Глава VII. Острова

Глава VII. Острова

Весь век мой в пути!

Словно вскапываю маленькое поле,

Взад-вперед брожу.

Басё

Маленькая страна, маленькие люди…

Ты не думай с презрением:

"Какие мелкие семена!"

Это же красный перец.

Басё

Если сосед построит амбар, я рассержусь.

За излишней скромностью скрывается гордость.

Ячмень у соседа вкуснее, чем рис дома.

Японские пословицы

— Я отметил наиболее интересные работы в журнале закладками. Я делаю это для студентов, но и Вы почитайте, — Хидэо указал на густую бумажную бахрому, торчащую среди страниц. На её статье закладки не было. — Это очень престижный журнал! Разве в нём напечатана Ваша работа? Я не заметил.

Не заметить было трудно, её большая статья открывала выпуск.

— Ах, да, но это не относится к моей теме.

Опять невпопад — на полях её текста ярко краснели жирные точки, поставленные рукой Хидэо там, где она цитировала его.

— Разве то, что Вы описали здесь, новый эффект? — продолжал сопротивляться Хидэо, — я давно об этом говорил! Ещё десять лет назад! Да, я свои соображения не опубликовал, но это сделал профессор Сузуки.

Хидэо готов был уступить авторство разве что соотечественнику, но никак не ей. Он почти бегом бросился в свой кабинет, принёс журнал.

— Вот, посмотрите работу Сузуки! Он тоже профессор бывшего императорского университета! Как и я!

В статье было нечто, к делу не относящееся.

— Вы не понимаете! — нервничал Хидэо. — Это именно то, что Вы считаете своим эффектом! — Наконец он сдался. — Хорошо! Я порекомендую Вашу работу студентам! — Но закладки так и не вложил.

— Вы пишете очень много статей, у меня их меньше, — Хидэо хмурился. — И плавать Вы умеете, и в теннис играете, а я нет.

Он не хотел признавать её превосходства. Он и ровню-то в ней признать не хотел. И тревожно следил за ней, соревновался, ревновал… И всё боялся в чём-то уступить.

— Что это за журнал, куда Вы хотите послать нашу совместную работу? Я его не знаю! — То, что именно в этом журнале печатались её статьи, сэнсэя не убедило. — И в библиотеке такого журнала не знают. Я звонил.

Она посоветовала спросить не в маленькой факультетской библиотеке, а в большой, университетской. На следующий день Хидэо радостно доложил:

— Я попросил своего бывшего студента зайти в центральную библиотеку, он работает рядом. Как я и ожидал, такого журнала там нет!

Она позвонила Анне, та работала в центре. Через час в её кабинет, не стучась, вбежал рассерженный Хидэо, бросил на стол лист адресованного ей факса. Анна прислала всё, что нужно: точный адрес журнала, фамилию редактора… Через час Хидэо опять явился в её кабинете, положил перед ней другой факс, точь-в-точь такой, как первый: адрес, фамилия редактора…

— Этот факс прислал мой студент! Я всегда поддерживаю хорошие отношения со своими бывшими студентами! — вид у Хидэо был торжествующий. А о своих словах — такого журнала нет! — он словно забыл. И её слова — но зачем мне вторая копия той же информации? — пропустил мимо ушей. И всё повторял: — Это прислал мой бывший студент! Мой!

Словно ненадежно ощущал себя Хидэо в роли начальника. Словно опасался, что она вот-вот сорвется с назначенного ей места подчинённой. И всё пытался доказать — ей или себе? — он наверху! Он постоянно нуждался в подтверждении этого, в одобрении, в похвале… А если она мешкала, задавал наводящие вопросы:

— Вы разделяете мою идею? Да? Но как-то пассивно. — Хидэо намекал на скудость её похвал. — Не правда ли, моя идея хороша? И квартира, которую я снял для Вас, удобна? И вообще я всё хорошо устроил для Вашей жизни в Японии, не правда ли? А ещё я организую для Вас поездку на международную конференцию в Фукуоку. Вы сможете доложить результаты наших исследований и увидеть другой японский остров — Кюсю!

Хидэо сказал это два месяца назад. Спустя месяц он уже не был так уверен.

— Вы поедете в Фукуоку. По-видимому. Я ещё подумаю. — Недели за две до предполагаемого отъезда он заявил решительно: — Вы поедете. Готовьте доклад!

Она написала доклад и купила лёгкое платье, необходимое для жаркого южного острова Кюсю. До отъезда оставалась неделя.

— Я не уверен, что Вам стоит ехать. Работу могу представить и я. Ведь я поеду обязательно. Я — член Оргкомитета! Впрочем, возможно, поедете и Вы.

До отъезда оставалось четыре дня.

— Я ещё не решил насчёт Вашей поездки, — уклончиво ответил Хидэо на её вопрос. И принялся размышлять вслух: — Вас пригласили в Японию на очень хорошую зарплату. И Вашу прекрасную квартиру оплачивает токийский научный фонд. А Вашу поездку в Фукуоку придётся оплатить моей лаборатории …

Хидэо колебался, прикидывал, не будет ли путешествие на Кюсю для неё слишком, не по чину? Оставив сэнсэя наедине с его терзаниями, она вышла в коридор. Пытаясь унять разгоравшуюся обиду, подошла к окну, залюбовалась цепочкой синих гор. У их подножия, на городской окраине белело что-то странное — не то столб, не то дом…

— Это богиня милосердия Каннон-сама, самая большая статуя в городе, — сказала проходившая мимо Митико, — она тут недалеко.

Чтобы восстановить душевное равновесие, она решила навестить богиню.

Идти по окраине провинциального японского города — одно удовольствие! Частные домики, садики… И всё ухожено до стёклышка, до травинки. Может, потому, что маленькая она, Япония? А людей в ней почти столько же, сколько в большой России. И на каждого приходится совсем немного земли. Японцы любили повторять:

— Мы — маленькая страна!

А если дотошный иностранец, заглянув в справочники, возражал — Япония не так уж и мала! — японцы обижались и бросались свою малость защищать.

