На спецпоселении в Караганде

На спецпоселении в Караганде

1.

В начале марта 1955 года небольшая группа заключенных из Тайшета прибыла в Караганду — место своего постоянного поселения.

Всю дорогу от Тайшета до Караганды группу сопровождал конвой внутренних войск. На месте нас приняла местная комендатура. Проволоку тайшетского лагеря здесь сменила городская черта, покинуть которую ссыльные не имели права без разрешения коменданта. Раз в месяц нужно было приходить в комендатуру для отметки.

Как я воспринял новый статус ссыльного? После длительного пребывания в изоляции жизнь в городских условиях областного центра снова показалась мне подарком судьбы.

Это был новый социалистический город огромного угольного бассейна на северо-востоке Казахстана, которому Советское государство уделяло в те годы много внимания. На базе угольных шахт создавались и другие отрасли промышленности — энергетика и металлургия. Город рос и хорошел, получая обеспечение по высшей категории. И, хотя права ссыльных были ограничены чертой города, сама жизнь карагандинцев, их льготы котировались тогда очень высоко.

Учебные и научно-исследовательские учреждения привлекали сюда интеллигенцию, а промышленность — технические и научные кадры. Работали кинотеатры, был построен современный Дворец культуры горняков — сюда приезжали артисты из театров Советского Союза и Казахстана. Наш приезд совпал с патриотическим почином освоения целинных и залежных земель в Казахстане. Со всех концов Советского Союза сюда ехали «целинники».

Население в республике было многоликое и разноязычное. Четверть века сюда насильно отправляли зэков и административно-высланных, то есть тех, кто по разным причинам не устраивал власть на местах своего коренного проживания, а теперь к ним прибавились еще и мы, отбывшие свои сроки заключенные. Для развития области, освоения промышленных объектов требовались рабочие руки. Старые методы пополнения трудового фонда были осуждены и отменены, так что резервом должны были стать теперь те, кто освобождался из лагерей Крайнего Севера, Казахстана, Сибири.

Положение с кадрами в Караганде было таким напряженным, что каждое увольнение рабочего или служащего с правом выезда за пределы республики санкционировал прокурор. Возможность покинуть Казахстан имели только те, кто получал досрочное освобождение, реабилитацию или снятие ссылки по суду.

Здесь я впервые получил трудовую книжку.

Мне уже было 32 года, но я все еще не имел определенной специальности. Кадровичка завода горно-шахтного оборудования, куда нас направили для оформления на работу, записала с моих слов: «профессия — чертежник». А трудовую деятельность я начал в 14 лет и за прошедшие годы работал копировщиком, чертежником, статистиком, счетоводом, бухгалтером-расчетчиком, техником-конструктором, строителем, художником, переводчиком… И поскольку все эти работы я исполнял в заключении, я не мог назвать себя специалистом ни в одной из них кроме двух первых, с которых начинал свою трудовую жизнь.

Поселок завода горно-шахтного оборудования, куда нас определили, находился рядом с заводом. В новых домах жилье получали семейные работники завода. В центре поселка — двухэтажное здание общежития для холостяков, небольшая столовая, почта.

При общежитии — клуб с большим зрительным залом, проекторной и сценой.

Здесь проходили торжественные вечера, спектакли, киносеансы. В выходные дни молодежь устраивала танцы. Иногда в клубе останавливались «целинники». Не всегда это общение заканчивалось миром — бывали случаи поножовщины и драк. Клуб посещали и жившие поблизости чеченцы. Они жили тут еще с войны, приспособились к местным условиям, чувствовали себя здесь хозяевами и грабили жителей, поздно возвращавшихся из города в поселок.

Сам поселок находился между городом и строящимся заводом ГШО[38]. Рядом с поселковой территорией железная дорога, по которой в Караганду шли грузы и пассажирские поезда. Они останавливались у недостроенной станции — со временем она должна была стать главным приемным пунктом и отстоем поездов. От станции в сторону города — асфальтированное шоссе, оно заканчивалось у въезда в город, рядом с Дворцом культуры горняков.

