1

[§ 5] Первые минуты ужасного горя для тебя прошли; теперь ты можешь меня слушать и плакать. Я опишу тебе всё, что было в последние минуты твоего сына, что я видел сам, что мне рассказали другие очевидцы.

[§ 6][319] Опишу просто всё, что со мною было. В середу 27 числа генваря в 10 часов вечера приехал я к князю Вяземскому. Вхожу в переднюю. Мне говорят, что князь и княгиня у Пушкиных. Это показалось мне странным. Почему меня не позвали? Сходя с лестницы, я зашёл к Валуеву. Он встретил меня словами: «Получили ли Вы записку княгини? К Вам давно послали. Поезжайте к Пушкину: он умирает; он смертельно ранен». Оглушённый этим известием, я побежал с лестницы, велел везти себя прямо к Пушкину, но, проезжая мимо Михайловского дворца и зная, что граф Вьельгорский находится у великой княгини (у которой тогда был концерт), велел его вызвать и сказать ему о случившемся, дабы он мог немедленно по окончании вечера, вслед за мною же приехать. Вхожу в переднюю (из которой дверь была прямо в кабинет твоего умирающего сына); нахожу в неё докторов Арендта и Спасского, князя Вяземского, князя Мещерского, Валуева. На вопрос мой: каков он? Арендт, который с самого начала не имел никакой надежды, отвечал мне: очень плох, он умрёт непременно.

[§ 7] Вот что рассказали мне о случившемся[320].

[§ 8][321] Дуэль была решена накануне (во вторник 26 генваря); утром 27 числа Пушкин, ещё не имея секунданта, вышел рано со двора. Встретясь на улице с своим лицейским товарищем, полковником[322] Данзасом^{127}, он посадил его с собою в сани и, не рассказывая ничего, повёз к д’Аршиаку, секунданту своего противника. Там, прочитав перед Данзасом собственноручную копию с того письма, которое им было написано к министру Геккерну и которое произвело вызов от молодого Геккерена, он оставил Данзаса для условий с д’Аршиаком, а сам возвратился к себе и дожидался[323] спокойно развязки. Его спокойствие было удивительное; он занимался своим «Современником» и за час перед тем, как ему ехать стреляться, написал письмо к Ишимовой (сочинительнице «Русской истории для детей», трудившейся для[324] его журнала); в этом письме, довольно длинном, он говорит ей о назначенных им для перевода пиесах и входит в подробности о её истории, на которую делает критические замечания, так просто и внимательно, как будто бы ничего иного у него в эту минуту[325]¹ в¹ уме не было. Это письмо есть памятник удивительной силы духа: нельзя читать его без умиления, какой-то[326] благоговейной грусти; ясный, простосердечный слог его глубоко трогает, когда вспоминаешь при чтении, что писавший это письмо с такою беззаботностью через час уже лежал умирающий[327]³ от³ раны³. По условию, Пушкин должен был встретиться[328]⁴ в⁴ положенный⁴ час⁴ со⁴ своим секундантом⁴, кажется в кондитерской лавке Вольфа, дабы оттуда ехать на место; он пришёл туда в[329] часов. Данзас уже его дожидался с санями; поехали; избранное[330]⁶ место⁶ было⁶ в⁶ лесу⁶ у Комендантской дачи; выехав из города, увидели впереди другие сани; это был Геккерн с своим секундантом; остановились почти в одно время и пошли в сторону от дороги; снег был по колена; по выборе места надобно было вытоптать в снегу площадку, чтобы и[331]⁷ тот⁷ и⁷ другой⁷ удобно могли и[332]⁸ стоять⁸ друг против друга и сходиться. Оба секунданта и Геккерн занялись этою работою; Пушкин сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием. Наконец, вытоптана была тропинка в аршин шириною и в двадцать шагов длиною; плащами означили барьеры, одна от другой в десяти шагах; каждый стал в пяти шагах позади своей. Данзас махнул шляпою; пошли, Пушкин почти дошёл до своей барьеры; Геккерн за шаг от своей выстрелил; Пушкин упал лицом на плащ, и пистолет его увязнул в снегу так, что всё дуло наполнилось снегом. Je suis blessé, — сказал он, падая. Геккерн хотел к нему подойти, но он, очнувшись, сказал: Ne bougez pas; je me sens encore assez fort, pour tirer mon coup. [Я ранен <...> не трогайтесь с места; у меня ещё достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел (фр.).] Данзас подал ему другой пистолет. Он оперся на левую руку, лежа прицелился, выстрелил, и Геккерн упал, но[333]⁹ его⁹ сбила⁹ с⁹ ног⁹ только⁹ сильная⁹ контузия⁹; пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь, и, будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки: эта пуговица спасла Геккерна. Пушкин, увидя его падающего, бросил вверх пистолет и закричал: Bravo! Между тем кровь лила из[334]¹⁰ раны¹⁰; было надобно поднять раненого; но на руках донести его до саней было невозможно; подвезли[335]¹¹ к¹¹ нему¹¹ сани¹¹, для чего надобно было разломать забор; и в санях довезли его до дороги, где дожидала[336]¹² его¹² Геккернова карета, в которую он и сел с Данзасом. Лекаря на месте сражения не было. Дорогою он, по-видимому, не страдал, по крайней мере этого не было заметно; он был, напротив, даже весел, разговаривал с Данзасом и рассказывал ему анекдоты.

