Интриги братьев Сеймур и их падение

Пока Генрих умирал в своей спальне дворца Уайтхолл, брат его третьей жены Эдуард Сеймур, в окружении советников, нервно шагал туда и обратно по коридору. В голове его вызревал дерзкий план: как взять власть в свои руки при новом короле, его родном племяннике. И когда в два часа ночи Генрих, держа за руку архиепископа Кранмера, испустил последний дух, Сеймур тут же помчался на лошадях за Эдуардом. Принца отвезли в охотничий дом Энфилд к сестре леди Елизавете, где детям и объявили о смерти отца. Они бросились друг другу в объятия и начали безудержно рыдать. И неудивительно – ведь они потеряли отца, перед которым благоговели. Елизавете было 13, а Эдуарду всего 9…

Затем им зачитали завещание, в котором говорилось, что король оставляет престол сыну Эдуарду, а в случае его смерти (при отсутствии наследников) его наследует Мария и ее будущие дети, и только затем Елизавета и её дети. А если дети Генриха не оставят наследников, то трон должен быть передан внукам его младшей сестры Марии Тюдор – Джейн, Екатерине и Марии. По неизвестным причинам Генрих исключил из завещания детей своей сестры – «любимых племянниц» Френсис и Элеонору, а также потомков своей старшей сестры Маргариты Тюдор, выданной замуж за шотландского короля. Итак, своим последним проявлением монаршей воли Генрих VIII не только подтвердил Третий Акт о Наследовании 1544 года, но и дал своим дочерям надежду если не на корону Англии, то по крайней мере на достойный брак с принцем любой европейской страны.

Чтобы обеспечить плавное наследование престола, договорились не объявлять о смерти короля в течение трех дней. И только 31 января 1547 года лорд-канцлер Томас Райзли сообщил в Парламенте о новом престолонаследнике Эдуарде, который должен был взять на себя роль управления Англией. Перед коронацией юный принц по традиции был перевезен в лондонский Тауэр, а уже оттуда в воскресенье 20 февраля он, во главе пышной процессии, выехал верхом на лошади в Вестминстерское аббатство. Огромные толпы лондонцев шумно приветствовали нового сюзерена, который в такой торжественный и ответственный момент чувствовал себя самым обыкновенным ребенком. Ему хотелось смеяться и наслаждаться этой веселой игрой, и, проезжая мимо Собора Св. Пола, он остановился, чтобы поглазеть на испанского канатоходца, который смешно качался и жонглировал различными предметами.

Дабы не утомлять малолетнего короля, церемония в Вестминстере была немного сокращена – Томас Кранмер подтвердил королевскую супрематию и назвал Эдуарда вторым Исайей, сыном царя иудейского, призывая его продолжать реформацию англиканской церкви, «избавляясь в своем правлении от тирании римских епископов, и уничтожая их изображения». Вся знать королевства приняла присягу новому королю Эдуарду VI, а вечером он восседал на банкете в Вестминстер Холле, о чем сделал трогательную детскую запись в своих Хрониках: «Весь вечер я сидел во главе стола с короной на голове».

Но не была ли эта роль слишком обременительной для девятилетнего мальчика, который мог стать разменной монетой в игре королевских советников? Мудрый отец предусмотрел и это. Дабы избежать узурпации власти в одних руках, он назначил 16 регентов, которые должны были исполнять роль Совета при молодом короле до тех пор, пока тому не исполнится 18 лет. Генрих хотел, чтобы Совет регентов управлялся коллективно, большинством голосов и на равных правах, и потому отказался от назначения лорда-протектора.