— Учтите, долины, пригодные для жизни, занимают только пятнадцать процентов нашей территории! Остальное — горы.

Вряд ли легко найти русского, знающего, какую часть его страны занимает необитаемая сибирская тайга, а вот японцы знали про пятнадцать процентов поголовно. Значит, считали эту цифру важной. И идею скудости, недостаточности территории тоже.

За аккуратными порядками новеньких домов тянулись вольготные, пологие холмы — пустые, незаселенные. Город мог бы двинуться туда, избавляясь от тесноты и дороговизны земли. Но японцы предпочитали ютиться в исстари обжитых долинах и упорно повторять:

— У нас мало земли!

Очнувшись от размышлений, она посмотрела вперед и вздрогнула. В конце улицы, положив подбородок на мостовую, дремала гигантская белая голова, поднимавшаяся макушкой выше крыш. Блестящая и грубая, как фаянсовая чашка, голова сонно смотрела жуткими слепыми глазами. Улица взобралась на холм, открывая огромного белого идола. Художественные достоинства статуи, кажется, никого не волновали. Только габариты. Корявое, топорное тело богини уносило несоразмерно большую голову к облакам…

Будда в вышине!

Вылетела ласточка

Из его ноздри…

Сколько лет этим стихам? Двести или около того. Уже тогда стоял в городе Камакура тот, кому посвящались эти стихи, Большой Будда, предок бетонной богини. Давно у японцев это пристрастие к большим богам. У маленьких японцев, любивших свою малость подчёркивать…

— Мы, японцы, маленькие и едим мало, — часто повторял Хидэо. — В Англии я ни разу не смог одолеть бифштекс традиционного британского размера.

— Когда мы жили с Хидэо в Америке, — вторила ему Намико, — у меня постоянно болели запястья из-за того, что я открывала их тяжёлые двери. Мы, японки, маленькие, худенькие… — И Намико с нескрываемой завистью окидывала взглядом русскую фигуру скромного сорок шестого размера.

Значит, так ощущали себя японцы — маленькими жителями маленькой страны. Маленькими и бедными. И хотя торговый баланс Японии был катастрофически положителен, а богатые японские банки держали в своих должниках почти полмира, говорить об этом японцы не любили, обижались:

— Мы богаты? Да что Вы! Мы бедны! — вздыхал Шимада, обладатель роскошного Ниссана последней модели.

— Мы бедны! — жаловался Кумэда. — В холода в нашем доме отапливается постоянно только одна комната, где живёт моя старая мать. Но и там мы держим пятнадцать градусов, не больше. Керосин так дорог!

— Мы бедны! — вздыхал Сато, отправивший детей учиться в дорогой частный университет.

— Плавать в бассейн я не хожу, билет за четыреста йен для меня дорог, — сетовал роскошный Такасими, живший в престижном районе в собственном доме, за которым ухаживала никогда не работавшая жена. Годовой доход университетского профессора превышал сто тысяч долларов.

— Сто тысяч в год — это совсем немного при наших ценах! — хором восклицали сэнсэи. И решительно отвергали её неосторожно брошенное — японским учёным хорошо платят! — горячим заверением, что в размере жалования японские университеты всё сильнее отстают от фирм.

Они чувствовали себя бедными, и вели себя, как бедные, эти богатые сэнсэи: приходили на службу с домашними обедами, принося в коробочках макароны, рис, крохотные кусочки рыбы или яйца — нечто однообразное, дешёвое. И не имели обычая побаловать себя хоть иногда хорошей едой. И очень любили угощение. Любое. Поднесённое съедали быстро, неразборчиво. Словно детство их прошло в сиротском приюте.

— Мы не прибедняемся! — говорил Шимада. — Прибедняться любит начальство наших компаний, под жалобы на трудные времена они сокращают зарплату сотрудникам, делают хорошие деньги. Им выгодно казаться бедными. А мы, университетские, на самом деле бедны.

— Да, теперь мы богаты! — Намико вздыхала так грустно, словно считала теперешнее японское богатство ненадёжным, временным… И смущённо признавалась: — Мне не верится, что мы такие богатые, мне кажется, это — сон! — И отказывалась показать старые фотографии из прежней бедной жизни. — Это неинтересно.

— Я хорошо помню те времена, — часто повторял Хидэо, — когда чашка риса, простого риса, была для меня мечтой. Тогда, после войны, я учился в университете.

Может, оттого и берег своё достоинство Хидэо так бдительно, так боялся уронить его перед иностранкой, что случилось это совсем недавно — он стал важным профессором, а его страна богатой? И большие люди из большой России вдруг поехали на заработки в его маленькую и бедную страну. И он не знал, как с этим быть.

Подходы к статуе закрывали тёмные сети на высоких мачтах. Они огораживали поле для гольфа, позволяя приткнуть его вплотную к жилым домам и сэкономить землю. Поля для гольфа попадались в городе часто. А ведь это недешёвое развлечение — гольф. Но Япония могла себе это позволить. Возле края поля, не защищённого сетью, обильно белели в кустах грибы-дождевики. И это было странно — ещё не осень. Она нагнулась, чтобы сорвать гриб, но он оказался мячиком для гольфа. Богатые японцы ленились подбирать безделицу стоимостью всего-то в триста йен. Под мёртвым взглядом белых глаз богини она пробралась вдоль хлопающих на ветру сетей, опасаясь, чтобы они не рухнули, прихлопнув её, как муху. По обе стороны от статуи возвышались два равных ей ростом небоскрёба этажей в двадцать — отель "Новый мир". Мир и впрямь был новый, неяпонский. Бетонные многоэтажки национальности не имели. Как и по всему миру — ни один народ не сумел построить небоскрёб в своей традиции, потому что нет у людей традиции жить оторванными от земли. Над простором огромной автостоянки, над бетонным ангаром супермаркета завывал ветер. Жить в этом мире не хотелось. Не хотелось просыпаться в номере отеля под взглядом белого глазика размером в окошко, не хотелось выходить на улицу, в конце которой маячит жуткая голова…

Прямо от бетонных ног богини эскалатор уходил вниз, в подземный торговый центр, наполненный всякой туристической мелочью. Дверь в ноге вела к лифту, который за немалую плату поднимал желающих к голове. Оттуда через амбразуру можно было взглянуть на панораму города. На макушке поблёскивали железки метеостанции — статуя трудилась с головы до пят, в работящей Японии даже богам не позволено прохлаждаться. За спиной богини стояли простые деревянные постройки буддийского монастыря — новенькие, индустриальные, прибывшие, кажется, из того же строительного комбината, что и богиня, только не из бетонного цеха, а из деревообделочного. Устроенный по японским правилам сад с озерцом и потоком, скорее напоминал современный горпарк — с музыкой и цветными лампочками.