[§ 9] Домой возвратились[337]¹ в¹ шесть¹ часов¹. Камердинер взял[338]² его² на руки и понёс на лестницу. Грустно тебе нести меня? спросил у него Пушкин.

[§ 10][339] Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств. Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое бельё; разделся и лёг на диван, находившийся в кабинете. Жена, пришедши в память, хотела войти; но он громким голосом закричал: n’entrez pas [Не входите (фр.).], ибо опасался показать ей рану, чувствуя сам, что она была опасною. Жена вошла уже тогда, когда он был совсем раздет.

[§ 11] Послали за докторами. Арендта не нашли: приехал Шольц и Задлер. В это время с[340]⁴ Пушкиным⁴ были Данзас и Плетнёв. Пушкин[341]⁵ велел⁵ всем⁵ выйти⁵.

[§ 12] (1) Плохо со мною, сказал он, подавая руку Шольцу. Рану[342] осмотрели, и Задлер уехал за нужными инструментами. (2) Оставшись с Шольцем, Пушкин спросил: что Вы думаете о моей[343]⁷ ране⁷; я чувствовал при выстреле сильный удар в бок и горячо стрельнуло в поясницу. Дорогою шло много крови. Скажите откровенно, как вы находите рану[344]? (3) Не могу вам скрыть, она[345] опасная. (4) Скажите мне[346]¹⁰, смертельная¹⁰? (5) Считаю долгом не скрывать и того. Но услышим мнение Арендта и Соломона, за коими послано[347]. (6) Je vous remercie, vous avez agi en honnête homme envers moi — сказал Пушкин; замолчал; потёр рукою лоб, потом прибавил: «il faut que j’arrange ma maison[348]. [Благодарю вас, вы поступили по отношению ко мне как честный человек <...> надо устроить мои домашние дела (фр.).] (7)[349] Мне кажется, что идёт много крови». (8) Шольц осмотрел рану; нашлось, что крови шло немного; он наложил новый компресс[350]. (9). Не желаете ли видеть кого из ваших ближних[351]² приятелей² — спросил Шольц. (10) «Прощайте, друзья!» — сказал Пушкин, и[352]³ в³ это³ время³ глаза³ его³ обратились³ на³ его³ библиотеку. (11) С кем он прощался в эту минуту, с живыми ли друзьями, или с мёртвыми, не знаю. (12). Он, немного погодя, спросил: разве[353]⁴ вы думаете, что я часу не проживу? (13) О нет! но я полагал, что вам будет приятно увидеть кого-нибудь из ваших. Г-н Плетнёв здесь — (14) Да; но я желал бы Жуковского[354]⁵. Дайте мне воды; тошнит. (15). Шольц тронул пульс, нашёл руку[355]⁶ довольно⁶ холодную⁶; пульс⁶ слабый⁶, скорый⁶, как[356]⁷ при⁷ внутреннем⁷ кровотечении⁷; он вышел за питьём, и послали за мною. (16) Меня в это время не было дома; и не знаю, как это случилось, но ко мне не приходил никто. (17) Между тем приехали Задлер и Соломон. (18) Шольц оставил больного, который добродушно пожал ему руку, но не сказал ни слова.