Но, несмотря на четкие королевские указания, Эдуард Сеймур быстро договорился с исполнителями завещания, которые в обмен на ложные свидетельства получили от него большие взятки, лакомые куски земли и почетные звания. Уже 4 февраля Совет регентов наделил Сеймура почти королевской властью – 13-ю голосами из 16-ти (остальные отсутствовали) его назначили лордом-протектором. Мало того, в марте того же года Сеймур получил специальный патент от короля, дающий ему почти монархическое право назначать членов Совета и консультироваться с ними по своему желанию. С этого момента автократическая власть Сеймура стала полной! Теперь Совет ему нужен был только для того, чтобы ставить сургучную печать на его решения.

Итак, захват власти Эдуардом Сеймуром прошел гладко. Но у него был противник в лице собственного брата Томаса, который очень завидовал его успехам, особенно после того, как тот стал герцогом Сомерсетом и лордом-протектором. Тот самый Томас Сеймур, в которого была так влюблена Екатерина Парр. Томас начал планировать восхождение к власти из своего замка Судли в Глостершире, и в его планы входило жениться на одной из дочерей Генриха – Елизавете или Марии. Но когда Совет наложил на эту идею вето, Сеймур сделал предложение вдове Генриха Екатерине Парр. Конечно же она сразу приняла предложение, и весной 1547 года они поженились.

Затем у него родился новый план – дабы приблизиться к трону, ему нужно было заполучить на воспитание в свой дом двух королевских наследниц – леди Елизавету и леди Джейн Грей. Последняя была внучкой Марии Тюдор и Чарльза Брэндона. И вот амбициозный Томас Сеймур предложил Генриху Грею отдать свою дочь на воспитание в его дом. Воспитание детей в семьях, стоящих выше по своему общественному положению, было тогда в порядке вещей: ребёнок приобретал связи и опыт светской жизни, а воспитатели – возможность выгодно устроить свои собственные матримониальные планы. Сначала Грей решительно отказался передавать дочь, но когда Сеймур посулил ему кредит в две тысячи фунтов, тот уступил, и Джейн переехала во дворец супружеской пары в Челси.

Выгодной мишенью для Сеймура была и богатая леди Елизавета, которую супружеская пара тоже взяла на воспитание. Его план удался – теперь у них в доме воспитывались уже две наследницы престола. Причем 40-летний Сеймур стал для Елизаветы не только отчимом, но и опекуном, а эта роль обычно предполагает полное доверие. Это доверие он вскоре вероломно нарушил, затеяв с 14-летней Елизаветой довольно странные игры. Поначалу его жена Екатерина старалась не видеть в этом ничего особенного, и ее вовлечение в эти игры делало их вполне невинными. Но со временем они становились все более неприличными – Сеймур заполучил ключ от спальни Елизаветы и начал приходить туда полуодетым по утрам, чтобы пощекотать или шлепнуть падчерицу по мягкому месту. Та была крайне смущена не только его «ухаживаниями», но и своей собственной реакцией на них – иногда она играла с ним в прятки и скрывалась за шторами спальни, а иногда вставала рано, чтобы полностью облачить себя в одеяния и быть для него недоступной. Да, Томас Сеймур казался ей интригующим, красивым и сексуальным мужчиной, но ей не только льстило, но и пугало такое внимание.

Наставница Кэт Эшли, понимающая, что происходит на самом деле, записала в своем дневнике: «Он шумно играл с ней в саду и порезал ее платье на тысячи кусочков». В то время как его жена Екатерина держала Елизавету и безудержно смеялась. А когда Эшли упрекнула Сеймура в том, что он портит репутацию принцессы, тот с вызовом отверг обвинения и заявил, что не имеет ни малейшего намерения останавливаться, так как в этих играх нет ничего порочного.

Но вскоре у Екатерины Парр тоже отпали всякие сомнения – после того, как она застала мужа в объятиях леди Елизаветы. Последовали долгие расспросы, во время которых девочка большей частью отмалчивалась, и, несмотря на материнскую любовь к падчерице, в мае 1548 года Екатерина отослала её в поместье Чешант, графство Хартфордшир. Это был последний раз, когда они виделись. Елизавета чувствовала себя пристыженной, и от сильных переживаний у нее случился первый нервный срыв. Эти срывы потом будут повторяться довольно часто, оставляя после себя долгие мучительные мигрени.

