Х
Х
6 июля
Ханзель и Гурецкая.[0] Он красив, но вял, она некрасива, но полна жизни той самой, что вызывает свертывание молока, гниение. С той разницей, что бактерии невинны, бессознательно разлагают среду, в которой живут, Гурецкая же полна неистовой злобы. И нет на нее пенициллина. Держится до того уверенно и победительно, что многие искренне верят, что она хорошенькая. Дурнушки, которые держатся как хорошенькие, явление частое и скорее положительное. Но Гурецкая зла, разъедающе зла и, вероятно, от этого кожа ее лица кажется обожженной, словно ей плеснули кипятком в лицо. На самом же деле кипяток клокочет внутри неё самой. Я имел несчастье наблюдать, как она и заряженный ею вялый Ханзель разъедали, как и подобает патогенным бактериям, тот самый организм, в который их занесло. Ханзель, при всей своей вялости, отличный проводник именно злых сил. Противоположного явления не наблюдалось. На доброе, при всей своей вялости, не поддавался. Она бешено ненавидела Акимова, а заодно и весь Театр комедии. По их словам, приглашали их и в Вахтанговский театр и в Камерный и еще там куда- то, но по загадочным причинам оставались они в Комедии. В 49 году Акимов, не без их участия, точнее, в результате долгой, подтачивающей работы Ханзеля, Гурецкой и тех, кого удалось им настроить, мобилизовать, одурманить, был снят с работы. И театр остался без руководителя. И, как это вечно бывает, царь зла отказался платить тем, кто продал ему душу. А театр стал умирать, угрожая своей гибелью убийцам. Вечная судьба патогенных бактерий. Но те погибают с убитым ими организмом, ничего не понимая. Ханзель же и Гурецкая опомнились, перегруппировали силы и двинулись в бой за Акимова, присоединились к его друзьям. Прошло семь лет. Акимов вернулся в театр. Постаревший коллектив, все это время питавшийся от корней, пытается ожить. Постаревший и подурневший Ханзель, еще более, будто граната, исполненная сил Гурецкая ничего не выиграли ни от падения, ни от возвращения Акимова. Теперь мне придется портить схему: в Гурецкой есть привлекательные стороны! Не смею скрыть. Первая — страстная любовь к своему делу.
7 июля
Это не редкость среди актеров. Но любовь Гурецкой сказывается не только в борьбе за роли и за славу. Она работает, непрерывно работает, муштрует, гоняет себя, учится. Брала уроки пения и теперь поет приятно и точно. Знает на зубок все роли, которые считает для себя подходящими, и все их сыграла, выбрав подходящий момент. На наших глазах она из плохой актрисы стала средней. А в «Льве Гурыче Синичкине» сыграла даже хорошо[1]. Если бы не вечное беспокойство, не душевная чесотка, не истерическая суетность, может быть, из средней выработалась хорошая актриса? Далее: Гурецкая, не в пример озлобленным женщинам ее типа, любит и кого?то еще, кроме себя. Правда, эти «кто?то» ее мать и единственный брат. Но я помню, как обезумевший, закосневший чертов сын актер в Кирове во всеуслышание жаловался: «У меня большое несчастье — мать из блокады приехала». А в старом номере «Театра и искусства» в Кирове прочли мы, как дед этого самого актера — старый суфлер повесился в Ростове в нищете. И журнал упрекал в отсутствии дочерних чувств известную провинциальную актрису. И словно возмездие! Пришло время, и ее единственный сын отвечает ей тем же! Нет, нет, артисты ядовитые, обычно ядовитые до самого донышка. А в Гурецкой вдруг, нарушая картину, обнаруживались человеческие свойства. Когда брат приходил к ней или разговаривала она с матерью, то даже хорошела. Мужа, на мой взгляд, любила она меньше. Женские желания ушли в любовь к актерскому ремеслу. Он для нее был не сожитель, а сообщник, по этой линии она с него и взыскивала. Бог с ними. Встречались люди, которых я выбирал, встречались и такие, близость с которыми образовывалась чисто механически, как в одном трамвае едешь. Я разглядел Ханзеля и Гурецкую, пока мы жили в смежных комнатах номера люкс в гостинице «Москва» в 44 году. И после этого, что бы я о них ни слышал, — все укладывалось в рамки первого представления о них.
Режиссер Хейфиц, благообразный и наклонный к полноте, начисто лишенный каких?либо пристрастий и убеждений, кроме привитых обстоятельствами.