[§ 13] (1) Скоро потом явился Арендт. (2) Он с первого взгляда увидел[357]⁸, что не было никакой надежды. (3)[358]⁹ Первою заботою было остановить внутреннее кровотечение; (4) начали прикладывать холодные со льдом примочки на живот и давать прохладительное питьё; (5) они[359]¹⁰ произвели¹⁰ желанное действие, (6)[360] и кровотечение остановилось. (7)[361] Всё это было поручено Спасскому, домовому доктору Пушкина, который явился за Арендтом и всю ночь остался при постеле страдальца.

[§ 14] (1)[362] Плохо мне, сказал Пушкин, увидя[363] Спасского и подавая ему руку. (2) Спасский старался его успокоить; но Пушкин махнул рукою отрицательно. (3) С этой минуты он как будто перестал заботиться о себе и все его мысли обратились на жену. (4)[364] «Не давайте излишних надежд жене, говорил он Спасскому, не скрывайте от неё, в чём дело; она не притворщица, вы её хорошо знаете. (5). Впрочем, делайте со мною что хотите, я на всё согласен и на всё готов».

[§ 15] (1) Когда Арендт перед своим отъездом подошёл к нему, он ему сказал: попросите государя, чтобы он меня простил^{128}; (2)[365] попросите за Данзаса, он мне брат, он невинен, я схватил его на улице. (3)[366] Арендт уехал.

[§ 16] В это время уже собрались мы[367]⁴ все⁴, князь Вяземский, княгиня, граф Вьельгорский и[368] я.

[§ 17] (1) Княгиня была с женою, которой состояние было невыразимо; (2) как привидение, иногда прокрадывалась она в ту горницу, где лежал её умирающий муж; (3) он не мог её видеть (он лежал на диване лицом от окон к двери); (4)[369] но он боялся, чтобы она к нему подходила, ибо не хотел, чтобы она могла приметить его страдания, кои с удивительным мужеством пересиливал, (5) и[370] всякий раз, когда она входила или только останавливалась у дверей, он чувствовал её присутствие. (6) Жена здесь, говорил он. Отведите её. (7) Что делает жена? спросил он однажды у Спасского. Она, бедная, безвинно терпит! в[371]⁸ свете⁸ ее⁸ заедят⁸.

[§ 18] (1) Вообще с начала до конца своих страданий (кроме двух или трёх часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно твёрд. (2)[372] «Я был в тридцати сражениях, — говорил доктор Арендт, — я видел много умирающих, но мало видел подобного».

[§ 19] (1) И особенно замечательно то, что в эти последние часы жизни он как будто сделался иной; (2) буря, которая за несколько часов волновала его душу яростною[373] страстию, исчезла, не оставив на нём[374]² никакого² следа; (3)[375] ни слова, ниже воспоминания о поединке. (4)[376] Однажды только, когда Данзас упомянул о Геккерне, он сказал: не мстить за меня! Я всё простил.

[§ 20][377] Но вот черта, чрезвычайно трогательная. В[378]⁶ самый⁶ день⁶ дуеля⁶ рано⁶ по⁶ утру⁶ получил он пригласительный билет на погребение Гречева сына^{131}. Он вспомнил об этом посреди всех[379]⁷ страданий⁷. Если увидите Греча, сказал он Спасскому, поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.

[§ 21] У него спросили: желает ли исповедаться и причаститься. Он согласился охотно, и положено было призвать священника утром[380].

[§ 22][381] В полночь доктор Арендт возвратился.

[§ 23][382] (1) Покинув Пушкина, он отправился во дворец, но не застал государя, который был в театре, и сказал камердинеру, чтобы по возвращении его величества было донесено ему о случившемся. (2) Около полуночи приезжал за[383]¹¹ Арендтом¹¹ от государя фельдъегерь с повелением немедленно ехать к Пушкину, прочитать ему письмо, собственноручно государем к нему написанное, и тотчас обо всём донести. (3). Я не лягу, я[384] буду ждать, стояло[385]¹³ в¹³ записке¹³ государя¹³ к¹³ Арендту. Письмо же приказано было возвратить. И что же стояло в этом письме? «Если Бог не велит нам более увидеться, прими[386] моё прощенье, а[387]² с² ним² и² мой совет: кончить[388]³ жизнь³ христиански³. О жене и детях не беспокойся, Я их беру на своё попечение».