Вечереющие холмы посылали городу настоянный на травах ветер. Затылок большой богини порозовел в закатных лучах. Возвращаться стоило до темноты, окраины освещались скудно. Из экономии. Она спустилась в торговый центр попить на дорожку чайку. Реклама с большого экрана телевизора нахваливала какую-то вещицу традиционными японскими похвалами: "маленькая, лёгкая, компактная!" Затем экран занял без остатка толстяк в обвисших складках жира — чемпион по борьбе сумо. Почему Япония так любила этих раскормленных мужчин? И огромные статуи богов? Может, потому, что когда всё вокруг такое мелкое, хочется, чтобы боги были большими, а кумиры толстыми?

В путь!

В путь! Покажу я тебе,

Как в далёком Ёсино вишни цветут,

Старая шляпа моя.

Басё

Вернувшись от богини, она встретила возле инженерного факультета американца Дика.

— Когда Вы улетаете на Кюсю? До сих пор неизвестно? Сэнсэй колеблется? — Дик улыбнулся. — Прямо как цыплята они, эти японцы! Мечутся, беспокоятся, меняют решения… Настоящие цыплята! И богатство не добавило им уверенности в себе. Никак они к своему богатству не привыкнут.

По коридору бежал сердитый Хидэо.

— Где Вы пропадаете? Вам прислали факс! Вас приглашают на конференцию в Лондон!

Хидэо и не думал скрывать, что прочел адресованное ей письмо — шеф японской лаборатории обязан быть в курсе дел своих сотрудников. Хидэо был очень огорчён.

— Вы не можете ехать! Вы должны находиться здесь и исполнять Вашу работу, иначе Вам прервут контракт! Вам перестанут платить зарплату!

Вряд ли отлучка всего на одну неделю заслуживала столь сурового наказания. Платить за её поездку бралась Англия. Так что перед Японией она была кругом чиста. Но Хидэо очень нервничал и пугал её:

— Министерство науки не разрешит Вам ехать!

Он позвонил в Токио и расстроился совсем — поездка сроком до двух недель контрактом не возбранялась.

— Значит, Вы можете ехать в Лондон? — растерянно бормотал он. — Но в Лондон еду я…

На Хидэо жалко было смотреть. Но она подавила жалость, потребовала:

— Решите же, наконец, что-нибудь с моей поездкой в Фукуоку!

Хидэо принялся сбивчиво и туманно объяснять, как важно то решение, которое ему предстоит принять, и как тщательно он должен его обдумать. Чтобы отсрочить окончательный ответ, он даже решил пойти на хитрость:

— У меня очень болит желудок! Намико опасается за моё здоровье!

В русской игре в салочки такое иногда случалось — при виде неминуемого поражения кто-то падал наземь с криком:

— Лежачего не бьют!

Таких в игру брать избегали. Но Хидэо приёмом не побрезговал — с японской безжалостностью он бросился под защиту жалостливости русской. И победил. Она оставила в покое несчастного сэнсэя — бедного, маленького, больного…

На следующее утро Хидэо вбежал в её кабинет радостный.

— Я принял решение! Вы можете ехать! Нет, не в Англию, в Фукуоку. В этом случае я оплачу Вашу поездку, частично. Конечно, Вы можете ехать и в Лондон, если захотите! — Хидэо помрачнел. — Но если Вы поедете, моя жена поедет тоже! — вдруг выпалил он.

— При чём тут Намико? — удивилась она. И догадалась: сэнсэй не мог ей уступить! Ей стало жалко Намико — её поездка за рубеж зависела от прихоти какой-то русской!

Она решила отказаться от Англии. Те времена, когда русские готовы были ради пары дней в Лондоне мчаться, очертя голову, давно прошли. Она представила скучную конференцию и очень долгую дорогу. Конечно, на Кюсю будет так же скучно. Но Кюсю по крайней мере ближе. Она выбрала Кюсю. Хидэо остался доволен.

— Мы вместе отправимся в Фукуоку, я возьму с собою Намико. Я почти всегда беру её с собой. Супруги должны приобретать одинаковый жизненный опыт — это сближает, — развивал свою теорию Хидэо.

Намико объясняла ситуацию проще:

— В поездках я обслуживаю его, потому он и берёт меня с собой.

Но Намико любила путешествовать и обрадовалась приказу мужа собираться в Фукуоку. И предложила вместе поехать за билетами.

Для супружеской пары продали один общий билет, более дешёвый, чем два билета для одиночек — японские авиакомпании поощряли семейную жизнь. В авиакассе, в отличие от магазинов, где в ходу были только наличные, многие расплачивались кредитными карточками. И Намико достала кредитку мужа. Своей у неё не было.

— А зачем? — пожала плечами Намико. — Хидэо даёт мне свою, когда нужно.

У неё тоже не было кредитки, банки отказывались её выдать. Японские банки иностранцам не доверяли. Пришлось выложить целую кучу наличности — шестьдесят тысяч йен.

