«Мне судьба — до последней черты, до креста …»
Мне судьба — до последней черты, до креста —
Спорить до хрипоты, а за ней — немота,
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что — не то это вовсе, не тот и не та…
Что — лабазники врут про ошибки Христа,
Что — пока еще в грунт не влежалась плита,
Триста лет под татарами — жизнь еще та,
Маета трехсотлетняя и нищета.
Но под властью татар жил Иван Калита,
И уж был не один, кто один — против ста.
Вот намерений добрых, и бунтов тщета,
Пугачевщина, кровь и опять — нищета.
Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,—
Повторю, даже в образе злого шута!
Но — не стоит предмет, да и тема не та:
«Суета всех сует — все равно суета».
Только чашу испить — не успеть на бегу,
Даже если разлить — все равно не смогу.
Или выплеснуть в наглую рожу врагу?..
Не ломаюсь, не лгу — не могу. Не могу!
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!
Потерплю — и достойного подстерегу:
Передам — и не надо держаться в кругу
И в кромешную тьму, и в неясную згу.
Другу передоверивши чашу, сбегу…
Смог ли он ее выпить — узнать не смогу.
Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,—
Никому не скажу, при себе сберегу,
А сказать — и затопчут меня на лугу…
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу…
Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят Напустить, — не хочу!
На ослабленном нерве· я не зазвучу —
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!..
Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Все, что ночью кропаю, — в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу —
Но не буду скользить, словно пыль по лучу!
Если все-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с Несней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта,—
Я умру — и скажу, что не все суета!