[§ 24] Как бы я желал выразить простыми словами то, что у меня движется в душе при перечитывании этих немногих строк. Какой трогательный конец земной связи между царём и тем, кого он когда-то отечески присвоил и кого до последней минуты не покинул: как много прекрасного человеческого в этом порыве, в этой поспешности захватить душу Пушкина на отлёте, очистить её для будущей жизни и ободрить последним земным утешением. Я не лягу, я[389] буду ждать! О чём же он думал в эти минуты[390]? где он был своею мыслью? О, конечно, перед постелью умирающего, его добрым земным гением, его духовным отцом, его примирителем с небом и землёю[391].

[§ 25] В[392]⁷ ту⁷ же⁷ минуту⁷ было⁷ исполнено⁷ угаданное желание государя. Послали за священником в ближнюю церковь. Умирающий[393] исповедался и причастился с глубоким чувством.

[§ 26][394] Когда Арендт прочитал Пушкину[395] письмо государя, то он вместо ответа поцеловал его и долго не выпускал из рук; но Арендт не мог его оставить[396]¹¹ ему¹¹. Несколько раз Пушкин повторял: отдайте мне это письмо, я хочу умереть с ним. Письмо! где письмо? Арендт успокоил его обещанием испросить на то позволение у государя.

[§ 27) Он скоро потом уехал.

[§ 28] (1)[397]До пяти часов Пушкин страдал, но сносно. (2)[398] Кровотечение было остановлено холодными примочками. (3) Но около пяти часов боль в животе сделалась нестерпимою, и сила её одолела силу души; он начал стонать; послали[399] за Арендтом. По приезде его нашли нужным поставить промывательное, но оно не помогло и только что усилило страдания, которые в[400]¹⁵ чрезвычайной¹⁵ силе¹⁵ своей¹⁵ продолжались до 7 часов утра.

[§ 29] Что было бы с бедною женою, если бы она в течение двух[401] часов могла слышать эти[402]¹⁷ крики¹⁷; я уверен, что её рассудок не вынес бы этой душевной пытки. Но вот что случилось: она в совершенном изнурении лежала в гостиной, головою[403]¹ к¹ дверям¹, и[404]² они² одни отделяли её от постели мужа. При первом страшном крике его княгиня Вяземская, бывшая в той же горнице, бросилась к ней, опасаясь, чтобы с нею чего не сделалось. Но она лежала неподвижно (хотя за минуту говорила); тяжёлый, летаргический сон овладел ею; и этот сон, как будто нарочно посланный свыше, миновался в ту самую минуту, когда раздалось последнее стенание за дверями[405].

[§ 30] (1) И[406] в эти минуты жесточайшего испытания, по словам Спасского и Арендта, во всей силе сказалась твёрдость души умирающего; (2) готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил[407], чтобы жена не слышала[408], чтобы её не испугать[409]. (3) К семи часам боль утихла.

[§ 31] Надобно заметить, что во всё это время и до самого конца мысли его были светлы, и память свежа. Ещё до начала сильной боли он подозвал к себе Спасского, велел подать какую-то бумагу, по-русски[410] написанную[411], и заставил её сжечь[412]. Потом призвал Данзаса и продиктовал ему записку о некоторых долгах своих[413]. Это его, однако, изнурило, и после он уже не мог сделать никаких других распоряжений.

[§ 32] Когда поутру кончились его сильные[414] страдания, он сказал Спасскому: жену! позовите жену! — Этой прощальной минуты я тебе не стану описывать[415].

[§ 33] Потом потребовал детей; они спали; их привели и принесли к нему полусонных. Он на каждого оборачивал глаза, молча; клал ему на голову руку; крестил и потом движением руки отсылал от[416]¹⁴ себя¹⁴.

[§ 34] Кто здесь? спросил он Спасского и Данзаса. Назвали меня и Вяземского. Позовите — сказал он слабым голосом. Я подошёл, взял его похолодевшую, протянутую ко мне руку, поцеловал её: сказать ему ничего я не мог, он махнул рукою, я отошёл[417].

[§ 35] Также[418]² простился² он² и² с Вяземским[419]. В эту минуту приехал граф Вьельгорский и вошёл к нему и также в последние подал ему живому руку.

[§ 36] (1) Было очевидно, что спешил сделать свой последний земной расчёт и как будто подслушивал идущую[420]⁴ к⁴ нему⁴ смерть⁴. (2)[421] Взявши себя за пульс, он сказал Спасскому: смерть идёт.