В день отъезда она встала в шесть. Спокойно собралась — автобус уходил в семь ноль две. И он отправился точно в срок. На железнодорожной станции уже ждал аэропортовский автобус. И волноваться, что он не успеет к самолёту, не стоило — в расписании был указан номер авиарейса, к которому автобус брался доставить народ. Хидэо, стоявший в очереди на автобус, улыбнулся и удержал её за руку, чтобы она не ушла, хотя становиться в очередь к приятелю в Японии не принято. Вырвавшись из университета, Хидэо сильно менялся. В аэропорту он заволновался.

— Где Ваш багаж? Что, только сумочка? Ах да, Вы же не возите с собой свои работы! Я никогда не поступаю так легкомысленно! В любую деловую поездку, а других у меня не бывает, я беру с собой архив.

Намико, отчаянно перегнувшись, подхватила два тяжёлых чемодана. Хидэо двинулся налегке, помахивая сумочкой-визиткой. Поймав её изумлённый взгляд, он объяснил:

— У меня болит правая рука!

Про левую он почему-то не вспомнил. На полу остался лежать его портфель. Само собой получалось — портфель доставался ей.

— О да, пожалуйста, помогите Намико, — вымолвил Хидэо без запинки.

А в день её приезда он таскал чемоданы сам. И называл себя профессором западного стиля. Но западного стиля надолго не хватило. Дальше пошла Япония. Она сердито дёрнула портфель, наполненный, казалось, кирпичами. Горделивая спина Хидэо уже мелькала далеко впереди, а они с Намико, изнемогая под тяжестью трудов знаменитого учёного, двинулись его догонять. В самолёте, едва опустившись в кресло, Хидэо и Намико задремали, как и прочие пассажиры. А она принялась разглядывать плывущую внизу Японию.

Самолёт летел на юг. Под крылом кончился длинный остров Хонсю и пошла вода. Скучная гладь Японского моря, разрисованная белыми следами игрушечных корабликов, поднялась горбиком маленького острова. Не успев появиться, он растворился в морской дымке, уступая место брату покрупнее, потом другому… Это походило на оркестр, пробующий инструменты: пиликнула скрипка — островок, загудела труба — остров. Хаос звуков рос, крепчал, и вдруг, как со взмахом дирижерской палочки, грянула целая симфония больших и малых островов. Казалось, кто-то бросил в море большой Кюсю и он, ударившись о воду, разбросал вокруг осколки. Влажное утреннее солнце обволакивало кусочки земли жемчужным серо-голубым мерцанием, и от этого хотелось говорить стихами. Но тут внизу замелькали крепкие белые зубы небоскрёбов набережной Фукуоки — столицы острова. Понеслись расчерченные по линейке пространства: порт, заводы… Со стихами было покончено. Кюсю — промышленный остров. А перелёт с севера острова Хонсю на южный остров Кюсю занял два часа. Не такая уж она маленькая — Япония!

Силиконовый остров

Там, куда улетает

Крик предрассветной кукушки,

Что там? — Далёкий остров.

Басё

— Кюсю — это ворота, — напутствовал её перед отъездом Шимада. — Оттуда до Кореи рукой подать. И всё, что шло в Японию с материка, с незапамятных времен приходило через Кюсю.

Шимада рисовал толстым чёрным фломастером на шершавой стеклянной поверхности доски высокую волну. Возникнув на северо-западе Кюсю, она распространилась вглубь Японии, размазываясь, ослабевая.

— Ну, теперь-то, конечно, Киото и Токио не любят вспоминать, что культура пришла к ним через Кюсю. Теперь Кюсю — провинция. Времена изменились.

Конечно, сегодня, кроме корабля, входящего в гавань Нагасаки, появились другие способы принести западные ветры на Японские острова. Да и вопрос ещё, откуда нынче сильнее дует — с Запада в Японию или в обратном направлении? Меняются времена.

— Кюсю — это электроника, — встречавший их в аэропорту сэнсэй из местного университета был в серой вялой рубашечке. Значит — провинция. В центре ходили в крахмальных и белых. А в остальном всё было, как всюду на островах. Аэропорт Фукуоки блистал полированным мрамором пола, пестрел магазинчиками и вкусно пах. В автобусе имелся кондиционер и водитель в белых перчатках. А в гостинице кроме кондиционера нашлись шлёпанцы и кимоно. Электрический чайник она включила, не проверив, есть ли вода, потому что уверена была: воду непременно налили, прежде чем дать ей ключ. Дотошный японский сервис был неизменен на всех Японских островах — в провинции, в столице…

Папка, которую вручили каждому участнику конференции, кроме деловых бумаг, содержала карту города, с изнанки плотно заполненную полезными сведениями — обычными, вроде адресов больших магазинов, гостиниц и больниц и необычными, японскими: дни городских праздников, время цветения сакуры и сливы, пора жёлтых листьев… Среди фотографий местных блюд, храмов и сувениров, было указано, что деревом города является дуб, а цветком города — подсолнух. Каждый город в этой романтической стране имел своё дерево и свой цветок. Транспортная схема была дополнена планом автобуса, где указано было, через какую дверь войти и выйти, где оторвать билет и как разменять в автомате деньги. Указано было даже расположение кнопок, извещавших водителя об остановках. И сам водитель был изображён видом сверху — кружок фуражки и руки в белых перчатках на руле. Был тут и перевод на японский десятка необходимых вопросов: На каком автобусе доехать до…? Идёт этот автобус до…? Сколько уплатить? И варианты ответов по-английски и по-японски. Оставалось показать этот перечень местному жителю, ткнув пальцем в нужный вопрос, и посмотреть, на какой ответ он укажет.

Впрочем, информация не пригодилась. Участников конференции собирались везти на экскурсию в Институт Электроники.

— Сопровождать вас будет мой друг Тагами-сан! — представил ей Хидэо местного сэнсэя и объяснил происхождение их дружбы: — Раньше Тагами-сан жил в нашем городе, работал в нашем университете…

Сам Хидэо ехать не мог.

— Я занят! Я — член оргкомитета.

— И я занята! — эхом повторила из-за его плеча Намико — она собиралась посвятить весь день распаковке багажа.

Выбравшись из Фукуоки, шоссе побежало среди гор.