К тому времени Екатерина Парр, впервые за свои 35 лет, забеременела, и когда она отправилась рожать в замок Судли, Елизавета написала ей письмо с пожеланиями удачи. Но удача на этот раз изменила Екатерине – 5 сентября, через шесть дней после родов, она умерла от послеродовой горячки – точно также, как несколько лет назад сестра Томаса, королева Джейн Сеймур. Хотя поговаривали, что ее мог отравить и собственный муж – чтобы осуществить свои амбициозные планы и жениться на леди Елизавете. Новорожденную девочку назвали Марией – в честь Марии Тюдор.

Процессию на похоронах Екатерины Парр возглавляла леди Джейн Грей, после чего ее отец, Генри Грей, попытался вернуть дочь домой. Но Сеймур продолжал проявлять к ней интерес и сумел оставить девочку при себе еще на два месяца – контроль над ней был теперь его важнейшим политическим активом. Сама же Джейн, судя по сохранившейся переписке, предпочитала свободный режим дома Сеймура жёстким правилам отцовского дома.

Но центром внимания Сеймура по-прежнему оставалась Елизавета и его заветное желание стать королем Англии. Поэтому вскоре после смерти жены он послал ей письмо с предложением о женитьбе. На этот раз он даже заручился поддержкой ее наставницы Кэт Эшли. Но когда та спросила юную леди, вышла бы она замуж за Томаса Сеймура, ведь он великолепная партия, то в ответ услышала: «Он умен, но ему не хватает рассудительности». Да, Елизавета очень повзрослела за год своей ссылки. И хотя она была очарована красивым и харизматичным графом, ее прежняя робкая влюбленность сменилась трезвой оценкой. К тому же, согласно завещанию отца, ей не разрешено было вступать в брак до смерти брата Эдуарда без разрешения Совета, а она еще не готова была идти против отцовской воли.

Томас Сеймур, как всегда, опрометчивый, нетерпеливый и пылкий, не мог больше ждать. Ему было мало близости к трону клана Сеймуров, ему нужна была полная и абсолютная власть! Сначала он пытался уговорить короля Эдуарда назначить его главным управляющим при королевском дворе. Но когда тот отказался и предложил ему вместо этого титул барона и место в Совете, Сеймур попытался подкупить его карманными деньгами, которые, по их общей договоренности, подкладывал под ковер. Затем он начал настраивать короля против своего брата – мол, тот держит всю казну в своих руках и делает короля попрошайкой, нужно скинуть лорда-протектора и «установить свои правила, как это делают другие короли». Но Эдуард, воспитанный в подчинении Совету, не захотел даже слушать своего дядю.

И тут нетерпение и вспыльчивость Томаса Сеймура перешли все границы – одним январским утром 1549 года его застали в комнате короля с мечом в руке! Нет, он не собирался убивать Эдуарда – он просто проткнул мечом его любимую собачку, которая начала безудержно лаять после того, как он открыл королевскую спальню своим ключом. Поднялся невообразимый шум, в комнату ворвались люди и Томас был тут же арестован. Это переполнило чашу терпения и юного короля, и лорда-протектора, и Совета.

Когда всплыли детали поведения Томаса Сеймура в прошлом, ему был предъявлен ряд обвинений, включающих попытку свержения его брата с должности лорда-протектора и хищения с Бристольского монетного двора. Король тоже внес свою лепту и обличил его в деле с карманными деньгами. Но главное обвинение заключалось в следующем – Сеймур якобы ворвался в королевские покои с целью привести священника и осуществить двойной тайный обряд бракосочетания, предложив леди Джейн Грей в качестве невесты королю, а самому жениться на принцессе Елизавете.