[§ 37] (1)[422] Карамзина? тут ли Карамзина? — спросил он, спустя немного. (2) Её не было; за нею немедленно послали, и она скоро приехала. (3) Свидание их продолжалось только минуту, (4) но, когда Катерина Андреевна отошла от постели, он её кликнул и сказал: перекрестите меня! потом поцеловал у неё руку[423]^{132}.

[§ 38] В это время приехал доктор Арендт. Жду царского слова, чтобы умереть спокойно, сказал ему Пушкин[424]. Это было для меня указанием, и я решился в ту же минуту ехать к государю, чтобы известить его величество о том, что слышал.

[§ 39] (1) Надобно[425]⁹ знать⁹, что⁹, простившись⁹ с⁹ Пушкиным⁹, я⁹ опять⁹ возвратился к его постели и сказал[426]¹⁰ ему:¹⁰ (2) может быть, я[427]¹ увижу¹ государя; что мне сказать ему от тебя. (3) Скажи ему, отвечал он, что мне жаль умереть; был бы весь (его)[428].

[§ 40] (1) Сходя с крыльца, я встретился с фельдъегерем, посланным за мной[429] от государя. (2) Извини, что я тебя потревожил, сказал он мне при входе моём в кабинет. — (3) Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною. (4) И[430]⁴ я⁴ рассказал⁴ о том, что говорил Пушкин[431]. (5) Я счёл долгом сообщить эти слова немедленно вашему величеству. (6)[432] Полагаю, что он тревожится о участи Данзаса. (7) Я не могу переменить законного порядка, — отвечал государь, но сделаю всё возможное. (8). Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен; они мои. (9). Тебе же поручаю, если он умрёт, запечатать его бумаги; ты после их сам рассмотришь.

[§ 41] (1) Я возвратился к Пушкину с утешительным ответом государя. (2) Выслушав меня он поднял руки к небу с каким-то судорожным движением. (3) Вот как я утешен! — сказал он. (4) Скажи государю, что я желаю ему долгого, долгого царствования, что я желаю ему счастия в его сыне, что я желаю ему счастия в его России^{133}. (5)[433] Эти слова говорил[434] слабо, отрывисто, но явственно.

[§ 42] Между тем данный ему приём опиума несколько его успокоил. К животу вместо холодных примочек начали прикладывать мягчительные; это было приятно страждущему. И он начал послушно[435] исполнять предписания докторов, которые прежде отвергал упрямо, будучи испуган своими муками и ожидая[436] смерти для их прекращения. Он[437] сделался послушным, как ребёнок, сам накладывал компрессы на живот и помогал тем, кои около него суетились. Одним[438] словом, он сделался гораздо спокойнее.

[§ 43] (1) В[439]¹³ этом ¹³ состоянии¹³ нашёл его доктор Даль, пришедший к нему в два часа. (2) Плохо[440]¹⁴, брат¹⁴, — сказал Пушкин, улыбаясь[441], Далю. (3)[442]. В это время он, однако, вообще был спокойнее: руки его были теплее, пульс явственнее. (4) Даль, имевший сначала более надежды, нежели другие, начал его ободрять. (5) Мы все надеемся, — сказал[443]¹⁷ он¹⁷, — не отчаивайся и ты. — (6) «Нет! — отвечал[444] он, — мне здесь не житьё; я умру, да видно так и надо»[445].

[§ 44] (1) В это время пульс его был полнее и твёрже. Начал показываться небольшой общий жар. (2)[446] Поставили пиявки. (3)[447] Пульс стал ровнее, реже и гораздо мягче. (4) Я ухватился, говорит Даль, как утопленник за соломинку, робким голосом провозгласил надежду и обманул было и себя и других. (5). Пушкин, заметив, что Даль был пободрее, взял его за руку и спросил: «Никого тут нет?» «Никого». (7) «Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?» — «Мы за тебя надеемся, Пушкин, право, надеемся». — (8) «Ну спасибо!» — отвечал он. (9) Но, по-видимому, только однажды и обольстился он надеждою[448], ни прежде, ни после этой минуты он ей не верил.