— Здесь много заброшенных старых шахт, — сказал Тагами, на правах знакомого севший рядом с ней. — Шахтёры на Кюсю больше не требуются. Их детям приходится становиться электронщиками. На нашем острове активно развивается электронная промышленность. Есть даже планы сделать Кюсю силиконовым островом, вроде американской силиконовой долины.

Автобус въехал в невзрачный шахтёрский посёлок, с трудом протиснулся через слишком узкую для него улочку… На окраине стоял квартал новых восьмиэтажных розовокирпичных корпусов, глядевших иностранными чужаками среди окрестных деревянных домиков.

— Институт выстроен десять лет назад специально для того, чтобы готовить инженеров для силиконового острова.

Асфальтовая дорожка вела по настоящему японскому саду. Поток струился по вырытому экскаватором руслу, впадал в маленький прудик, припахивающий водопроводной хлоркой. Свежеотёсанные серые камни и сформированные по-японски, горизонтальными пластами, молодые сосенки прилежно пытались изобразить старину. И каменный фонарь на берегу пруда смотрелся древностью, хотя ясно было, что его ноздреватая поверхность отделана не веками дождей и ветров, а машиной. Садик был единственным хранителем старины в институтском городке. Всё остальное, не стесняясь, демонстрировало свою новизну. В нарядном вестибюле с мраморным полом Тагами коснулся пальцем экрана компьютера, и прямоугольник с названием его факультета развернулся в подробную схему офисов и лабораторий.

— Институт имеет специальное разрешение министерства каждые четыре года полностью обновлять свои компьютеры, — начал сэнсэй гордо. А закончил смущенно: — Нам надо чем-то привлекать студентов, институт-то новый!

Сэнсэй вёл экскурсантов по просторным комнатам, наполненным новёхонькой дорогой аппаратурой. Сквозь стеклянные стены просвечивали похожие на космические корабли сверхчистые залы. Их оборудованию позавидовали бы крупные электронные центры, но это были учебные лаборатории, — так говорил сэнсэй онемевшим от восхищения иностранцам. В тамбуре, пропускавшем людей в герметичную зону, студенты привычно надевали белые комбинезоны, надвигали на лица маски и шли в зал делать настоящие микросхемы — ребят готовили к работе на силиконовом острове всерьёз. Об этом собирался прочесть свою лекцию Тагами. У входа в аудиторию он включил кондиционер, проектор, видеомагнитофон… Возле учебного корпуса стоял большой ангар институтского спортивного зала, рядом с ним — футбольное поле, плавательный бассейн.

— Нам надо чем-то привлекать студентов! — ещё раз повторил Тагами.

Ванна бассейна была помельче, чем в северном университете, южане низкорослы. Но в столовой кормили так же вкусно — в Японии всюду кормят хорошо. В полдень поток, текущий в японском садике, иссяк и камешки русла, мгновенно обнаружили своё родство со строительным щебнем.

— В обеденное время в водопроводе не хватает напора, с водой у нас неважно, — объяснил Тагами. — Вы видели, наверное, баки на крышах всех домов, мы всегда держим запас воды.

По дороге в гостиницу автобус завернул в парк аттракционов. Как и положено силиконовому острову, Кюсю предпочитал развлечения технические. Парк назывался "Мир космоса". На облицованном пластмассой космодроме девушки в металлических мини-юбочках погрузили посетителей в космический корабль. Кораблём работал кинозал с трясущимися креслами и большим экраном, по которому мчались прямо на визжащую публику метеориты. Высадившись на неизвестной планете, путешественники отправились в вагончиках по пещерам, где их атаковали пластмассовые монстры. Повизгивая от страха, космонавты с облегчением вернулись на родную землю в капсуле, сброшенной с вышки в воду.

— Парк развлечений очень полезен для города вообще и для института в частности, потому что привлекает молодежь, — говорил Тагами. Со студентами в электронном институте явно были проблемы. — Наш институт новый, никому не известный. Жители Кюсю привыкли отдавать своих детей в университет Фукуоки. У него хорошая репутация, он подбирает всех городских детей острова. Что нам остается? Деревни? Но оттуда много не возьмешь, людей там мало. Да и редко доходят деревенские до университета. У меня всего одна студентка с Кюсю. Одна из Кореи. А я мог бы взять пятерых… — Он помолчал. — Может, Вы подыщете для меня несколько способных студентов в России?

Остаток дня она провела, гуляя по Фукуоке. На метро добралась до станции со старинным названием Хаката. Отсюда начинается старый город Тенджин. Но лето — не лучшее время для путешествий по Японии. Она передвигалась перебежками от магазина к магазину, благо в каждом работал кондиционер. Слева и справа стояли храмы, Фукуока — город старинный. Шинтоистский шраин она оставила без внимания — на вымощенном камнями дворе негде было укрыться от солнца, разве что улечься в узкую тень разомлевшего на жаре каменного барана. Буддийский храм ей понравился больше — среди широколиственных деревьев прятались деревянные постройки, дававшие плотную тень. За её спиной ласково зажурчала незнакомая речь. Пожилая женщина, стоявшая на высоком крыльце, кланялась и улыбалась, жестом приглашая войти. Приглашение было принято с удовольствием — из открытой двери тянуло прохладой.

Женщина взглядом указала на ноги гостьи — пришлось снять туфли. С наслаждением ступая босыми ногами по чистым, прохладным доскам, она прошла по длинному коридору, уставленному простыми креслами, как в конторе или больнице. Женщина предложила ей сесть в одно из них.