Не избежала подозрений и сама Елизавета, хотя до сих пор ее отношения с братом были вполне доверительными, и она пользовалась всеми выгодами этого родства (брат даровал ей большие имения, включая Хэтфилд Хаус). Но теперь команда следователей во главе с Робертом Тирвитом прибыла в этот самый Хэтфилд, чтобы выяснить, была ли она в заговоре с лордом-адмиралом Сеймуром. Допрос затянулся на несколько дней, но на все вопросы Елизавета отвечала упорным «нет». Она защищала свое поведение с большим остроумием и пренебрежением, отказываясь признать вину и покаяться, и не поддаваясь на обещания защиты быть прощенной. Ее упрямство так выводило из себя следователя сэра Роберта, что ему пришлось заявить: «Есть основания полагать, что вы носите ребенка Сеймура». Елизавета была вне себя от возмущения и потребовала: «Пусть они обнародуют эти обвинения. Пусть меня вызовут в суд, чтобы весь народ увидел, что я не беременна. Я хочу видеть тех, кто меня обвиняет!»

Тем временем ее наставницу Кэт Эшли и слугу Перри арестовали и отправили в Тауэр, где под страхом пыток у них вырвали признание в скандальных событиях прошлого лета и даже в помолвке принцессы с Сеймуром. Когда поздней ночью Елизавета читала показания своих слуг, к ней прокрался ее придворный Уильям Сесил, который и посвятил ее в тонкости закона. Он объяснил, что ее могут обвинить в государственной измене только в том случае, если она лично планировала самовольное вступление в брак с Сеймуром, и тем самым тайно действовала против решения Совета.

И вот уже на следующий день в Елизавете взыграло упрямство, достойное ее отца-деспота. Она прямо заявила Роберту Тирвиту: «Вы, вероятно, приняли сплетни моих слуг за чистую монету. А что касается моего отчима Сеймура, то он глупый и недальновидный человек, и все его разговоры о браке не вызывали у окружающих ничего, кроме смеха, и воспринимались как очередная глупость». На что следователь возразил: «Когда вчера я вам показал признания, вы были в ужасе». Елизавета тут же отпарировала: «Да, это правда – я была в ужасе оттого, что мои глупые слуги, которые плохо понимают, что произошло, страдают из-за моих мнимых грехов. Я просто испугалась за них, так как Тауэр – не самое лучшее место». В результате Тирвиту не оставалось ничего другого, как доложить Совету: «Я видел по ее лицу, что она виновна. У нее очень острый ум и ничего невозможно вытянуть из нее без больших ухищрений».

Тем временем Уильям Сесил, ее будущий пожизненный советник, посоветовал Елизавете написать письмо в королевский Совет с отрицанием всех предъявленных обвинений. Будучи на волосок от смерти, она так и сделала, послав лорду-протектору дерзкое письмо, в котором потребовала вернуть ей любимую воспитательницу: «Она была со мной в течение долгого времени, многие годы и положила немало сил и трудов, чтобы воспитать меня в честности, поэтому мои обязанность и долг вступиться за нее, ибо святой Григорий учит, что мы более привязаны к тем, кто нас вырастил, чем к собственным родителям. Родители делают только то, что естественно для них, то есть приводят нас в этот мир. Те же, кто воспитывает нас, по-настоящему дают нам возможность чувствовать себя в нем хорошо!» Обращаясь к тому, от кого зависела ее судьба, Елизавета подписалась с истинным достоинством королевской дочери: «Подследственная. Ваш убежденный друг, насколько это в моих силах».

Это сработало, и через некоторое время Сесил принес ей хорошие известия – Кэт Эшли и Перри выпущены на свободу, невиновность Елизаветы доказана, и ее репутация не запятнана. Это была победа! Впервые в жизни она была на волосок от эшафота, но теперь могла облегченно вздохнуть…

Чего нельзя было сказать о Томасе Сеймуре, чья вина была более чем очевидной. И когда молодому королю доложили, что дядя Томас и не думает раскаиваться, он спокойно произнес: «Ну тогда он должен умереть». Этим тут же воспользовался лорд-протектор Эдуард Сеймур. И хотя обвинения в измене остались недоказанными и до суда дело не дошло, он лично подписал родному брату смертный приговор. Томаса заклеймили позором и 20 марта 1549 года «за многочисленные преступления против короны» отрубили голову на Тауэрском холме.