[§ 45][449]⁶ Почти всю ночь (на 29-е число; эту ночь всю Даль просидел у его постели, а я, Вяземский и Вьельгорский в ближней горнице) он продержал Даля за руку; часто брал по ложечке[450] или по крупинке льда в рот, и всегда всё делал сам: брал[451] стакан с ближней полки, тёр себе виски льдом, сам накладывал на живот припарки, сам их снимал[452] и проч.

[§ 46]⁶ Он мучился менее от боли, нежели от чрезмерной тоски: «Ах! какая тоска! — иногда восклицал он, закидывая руки на голову, — сердце изнывает!» Тогда просил он, чтобы подняли его, или поворотили на бок, или поправили ему подушку, и, не дав кончить этого, останавливал обыкновенно словами: «Ну! так, так — хорошо: вот и прекрасно и довольно; теперь очень хорошо». Или: «Постой — не надо — потяни меня только за руку — ну вот и хорошо, и прекрасно». (Всё это его точное[453]¹⁰ выражение)¹⁰. Вообще, говорит Даль, в обращении со мною он был повадлив и послушен, как ребёнок, и делал всё, что я хотел.

[§ 47] Однажды он спросил у Даля: «Кто у жены моей?» — Даль отвечал: «Много добрых людей принимают в тебе участие; зало и передняя полны с утра до ночи». «Ну спасибо, отвечал он, однако же поди, скажи жене, что всё слава Богу легко; а то ей там, пожалуй, наговорят».

[§ 48] Даль его не обманул. С утра 28 числа, в которое разнеслась по городу весть, что Пушкин умирает, передняя была полна приходящих. Одни осведомлялись о нём через посланных спрашивать[454]¹¹ об¹¹ нём¹¹, другие — и люди всех состояний, знакомые и незнакомые — приходили сами. Трогательное чувство национальной, общей скорби выражалось в этом движении, произвольном[455]¹², ни¹² чем¹² не¹² приготовленном¹². Число приходящих сделалось наконец так велико, что дверь прихожей (которая была подле кабинета, где лежал умирающий) беспрестанно отворялась и затворялась; это беспокоило страждущего; мы[456] придумали запереть дверь[457]² из² прихожей² в² сени², задвинули её[458] залавком и[459] отворили другую узенькую прямо с лестницы в буфет, а гостиную[460]⁵ от⁵ столовой⁵ отгородить⁵ ширмами (это[461] распоряжение поймёшь из приложенного плана). С этой минуты буфет был[462] набит народом; в столовую[463] входили только знакомые, на лицах выражалось простодушное участие, очень многие плакали.

План квартиры Пушкина, составленный Жуковским.

(1. Кабинет: а) диван, на котором умер Пушкин, в) его большой стол с кресл., на которых он работал; d) полки с книгами. 2. Гостиная: а) кушетка, на которой лежала ночью Н. Н. 3. Передняя: а) здесь Пушкин лежал во гробе. 4. Столовая: а) так были поставлены ширмы, чтобы загородить гостиную, где находилась Н. Н. 5. Сени: а) здесь стоял залавок, которым задвинули дверь, в) маленькая узкая дверь, через которую входили все посторонние. 6. Буфет с чуланом, здесь собирались приходившие осведомиться во время болезни, ночью, тогда как заперли дверь в прихожую)

[§ 49][464]⁹ Государь император получал известия от доктора Арендта (который раз по шести в день, и по нескольку раз ночью приезжал навестить больного); государыня великая княгиня^{134}, очень любившая Пушкина, написала ко мне несколько записок, на которые я отдавал подробный отчёт её высочеству согласно с ходом болезни.

[§ 50]⁹ Такое участие трогательно, но оно естественно; естественно и в государе, которому дорога народная слава, какого рода она бы ни была (а в этом отличительная черта нынешнего государя; он любит всё русское; он ставит новые памятники и бережёт старые); естественно и в нации, которая в этом случае не только заодно с своим государем, но этою общею любовью к отечественной славе укореняется между ими нравственная связь; государю естественно гордиться своим народом, как скоро этот народ понимает его высокое чувство и вместе с ним любит то, что славно отличает его от других народов или ставит с ним наряду; народу естественно быть благодарным своему государю, в[465]¹⁰ котором¹⁰ он видит представителя своей чести.