— Отдохни, голубка! — услыхала она из детства тихий голос бабушки — японское лето дохнуло рязанской деревней. И пахло в храме, как в бабушкиной избе, сухим деревом и свежевымытым полом. Женщина, согнувшись в поклоне, пригласила её к столу, поставила на чистую клеёнку запотевший кувшин с китайским чаем. Пока она жадно пила заломивший блаженным холодом напиток, японка хлопотала в отдалении, не глядя в её сторону, не мешая. Невероятным усилием воли она заставила себя встать. Но женщина не спешила отпускать её, едва заметно указывая взглядом куда-то в угол. Там пряталась кабинка туалета, умывальник с душистым мылом, чистое полотенце… Прощаясь, она постаралась поклониться по всем японским правилам. И с нежностью подумала о провинциальной доброте, одинаково милой хоть в Фукуоке, хоть в Рязани. Ей показалось, что жара спала, хотя электронное табло на улице по-прежнему показывало плюс тридцать шесть.

Соломенно-деревянные запахи сменились соево-рыбными. Улица, уходя от храмов, перетекла в торговый квартал, рассыпалась десятками ресторанчиков, напомнивших об ужине. Западный стиль, заставлявший сидеть на высоком стуле, опустив набухшие горячей кровью ноги, совершенно не подходил к южной японской жаре. Она отдала предпочтение стилю японскому, с наслаждением скинула туфли, шагнула на татами, удобно устроилась на подушке… Кондиционер веял прохладой, тихо булькал аквариум с рыбами. Одну из них можно было выбрать, чтобы на кухне её зажарили. Кажется, именно это пыталась объяснить ей юная официантка, подбежавшая к ней немедленно, едва она села. Девушка ожидала заказ. Нечитаемое меню помочь не могло — провинциалы писали по-японски не только названия блюд, но и цены, благо такая возможность имелась. Пластмассовые модели стояли на уличной жаре. И бестактное тыканье пальцем в тарелки соседей — хочу вот это! — не спасло. Столики были разделены бамбуковыми перегородками, невысокими, но достаточными для того, чтобы скрыть обедающих. И она произнесла единственное, что могла — сашими! И ужаснулась — сырая рыба в жару! Страхи оказались напрасными. Ломтики сашими были розовыми и свежими, словно рыбу только что выловили. Значит, есть сырую рыбу в Японии можно смело всегда. И всюду — в столице, в провинции…

Заказ в японском ресторане, как пароль. И отзыв на него обычно бывает обильным. Но здесь изобилие оказалось особенно щедрым. К неизбежному рису с мисо-супом ресторанчик добавил курицу, редьку и корни бамбука, сваренные в соевом соусе, стаканчик с яичным соусом с зелёными шариками гинкго, дырявые белые ломтики солёного корня лотоса. Через полчаса она поднялась с подушек свежая, сытая. И уплатила всего тысячу йен — провинция. Улица просочилась между ресторанчиками и устремилась к стекло-бетонным небоскрёбам. Здесь пахло уже не соей и рыбой, а пирожными и гамбургерами — грубый Запад побеждал хрупкий Восток. Она пила кофе в почти парижском кафэ и думала, что монастырский чай куда лучше подходит к жаркому японскому лету. Витрина магазина электроники ослепляла даже среди блеска торговой улицы. Несколько этажей телевизоров от крох размером с ладонь до гигантов, бесконечные ряды компьютеров, видео, стерео… От восхищения её отвлекло тихое "дзинь!" У входа в магазин стоял невысокий мужчина, сухой и жилистый, в коротком чёрном кимоно. Голову его укрывала большая плетёная шляпа, похожая на плоскую корзину. Устойчиво расставив ноги в японских сандалиях, мужчина стоял, встряхивая маленький тёмный колокольчик. Другой рукой он держал чёрную деревянную чашку, где поблескивала мелочь — монах собирал пожертвования на храм. Подавали скупо. В чашке было совсем немного денег. Вернувшись к электронному магазину через пару часов, она вновь услыхала звон. Тень небоскрёба подвинулась, оставляя монаха под едким японским солнцем, но он не сделал даже шага, чтобы укрыться. Его рука всё так же мерно встряхивала колокольчик. Непреклонное "дзинь" падало чёткими каплями. Она стояла, глядя на чёрную фигуру, несовместимую с сияющей витриной. Несовместимую? Но изготовление микросхем, как бряканье колокольчиком, дело нудное, методичное.

— Понимаешь, они кричат! — жаловался ей как-то знакомый директор русского электронного завода. Работницы поточной линии не выдерживали монотонной работы. — Уж мы им и разгрузку устраиваем под музыку, и гимнастику, а они всё равно, случается, вскакивают и кричат, — сетовал директор. И улыбался: — Девочки хорошие, молодые… У нас сам Фидель Кастро был, ему понравилось — конвейер длиной в километр, а за ним одни блондинки!

Конечно, русский Левша подковал блоху. Одну. Но гнать микросхемы миллионами на монотонном конвейере русским блондинкам трудно. А вот японским брюнеткам хоть бы хны — иначе не было бы у них такого магазина. И не кричат они, наверное. И брак не выдают. Ведь они одной крови с монахом, что весь день встряхивал на жаре колокольчик с точным, неизменным интервалом в две секунды — она проверила по часам. И лицо монаха под шляпой-корзиной было всё тем же — каменным, словно ничего ему не стоило простоять весь день на жаре.

Вечерело. На улице зажглись неоновые вывески. Она смотрела на немыслимую мельтешню мелких палочек и точек иероглифов и думала: японцам, которые умудряются всё это прочитать и даже написать, что им стоит какую-то микросхему сделать?

Спонсор

Грузный колокол.

А на самом его краю

Дремлет бабочка.

Бусон

Трава должна склоняться, если подует ветер.

Не будешь гнуться, не выпрямишься.

Японские пословицы

Элегантный, величественный японец вошёл в зал заседаний в окружении членов оргкомитета. Простые участники конференции при виде кавалькады прекратили беседы и замерли по стойке "смирно".

— Спонсор! Это наш спонсор! — шлейфом шелестело вслед шедшим. — Большой босс из фирмы Ниппон Стил Корпорейшн! А Ниппон Стил финансирует конференцию!

Мужчина шествовал среди всеобщего почтения, выпрямив спину, не готовую к поклонам. Кланялись ему. Заметив её, спонсор отделился от свиты.

