* * *

Юрию Селезневу. 17 января 1981 г.

“Прочел Вашу книгу{1}, Юрий Иванович. Она темпераментно написана, в ней много наблюдений и полемических нот, которым я, как правило, сочувствую. Поверьте тем более, что Достоевский — герой не моего романа… Понимаю, сколь “кощунственно” это звучит, но чего не дано, того не дано, я к нему отношусь в общем спокойно, без молитвенного экстаза. Это долгий разговор, почему я так отношусь; когда-нибудь, позже постараюсь объяснить, если найдутся слушатели. Речь сейчас не о том.

Работа Ваша талантлива, а меня всегда трогает одаренность, если она воодушевлена бескорыстием. Никто не владеет правдой, но искать ее надобно, опираясь в душе на некий нравственный императив, с которого не сдвинуть, иначе погибнешь. У нас немало талантов, но мало убеждений. Разменность и переворачиваемость смыслов, идейные Ваньки-встаньки — трагикомические черты времени, которое нам дано и нами взлелеяно.

Хочу обратить внимание на одну Вашу упорную идею. (Она, впрочем, не так уж и Ваша, но тем не менее.) “Народность” в некий противовес “гуманизму”, как бы Вы ни оговаривались, невозможна на пути атеистического социализма. Она — последовательное дитя православно-христианской мысли, ее соборной мечтательности. Но тогда либо надо доводить дело до конца, либо молчать. Хуже всего, когда непонятна прямая цель слова. Она скрыта и потому может быть подозреваема…”.