[§ 51] (1)[466] Одним словом, сии изъявления общего участия наших добрых русских меня глубоко трогали, но не удивляли. (2) Участие[467] иноземцев было для меня усладительною нечаятельностью[468]. (3) Мы теряли своё; мудрено ли что мы горевали? (4) Но их что так трогало? (5)[469] Что думал этот почтенный Барант, стоя долго в унынии посреди прихожей, где около его шептали с печальными лицами о том, что делалось за дверями. (6) Отгадать[470] нетрудно. (7) Гений есть общее добро; в поклонении гению все народы родня! и, когда он безвременно покидает землю, все провожают его с одинаковою братскою скорбию. (8) Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но и целой Европы; (9) потому-то и посол[471]¹ французский¹ (сам¹ знаменитый¹ писатель¹) приходил¹ к двери его с печалью собственною и о нашем Пушкине пожалел[472] как будто о своём. (10)[473] Потому же Люцероде, саксонский посланник, сказал собравшимся у него гостям в понедельник ввечеру: нынче у меня танцевать не будут, нынче похороны Пушкина.

[§ 52] Возвращаюсь к своему описанию. Послав Даля ободрить жену надеждою, Пушкин сам не имел никакой. Однажды спросил он: который час? И на ответ Даля продолжал прерывающимся голосом: «Долго ли… мне… так мучиться?… Пожалуйста поскорей!…» Это повторил он несколько раз[474]: «Скоро ли конец?..» и всегда прибавлял: «пожалуйста поскорей!»[475]

(§ 53] (1) Вообще (после мук первой ночи, продолжавшихся два часа) он был удивительно терпелив. (2)[476] Когда тоска и боль его одолевали, он делал движения руками или отрывисто кряхтел, но так, что его почти не могли слышать. «Терпеть надо, друг, делать нечего, — сказал ему Даль, — но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче». — «Нет, — он отвечал перерывчиво, — нет… не надо… стонать… жена… услышит… Смешно же… чтоб этот… вздор… меня… пересилил… не хочу».

[§ 54] Я покинул его в 5 часов и через два часа возвратился в[477]⁷ 7-м⁷, то⁷ есть⁷ через⁷ два⁷ часа⁷. Видев, что ночь была довольно спокойна, я пошёл к себе почти с надеждою, но, возвращаясь, нашёл иное. Арендт сказал мне решительно, что всё кончено и что ему не пережить дня. Действительно, пульс ослабел и начал упадать приметно; руки начали стыть. Он лежал с закрытыми глазами; иногда только подымая руки, чтобы взять льду и потереть им лоб[478].

[§ 55][479] (1) Ударило два часа пополудни, и в Пушкине осталось жизни на три четверти часа (2). Он открыл глаза и попросил мочёной морошки. (3) Когда её принесли, то он сказал внятно: позовите жену, пускай она меня покормит. (4) Она пришла, опустилась на колена у изголовья, поднесла ему ложечку, другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его; (5) Пушкин погладил её по голове и сказал: «Ну, ну, ничего; слава богу; всё хорошо! поди». — (6)[480] Спокойное выражение лица его и твёрдость голоса обманули бедную жену; она вышла как[481] просиявшая от радости лицом[482]. (7) Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому, — он будет жив, он не умрёт.

[§ 56] (1) А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вьельгорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. (2)[483] Даль шепнул мне: отходит. (3) Но мысли его были светлы. (4) Изредка только полудремотное забытьё их отуманивало. (5) Раз он подал руку Далю и, пожимая её, проговорил: ну подымай же меня, пойдём, да выше, выше… ну, пойдём! (6) Но, очнувшись, он сказал: мне было пригрезилось, что я с тобой лечу[484] вверх по этим книгам и полкам; высоко… и голова закружилась.

[§ 57][485] Немного погодя, он опять, не раскрывая[486] глаз, стал искать Далеву руку и, потянув её, сказал: «Ну пойдём же пожалуйста да вместе». (2)[487]⁸ Даль, по просьбе его, взял его подмышки и приподнял повыше; (3)⁸ и вдруг, как будто проснувшись, он быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: кончена жизнь. (4)[488] Даль, не расслушав, отвечал: да, кончено; мы тебя положили[489], — (5)[490] «Жизнь кончена!» — повторил он внятно и положительно. (6)[491] «Тяжело дышать, давит!» — были последние слова его[492].