— Вы из России? Сэнсэй Кобаяси просил Вам помочь. Мы решили покрыть Ваши расходы на отель из средств Ниппон Стил!

С некоторых пор для всего мира понятие "русский учёный" стало означать "нищий". Но винить в этом надо было русское правительство. А элегантному спонсору, который, улыбаясь, стоял перед ней, следовало сказать "спасибо". В этой стране ей только то и оставалось, что говорить "спасибо" — на острове Хонсю, на острове Кюсю… Спонсор благосклонно выслушал её благодарности и привычно заторопился — он должен срочно идти! О, нет, не на конференцию! — мужчина улыбнулся снисходительно — ему ли слушать этот научный лепет! Его ждали действительно серьёзные дела. Через открытую дверь комнаты оргкомитета было видно, как местные сэнсэи, сидевшие за длинным столом, упруго вскочили и согнулись в поклоне при появлении босса. Он окинул хозяйским взором стол и повелительно сказал что-то сопровождавшему его парню. Тот умчался и через несколько минут вернулся с большой картонной коробкой, выгрузил из неё печенье, конфеты, банки с питьём. Сэнсэи благодарно заулыбались.

— Мы тоже можем угоститься за счет фирмы Ниппон Стил! — подошедший к ней старенький профессор из Германии издал коротенький смешок.

С профессором познакомил её Хидэо во время завтрака в гостинице. Тогда карман брюк старичка оттопыривало яичко, прихваченное со шведского стола. Хидэо, заметив её насмешливый взгляд, сказал тихонько:

— Он на пенсии. В средствах ограничен. А так он сможет не тратиться на обед.

Старичок, игриво глядя на неё, залопотал весело:

— Какое хорошенькое на Вас платьице! И знаете, что мне нравится больше всего? Вырез!

А Намико увела её в сторонку, сказала, глядя на резвящегося старичка:

— Он мне не нравится. Но Хидэо так его уважает…

Теперь профессор по-свойски подцепил её под ручку и увлек в фойе к длинному столу, где для участников конференции было приготовлено кофе с печеньем. Уразумев, что его новая знакомая из России, профессор немедленно принялся рассказывать, что при Гитлере он был лётчиком и бомбил Ленинград. А там в это время голодали в блокаде её папа и мама.

— Вы на меня не сердитесь? — бессмысленно, как младенец, улыбался он.

Бывший летчик был слишком стар. И доклад, который он произнёс сегодня утром, был стар. Но организаторы конференций неизменно поручали профессору доклады. И оплачивали его расходы.

— Я слышал, спонсор и Вам оплатит гостиницу! О, как Вам повезло! Как Вы счастливы теперь! — ахал старичок, наливая себе вторую чашку кофе. — Вообще-то я кофе не пью! — морщился он. — Но здесь, знаете ли, бесплатно…

Профессор рассказывал, как понравился ему обычай японских магазинов выставлять множество продуктов для пробы.

— Вчера в полдень я отправился не в ресторан, а в магазины и бесплатно пообедал!

Кофейная пауза закончилась, народ нехотя потянулся в зал заседаний. Она разглядела в полумраке всего несколько белых лиц, почти потерявшихся среди смуглых рядов японцев. Япония всегда посылала на международные научные конгрессы многочисленные делегации, и уж тем более не поскупилась, коль мероприятие проводилось дома, на Кюсю. Усевшись в кресла, японцы привычно сбрасывали ботинки, устраивали их аккуратными парами и привычно засыпали. Докладчик рассказывал что-то давно знакомое. Да его никто и не слушал, на конференции ездили не слушать, а говорить — доклад засчитывался как научная работа. Пробравшись мимо засыпающих сэнсэев, она села рядом с французами. Они тут же обратились к ней, как к японскому старожилу, им нужен был эксперт по японской кухне — обсуждался предстоящий нынешним вечером банкет.

Первый, кого она увидела в банкетном зале гостиницы, был элегантный спонсор. Он рассаживая публику, робко лепившуюся при стеночке. Занятие это было трудное, умственное — лоб спонсора прорезала морщина озабоченности и напряжения. Подойдя к толпе, он окидывал её хозяйским взором, выбирал нужную персону и уводил её к подобающему столу. Народ смущался, спонсор — ничуть. Он был занят нормальным делом — сортировкой по иерархии — большой босс из фирмы-спонсора Ниппон Стил имел на это право. Первыми он забрал начальников из оргкомитета во главе со стареньким профессором, усадил их за центральный стол у самой сцены. Простые оргкомитетчики были рассредоточены по флангам, чтобы создать достойную раму для начальства. Начальственных жён определили за столы во втором ряду, позади мужей. В одиночестве дамы приуныли, их дорогие кимоно и вечерние платья, лишённые тёмного обрамления мужских костюмов, поблекли и слились в одно тоскливое пятно. Следующий ряд спонсор заполнил почётными приглашёнными, выделив среди них серенькую даму — племянницу начальника богатой американской фирмы. Наконец, решив, что остальная публика интереса не представляет, спонсор махнул рукой и уселся на припасённое для себя место в первом ряду. Нерассаженные восприняли отмашку спонсора, как сигнал, и начали устраиваться по своему разумению, но не ближе четвёртого ряда. Свободный стул для неё нашёлся в пятом ряду за одним столом с пятью японскими сэнсэями, молчавшими дружно, плотно.

Пока официанты во европейских фраках разносили японскую еду, спонсор, поднявшись на сцену, открыл банкет торжественной речью, посвященной достижениям фирмы Ниппон Стил. Уходя, он пригласил на сцену немецкого профессора. Старичок привычно придвинул микрофон и стал рассказывать неприличный анекдот времён своей юности, нащадно путаясь, он уже и анекдоты стал забывать. Поднимаясь к себе в номер после банкета, она увидела в зеркалах лифта роскошную фигуру спонсора. Рядом с ним улыбался немецкий профессор, раскрасневшийся от съеденного и выпитого.

— Мы идем в мой номер пить сакэ, — объяснил спонсор. — У меня есть хорошее сакэ, на банкете такого не подавали. Пойдёмте с нами!

