Глава десятая ЗАМАНЧИВЫЕ ОСТРОВА

Глава десятая

ЗАМАНЧИВЫЕ ОСТРОВА

…Скачу, на запад обратив свой взгляд,

Но очи чувств — на восток глядят.

Джон Донн

Подведем итоги и еще раз взглянем в скупые биографические данные.

Итак, закончив школу в 1942 году и получив аттестат зрелости, Параджанов устраивается на работу на тбилисскую фабрику, которая до войны называлась «Советская игрушка», но и теперь, несмотря на перепрофилирование в связи с военным положением, имеет небольшой цех по производству игрушек. Времена были трудные, военные, а рабочие получали хлебные карточки. Вот и пошел Сергей «в люди»… Кстати, умение делать игрушки он в свои уже зрелые годы доведет до совершенства и страсть эта не оставит его никогда.

Летом 1942 года Гитлер отдал приказ о начале операции «Эдельвейс», выбрав главным стратегическим направлением Кавказ. Шла первая в истории война моторов, и немецкая военная машина двинулась сюда, чтобы одним махом вырубить моторы нашей армии. Напомним: 82 процента нефти тогда добывалось на Кавказе. Перед группой армий «А» была поставлена именно эта задача. Группа армий «Б» должна была согласно плану начать отвлекающий маневр и пошла к Сталинграду. На 6 сентября 1942 года Гитлер назначил парад в Баку.

Война была рядом, за снежными вершинами гор, и уже прилетали и кружили над городом немецкие разведывательные самолеты, а город был наглухо затемнен. В это время Параджанов делает первые шаги к получению высшего образования и, не оставляя работу на фабрике, поступает на вечерний факультет Тбилисского института железнодорожного транспорта. Учитывая явное отсутствие интереса к техническим наукам, решение странное… Параджанов настолько не любил цифры, что испытывал отвращение даже к телефону, потому, путаясь в наборе номеров, поручал это кому-нибудь из присутствующих. Это когда жил в гостиницах, а дома телефона не имел принципиально.

Промаявшись полгода в техническом братстве, Параджанов срочно его покинул. Возможно, такое недолгое затмение ума объяснялось полным затемнением в городе.

Стоит еще раз вспомнить, в какое тревожное время делал он свои первые шаги после окончания школы.

Во всей остроте снова стал вопрос «большой резни». К тому времени специальная альпинистская дивизия «Эдельвейс», отлично вооруженная и с отличными картами, уже оседлала главные перевалы Кавказского хребта и навела пулеметные прицелы на цветущие долины Грузии. Стоило первому же батальону двинуться вниз, как братская Турция, подогнавшая полтора миллиона аскяров к границе, начала бы марш на Тбилиси и Ереван, стараясь повторить и умножить страшные «достижения» похода Магомед-хана по вразумлению гяуров. Как выглядела бы демографическая и картографическая картина этих небольших закавказских республик после такого похода, не хочется даже представлять. И еще вопрос, были бы такие независимые республики в XXI веке…

Но парад в Баку не состоялся, затемнение отменили, сняли тяжелые шторы, и вместе со светом в город вернулись смех и прежняя безалаберность.

Следующий шаг Параджанова — серьезное увлечение музыкой. Он поступает на вокальное отделение Тбилисской консерватории и одновременно берет уроки танца в хореографическом училище при Тбилисском оперном театре имени Захария Палиашвили.

И даже спустя годы, давно потеряв юношескую стройность, он по-прежнему будет поражать актеров на съемочной площадке и своей удивительной пластикой, и своей музыкальностью.

Обратимся к свидетельствам, подтверждающим его действительно уникальную музыкальную одаренность. Вот рассказ одного из ближайших друзей Параджанова Левона Бояхчяна:

«Мы ехали в машине, но приемник хрипел. Параджанов выключил его и сказал: „Хочешь музыку — будет тебе музыка. Сейчас я тебе спою оперу Чайковского „Евгений Онегин““. Он спел увертюру, показывая, как мелодию начинают скрипки, а потом вступает оркестр. Затем стал петь за всех — за Онегина, за Ленского, за Татьяну, Ольгу и даже за старую няню Татьяны. До сих пор не могу понять, как это у него получалось — то мужским, то женским голосом, а то голосом совсем старой женщины. При этом он пел и за оркестр и ни разу ничего не забыл. Потом я узнал, что он знает наизусть все оперы, которые слышал в детстве. И помнит все — от начала до конца и никогда не забывает слова.