[§ 58] В[493]¹⁴ эту¹⁴ минуту¹⁴ я не сводил с него глаз и заметил¹⁴, что движение груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением[494]. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: что он? Кончилось, — отвечал мне Даль[495]. Так тихо, так таинственно[496] удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить великого[497] таинства смерти, которое совершилось перед нами во всей умилительной святыне своей.

[§ 59] Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нём в эту первую минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха, после тяжёлого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и[498] не покой! Это[499] не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это[500] не было также и выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нём развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое[501], удовольствованное[502] знание. Всматриваясь в него, мне всё хотелось у него спросить: что видишь друг? и что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? вот минуты в жизни нашей, которые вполне достойны названия великих. В эту минуту, можно сказать, я видел самое[503]⁹ смерть⁹, божественно⁹ тайную⁹, смерть⁹ без покрывала. Какую печать наложила[504]¹⁰ она¹⁰ на¹⁰ лицо¹⁰ его¹⁰ и как удивительно высказала на нём и свою и его тайну. Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала[505] в нём и прежде[506]. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда всё земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина.

[§ 60] Опишу в немногих словах то, что было после. К счастию, я вспомнил вовремя, что надобно с него снять маску. Это было исполнено немедленно; черты его ещё не успели измениться. Конечно, того первого выражения, которое дала им смерть, в них не сохранилось; но все мы имеем отпечаток привлекательный; это не смерть, а сон[507].

[§ 61][508] Спустя 3/4 часа после кончины (во всё это время я не отходил от мёртвого, мне хотелось вглядеться в прекрасное лицо его) тело вынесли в ближнюю горницу; а я, исполняя повеление государя императора, запечатал кабинет своею печатью.

[§ 62] Не буду рассказывать того, что сделалось с печальною[509] женою: при ней находились неотлучно княгиня Вяземская, Е. И. Загряжская, граф и графиня Строгановы. Граф взял на себя все распоряжения похорон.

[§ 63] Побыв ещё несколько времени в доме, я поехал к Вьельгорскому обедать; у него собрались и все другие, видевшие последнюю минуту Пушкина; и он сам был приглашён за гробом[510] к этому обеду: это[511]² был² день моего рождения.

[§ 64][512] Я[513]⁴ счёл⁴ обязанностью⁴ донести⁴ государю⁴ императору⁴ о том, как умер Пушкин; он выслушал меня наедине в своём кабинете: этого прекрасного часа моей жизни я никогда не забуду.

[§ 65] На другой день мы, друзья, положили Пушкина своими руками в гроб; на следующий день, к вечеру, перенесли его в Конюшенную церковь.

[§ 66] И в эти оба дни та горница, где он лежал в гробе, была беспрестанно полна народом. Конечно, более десяти тысяч человек приходило[514]^{135} взглянуть на него: многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его; было что-то разительное в его неподвижности посреди этого движения и что-то умилительно таинственное в той молитве, которая так тихо, так однообразно слышалась посреди этого шума[515].

[§ 67][516] И особенно глубоко трогало[517] мне душу то, что государь как будто соприсутствовал посреди своих русских, которые так[518] просто и смиренно и с ним заодно выражали скорбь свою о утрате славного соотечественника. Всем[519] было известно, как государь утешил последние минуты Пушкина, какое он принял участие в его христианском покаянии, что он сделал для его сирот, как почтил своего поэта и что в то же время (как судия, как верховный блюститель нравственности) произнёс в осуждение бедственному делу, которое так внезапно лишило нас Пушкина. Редкий из посетителей, помолясь перед гробом, не помолился в то же время за государя, и можно сказать, что это изъявление национальной печали о поэте было самым трогательным прославлением его великодушного покровителя.

[§ 68] Отпевание происходило 1 февраля. Весьма[520]¹¹ многие¹¹ из¹¹ наших¹¹ знакомых¹¹ людей¹¹ и все[521]¹² иностранные¹² министры¹² были в церкви. Мы на руках отнесли гроб в подвал, где надлежало ему остаться до вывоза[522] из города. 3 февраля в 10 часов вечера собрались мы в последний раз к тому, что ещё для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили на сани; сани[523] тронулись; при свете месяца несколько[524]¹⁵ времени¹⁵ я¹⁵ следовал¹⁵ за¹⁵ ними¹⁵; скоро они поворотили за угол дома; и всё, что было земной[525] Пушкин, навсегда пропало из глаз моих[526].

Февраля 15.