Он не был ни груб, ни нагл. Он был элегантен, как всегда. Вежливо пожелав спонсору спокойной ночи, она вышла из лифта вместе в двумя японками, не доехав семь этажей до своего пятнадцатого.

— Куда же Вы? — нёсся ей вслед изумлённый вопль старенького профессора.

За завтраком ей попался на глаза Хидэо. Только утром они и виделись, потом он целый день где-то пропадал. Не замечая великолепия шведского стола, Хидэо проглотил какой-то бутерброд, залпом выпил чай.

— У меня столько работы! Я не выхожу из отеля. Мне поручено сделать заключительный доклад оргкомитета!

Намико тоже была ужасно занята.

— Как жена члена оргкомитета я устраиваю развлекательную программу для дам.

Доклад оргкомитета, произнесённый Хидэо, занял пять минут — столько-то участников из таких-то стран, такие-то темы…

— Он готовил доклад всю ночь, — шепнула ей на ухо Намико.

По случаю своего выступления муж позволил жене присутствовать на заседании. Счастливый и гордый Хидэо спускался с трибуны, Намико устало улыбалась.

— Наконец-то мы сможем взглянуть на город, погулять…

Вечером в её номере раздался звонок. Голос Хидэо в трубке звенел от восторга:

— Наш спонсор из Ниппон Стил хочет видеть Вас! Мы в отеле, в центре города. — Было почти десять. Она только что приняла душ и собиралась лечь. — Срочно приезжайте! Возьмите такси. Он ждет Вас! — слово "Он" Хидэо явно произносил с большой буквы. Пришлось одеваться, ехать…

Хидэо ждал её у входа в отель, подпрыгивая от нетерпения.

— Как Вы долго! — воскликнул он сердито, но глянул на неё удовлетворенно. — Но выглядите Вы… — И он подхватил её под руку. — Вы так понравились спонсору! Он только о Вас и говорит! — Спиртное всегда сбивало Хидэо с роли важного профессора, уничтожало дистанцию между ними, которую в трезвом виде сэнсэй зорко сохранял. Жаль, пил он редко. — Спонсор поручил мне издание трудов конференции! Мы только что отужинали вместе в ресторане! — перечислял свои победы Хидэо. — А Вам спонсор может помочь продлить контракт! — Она не хотела продлять контракт. Но в отель вошла.

Спонсор сидел в холле между двух японских профессоров из оргкомитетского начальства. Пока она обменивалась комплиментами со спонсором, Хидэо смотрел на них, торжествующе улыбаясь:

— Мне кажется, вы наслаждаетесь обществом друг друга!

При появлении новой гостьи девочка-официантка, бросив мгновенный оценивающий взгляд компанию, подбежала к креслу спонсора, низко присела у его ног. Только у иностранки спонсор спросил, что она будет пить. Сэнсэи взяли в руки то, что им подали. И стали молча слушать, что говорит спонсор. А он говорил о своём хобби — лошадях. Хобби, любое хобби для японца роскошь. А уж лошади! Сэнсэи почтительно кивали. А её не оставляло чувство, что она — вроде лошади, которую привели показать хозяину, на случай, если он захочет её купить.

— У Вас есть хобби? — бегло спросил спонсор, если и ожидая ответа, то очень краткого. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы говорить опять.

Но заговорила она. Она говорила о байдарочных походах по Карелии, о горных лыжах на Кавказе… Спонсор застыл с приоткрытым ртом. Сэнсэи удивлённо приподняли носы, опущенные в рюмки, и уставились на неё с любопытством. И неприязнью. Она грубо нарушала японские правила — младшая по должности говорила в присутствии старшего, женщина в присутствии мужчины. Она знала японские правила. Но считала, что их исполнение не всегда обязательно для русского профессора. Спонсор, наскоро прикрыв рот, изумлённо разглядывал её, очевидно не вникая в смысл слов. Быстро потеряв терпение, он поднялся. Он, должно быть, слушать не привык. Сэнсэи тут же встрепенулись, вскочили. Спонсор достал из кармана дорогого пиджака дорогой бумажник. Вынул нечто странное — небольшие бумажки с печатями, вроде тех, что выдавали в советских ЖЭКах при товарном голоде — талоны на сахар, масло… Это тоже оказались талоны — на такси. Небрежным жестом, каким дают на чай, — и где он только научился? — в Японии чаевых не дают — спонсор раздал три талончика низко склонившимся сэнсэям. Четвертый, чуть поколебавшись, протянул ей — компания Ниппон Стил брала под своё крыло всех, кто приближался к ней хотя бы на мгновение.

— О, нет, ей не надо, мы живем в одном отеле, я подвезу её! — засуетился Хидэо, счастливый тем, что может избавить спонсора от лишних трат.

В такси Хидэо всю дорогу молчал. Хмель выветрился из него, он снова вошел в роль босса и восстановил дистанцию между ними. Теперь эта дистанция была ощутимо больше, чем прежде. Сэнсэй был расстроен. Он, кажется, жалел, что пригласил её в ресторан. И вообще в Японию.

Маленькая домна Кюсю и большие горшки Сикоку

Бросил на миг

Обмолачивать рис крестьянин.

Глядит на луну.

Басё

Японцы знали про себя — они умеют работать. И уверены были — на их работу стоит посмотреть. Изнанка карты острова Кюсю приглашала посетить металлургов компании Ниппон Стил и Сумитомо, электриков фирмы Фурукава, химиков Мицубиси, моторостроителей Ниссан, производителей сантехники фирмы Тото — это словечко красовалось на всех японских унитазах. Ещё в списке значилась железная дорога, электростанция, редакции газет, телекомпания Эн-Эйч-Кей и пивоварня "Саппоро". На Кюсю много заводов, и платные экскурсии — одна из статей их дохода. И средство рекламы. В оргкомитете конференции она купила за две тысячи йен билет на экскурсию на металлургический завод фирмы Ниппон Стил Корпорейшн.