А любимой оперой его была „Травиата“. Когда за год до смерти ему в Америке предложили снять фильм, он ответил: „Вы помните оперу Верди ‘Травиата’? Там Виолетта кашляет и отвечает на предложение Альфреда: „Поздно, Альфред, поздно…“ Так и мне… Уже поздно. Поздно…“»

А вот что рассказывает замечательная художница Гаяне Хачатурян. Как-то, сопровождая московских друзей Параджанова, они вместе поехали показывать гостям Мцхету, затем поднялись в древний Джвари — храм, описанный Лермонтовым в поэме «Мцыри». Здесь Параджанов исполнил гостям целый концерт: пел партии Альфреда и Виолетты из «Травиаты», арию Каварадосси из «Тоски», а когда своим удивительно звучным голосом пропел прощальный дуэт Аиды и Радамеса, у гостей мороз по коже пробежал, настолько вся таинственная атмосфера храма и пение Параджанова сливались в едином потрясающем воображение эффекте.

Заметим, все это было спустя десятки лет после недолгого обучения в консерватории, без всяких репетиций и повторения партий, в чем нуждаются даже профессиональные певцы.

Что касается дружбы с музой танцев Терпсихорой, то здесь я буду свидетелем. Все разнообразные танцы в фильме «Цвет граната», в том числе и замечательный танец персидских масок, поставил сам Параджанов, что, кстати, указано и в титрах. Это было настолько завораживающее зрелище, что, не зная, на что смотреть — на то, что происходит перед камерой или за ней, я решил смотреть на Параджанова. И оказался прав: зрелище было незабываемое.

Съемочная камера оставила нам поставленный им танец персидских масок, но танец самого Параджанова исчез навсегда…

Танцы, поставленные им, можно увидеть в «Легенде о Сурамской крепости», это в первую очередь мистический, колдовской танец Дурмишхана и Вардо, танец — предопределение судеб, в «Ашик-Керибе» — это характерные восточные танцы. Даже приглашая профессиональных балетмейстеров в картину, он все равно затем все делал по-своему, находил свое решение, свой образ.

А вот красноречивый рассказ известного режиссера Василия Катаняна, одного из его ближайших друзей.

«В 53-м году я приехал в Киев, где тогда работал Параджанов. Отмечая мой день рождения, мы поднялись с друзьями в гостиничный номер, где Сергей в зеленых шерстяных носках станцевал вариацию Пана из „Вальпургиевой ночи“, чем страшно удивил меня. Я тогда не знал, что после железнодорожного института он учился в хореографическом училище».

Увидеть и оценить его пластическую одаренность можно в нескольких фрагментах дипломного фильма Аллы Барабадзе, посвященных съемкам фильма «Легенда о Сурамской крепости». Именно благодаря этой студенческой работе сохранены редчайшие кадры, на которых Параджанов запечатлен именно в работе на съемочной площадке… Не балагурит, не развлекает очередных гостей, не устраивает свое очередное шоу — а именно творит, создает…

Казалось бы, выбор сделан: Параджанов нашел свои заветные острова и с первых жизненных шагов определил свое призвание, свой дар. Ведь правильно определенное призвание — один из самых главных факторов человеческой жизни. Услышать свой истинный голос, а не погнаться за зовом химер — одно из существенных условий для счастливо сложившейся судьбы.

А теперь нам предстоит задуматься над одной из многих загадок Параджанова…

Почему, так удачно определив свое призвание, обладая несомненными способностями к музыке и пластике, юноша покинул эти прекрасные, столь заманчивые острова, чтобы плыть дальше?

Почему, изменив Мельпомене и Терпсихоре, он бросился в стихийные воды Ахелоя и поплыл к новой, десятой музе — Кино… Какая сила влекла его? Почему он посвятил свою жизнь этой новой музе, принесшей ему так много испытаний и лишь изредка ронявшей в его ладонь скупые зерна радости?

Когда он впервые покинул отчий дом, то ехал продолжать именно свое музыкальное образование. И все было задумано правильно…

Проучившись с 1943 по 1945 год в Тбилисской консерватории, он перевелся в Московскую консерваторию, учится у такого замечательного педагога, как Нина Дорлиак, и всё обещает ему судьбу великого певца. Как бы сложилась его жизнь, если бы он остался верен своим первым музам? Думаю, цветов и славы выпало бы на его долю гораздо больше.

Найдя себя на музыкальном поприще, оставался он среди любимых муз недолго. И потому драматическая встреча с теми самыми сиренами, что поджидали Одиссея на скалистых островах, усыпанных обглоданными костями, все же состоялась, это мифическое видение возникло и в его судьбе… Маршрут был расписан богом судьбы Писателем-Грохом, и, видно, он когда-то вывел ему на лбу знак прибытия на остров Кино.

В тот морозный день, отбывая из отчего дома, он и не знал, что поезд везет его совсем не туда, что прибудет он на другую станцию, что билет для этого памятного путешествия ему на самом деле купил — Грох!

Конечно, в далекие античные времена еще не знали, что в талантливом семействе муз родится самая неистовая дочь, десятая муза, которую назовут Кино… А вернее, помня тайную власть ее первого имени, — Иллюзион!