Как рассказывает один из наследников Томаса – Джон Сеймур, проживающий сегодня в своем наследном замке Берри Померой: «Томас был очень амбициозной, яркой личностью и он просто воспользовался предоставленными возможностями. Несомненно, он был упрямым и не продумал до конца, чем могут закончиться его интриги. Но он думал только о своей выгоде и намеревался взять от жизни все».

И действительно, Томас даже не подумал, что случится с его единственной дочерью Марией, которая теперь осталась круглой сиротой. Все его хозяйства и имения были проданы один за другим, а сбережения конфискованы короной – даже те, которые оставила ему в наследство жена Екатерина Парр. Девочку передали графине Суффолк, которая была крайне недовольна, так как это не сулило ей ничего, кроме лишних хлопот. Но после 1550 года Мария полностью исчезла из всех исторических записей. А так как она никогда не подавала исков по поводу своего наследства, историки пришли к заключению, что она не дожила до двух лет…

Смерть Сеймура поразила Елизавету до глубины души, хотя на людях она произнесла только одну фразу: «Сегодня умер человек больших запросов и мелкого ума». Это стало ее первым знакомством со взрослым миром грубой политики, а также жестоким уроком близких отношений – ведь даже дружба может означать опасность или смерть. Именно тогда она осознала все политические преимущества безбрачия, сделав однозначный вывод – если мужчина хочет с ней сблизиться, его глаза больше направлены на трон, чем на нее.

Когда страсти поутихли и Елизавету, наконец, оставили в покое, она вернулась в свой любимый Хэтфилд. Но этот труднейший экзамен, который потребовал от нее проявления стойкости, изворотливости и хитрости, обошелся ей дорогой ценой – у нее началось тяжелое нервное истощение. Вернулись головные боли, которые мучали ее во время недавних допросов, и которые еще часто будут к ней возвращаться в минуты горьких испытаний. Но чистый воздух Хэтфилда пошел ей на пользу – она много ездила верхом и охотилась, и физические нагрузки стали хорошим лекарством.

Отношения короля Эдуарда со своей второй сестрой Марией тоже не были гладкими. Так как регенты короля опасались, что Мария выйдет замуж и с помощью супруга попытается захватить престол, ее старались держать подальше от двора и всячески настраивали малолетнего короля против сестры. Но основной причиной для трений было нежелание Марии переходить в протестантскую веру, которую исповедовал король. Эдуард неоднократно требовал от нее полного религиозного повиновения, и каждый раз Мария отказывалась подчиняться. Она оставалась верной римскому католичеству – религии своей матери Екатерины Арагонской, и продолжала служить традиционную мессу в своей часовне. Она даже обратилась в своему кузену Карлу V, чтобы тот с помощью дипломатического давления вытребовал для нее право исповедовать католицизм.

Религиозные противоречия между братом и сестрой продолжали расти, и потому она редко появлялась при дворе. Поводом для одного из таких визитов послужило приглашение на рождество 1550 года – Эдуард пожелал провести его вместе со своими сестрами. Но праздник был совершенно испорчен, когда 13-летний король публично, на глазах у всего двора, осудил Марию за игнорирование его законов богослужения, чем довел до слез не только ее, но и самого себя.

