немедленно выбрасывал. В итоге он на пару дней отправился на реабилитацию, а я просто всё сразу бросил. Потом у меня случались рецидивы с таблетками, и я так и не перестал курить травку – зато ни разу не брал в рот сигарет с того дня, как выбросил их из окна машины.

Протрезвев и прочистив голову, я еще яснее увидел, что нам с Шэнной нужно расстаться. Я подал на развод. После этого мне нужно было съехать из дома на два месяца. Тогда я снял квартиру на одном из верхних этажей на бульваре Оушен в Санта-Монике, рядом с пляжем. Всё это время я везде ездил на скейте. Баме тогда еще не исполнился год, и в те дни, которые я проводил с детьми, я сажал их себе на плечи и вез их на скейте куда-нибудь позавтракать. Помню, как мне кричали люди: «Какого хрена ты делаешь? Надень на ребенка шлем!» Они были правы: я вел себя глупо, но это было просто потрясающе – заботиться только о детях и ни о чем больше. Мой брак распался, мои группы распались, но у меня на плечах сидела хорошенькая маленькая девочка, а маленький Лэндон, похожий на меня, держал меня за руку, и рядом шла Атиана. Мы гуляли по Санта-Монике, собирали желуди и тусовались на пляже.

Когда я вернулся в дом два месяца спустя, я оказался один в огромном особняке на две тысячи квадратных метров из «Знакомства с Баркерами». Странное ощущение. Я обожал этот дом, но он хранил столько воспоминаний – а из-за того, что он трехэтажный и с лифтом, детям в нем было не очень удобно. Я выставил его на продажу[53]. Решил, что мне нужно оставить прошлое в прошлом, поселиться где-нибудь в другом месте и начать всё сначала.