Через полгода после казни Томаса Сеймура такая же печальная участь постигла и его брата Эдуарда. Последовательность событий, приведших к падению лорда-протектора, можно назвать «государственным переворотом». Члены Совета уже давно под него копали, используя его собственные ошибки и промахи. Сначала он был изолирован в Совете за излишнюю либеральность – он не сумел эффективно подавить восстание торговца Роберта Кетта на востоке страны, вспыхнувшее вследствие возмущения населения Норфолка против огораживания (насильственной ликвидации общинных земель). Протестующие верили в легальность своих действий, так как лорд-протектор посылал на места слишком либеральные комиссии, тем самым подавая людям неясные и противоречивые сигналы. Подраставший Эдуард VI записал в дневнике, что восстания начались потому, что «некоторые комиссии были посланы искоренять огораживания». Таким образом, восстания рассматривались как колоссальное фиаско правительства, и как бы ни был популярен Сеймур, Совет возложил ответственность именно на него.

Тут следует упомянуть, что единственным неоспоримым достоинством Эдуарда Сеймура было умение воевать, что он и доказал своими карательными экспедициями в Шотландии еще при Генрихе VIII – после того, как шотландцы не выполнили своего обещания обручить короля Эдуарда с Марией Стюарт. Сеймур одержал победу в битве при Пинки в 1547 году и организовал военные гарнизоны на оккупированной территории, но идея объединить два государства с помощью захвата земель оказалась крайне нереалистичной. Случилось обратное – шотландцы объединились с французами, которые в следующем году послали подкрепление. Таким образом, и тут Сеймур потерпел полное фиаско.

Все эти события были восприняты обществом как личная неудача протектора, и к концу сентября 1549 года Тайный совет решил выступить против него единым фронтом. Его предупредили, что его правлению грозит конец, после чего 1 октября Сеймур силой увёз короля в Виндзорский замок и оттуда издал прокламацию, в которой говорилось, что король и государство в опасности. Король Эдуард коротко отметил это событие в своих Хрониках: «Думаю, что меня заключили в тюрьму». А так как военные действия в присутствии короля были неприемлемыми, то 11 октября он заключил соглашение с членами Совета и сдался. 12-летний король сам «руководил» его арестом и отправкой в Тауэр, подведя краткий итог преступлений Сеймура в своем дневнике: «Честолюбие, тщеславие, объявление необдуманных войн, небрежность в Ньюхэйвене, обогащение за счет моей казны, преследование своих собственных интересов, мол делаю что хочу и проч.»

Совет тоже не остался в долгу и опубликовал многочисленные детали того, как правительство Сеймура нарушило завещание Генриха и назначило его протектором. Но дальше этого дело не пошло. Через четыре месяца, в феврале 1550 года, новый лидер Тайного совета Джон Дадли, герцог Уорвик, освободил Сеймура из Тауэра, вернул его в Тайный совет и, в знак примирения, даже породнился с ним – его третий сын, тоже Джон Дадли, женился на старшей дочери Сеймура Анне. Они с давних пор были друзьями и соратниками, вместе воевали в Шотландии и вместе сидели в регентском Совете молодого короля. Их обоих считали лидерами Совета, и, по словам вышедшего на пенсию имперского посла Юстаса Шепуи, «в королевстве нет более титулованных дворян, которые бы годились для этой роли».

Но к реальной власти Сеймура уже никто не подпускал, и поэтому он начал плести интриги против своего благодетеля, после чего терпение членов Совета достигло предела. В октябре его снова арестовали по обвинению в заговоре и попытке вернуть власть, осудили за «нелицензионное собрание вооруженных людей» и лишили герцогского титула, а утром 22 января 1552 года его казнили на Тауэрском холме. Позже, когда Дадли сам оказался в Тауэре за государственную измену, перед лицом смерти он признался, что ничто так болезненно не мучило его совесть, как эта махинация против Эдуарда Сеймура, герцога Сомерсета.

И опять краткое и бесстрастное упоминание в Хрониках Эдуарда: «Сегодня, между 8-ю и 9-ю часами утра, в Тауэре отрубили голову герцогу Сомерсету». В мире королевской тирании этот ребенок держал в своих руках страшную власть, и с детским безразличием и беспечностью подписывал любые смертные приговоры.