Благоустроенное общежитие стояло в самом центре, фасад и главный выход обращены в сторону железной дороги и виднеющихся заводских корпусов. Дорога на завод проходила через железнодорожную насыпь и голую солончаковую степь, пустынную и особенно неприятную в ночное время, когда заводчане после смены возвращались в поселок. Одиночек грабили.

В общежитии меня определили в одну комнату с Колей Попковым, знакомым еще по Тайшету. Скромный и уравновешенный человек, был для меня лучшим напарником. Оказался он в Сибири после окончания войны, а до этого всю сознательную жизнь прожил в Харбине. Кстати, в сибирских лагерях было много русских эмигрантов из Маньчжурии. Долгая жизнь на чужбине оставила на них отпечаток ущербности: попав в Россию, они и здесь, в лагерях, чувствовали свою неполноценность и обделенность в правах.

Жили мы с Колей дружно, ходили в компанию молодых людей из общежития, у которых проводили вместе праздники и свободное время. Он привез из Тайшета чудом сохранившийся баян и аккомпанировал поющим. У меня сохранился карандашный набросок, сделанный с Коли, играющего на баяне.

Работали мы в разных цехах завода. Он, как и в Тайшете, пошел в паросиловое хозяйство сантехником; меня определили чертежником в Отдел главного механика, но уже на следующий месяц перевели на должность техника-конструктора.

Я никак не мог согласиться с теми обязанностями, которые исполнял в Отделе главного механика. Строительство завода планировалось в три очереди. В 1955 году была закончена первая и начаты две другие. В течение дня я должен был обойти много объектов, узнать и записать что нужно на ближайшие дни; следил за поступлением оборудования, материалов. Работа была больше схожа с работой экспедитора и не отвечала представлениям, которые сложились в техотделе ЦАРМЗа. Должен заметить, что опыт, приобретенный в Тайшете, крайне пригодился в Караганде.

По тем временам я получал очень небольшую зарплату. Ее хватало едва-едва. Питаться приходилось утром и вечером в поселковой столовой; в обеденный перерыв — ходили в заводскую. Удобная столовая, с довольно разнообразным набором готовых обедов, привлекала не только холостяков, но и семейных, которые брали обеды на дом.

У столовой собирались постоянные посетители из цехов и заводоуправления. За короткий срок ежедневного общения я узнал тут многих.

В общежитии жили не только ссыльные, но и те, кто учился в Алма-Ате или Караганде и попал на завод по распределению.

2.

На втором этаже общежития жили так же знакомые по Тайшету поляки Роман и Павел и латыши Йонас и Пранас. Рома и Паша освободились по зачетам, не досидев до «звонка» полгода. За их плечами осталось девять лет заключения и более тридцати прожитой жизни.

Латыш Йонас был старше поляков на 10–15 лет. Казался человеком малообщительным, неразговорчивым. Крупные черты, мясистый нос и подбородок, большие уши придавали лицу сходство с неандертальцем. Пшеничный же цвет волос и голубые глаза несколько смягчали его.

Меня поражали его руки. В каждой ладони могли утонуть две мои. Налитые свинцом кулаки, покрытые мозолями ладони, напоминали скорее лапы сильного зверя, способного ударом сбить с ног. Когда говорили о его силе, он делал вид, что не слышит.

Все они, и Коля в том числе, работали в котельной. Иногда Паша и Рома заходили поболтать или сыграть в шахматы, а латыши оставались дома. Йонас жил тихо и скромно — знал работу и общежитие, и мало кто мог предположить, на что способен этот спокойный человек в сложной обстановке.

Однажды в поселке случилось происшествие, о котором долго говорили, пересказывая подробности.

Была душная августовская ночь, чувствовалось приближение грозы. Тучи заволокли небо, и возвращающиеся после смены рабочие ориентировались лишь на огни поселка, вокруг — кромешная мгла.

Йонас проверил давление в котлах, сложил инструмент и, сдав смену, стал собираться. Его остановил знакомый из цеха:

— Выручи, Йонас! Дай пару муфт и переходник.

Йонасу не хотелось возвращаться на работу, но отказать товарищу не мог…

Он опаздывал, и когда проходил через проходную, там уже никого не было, возвращаться в поселок нужно было одному.

Он прошел мимо темных окон заводской столовой, дошел до конца забора и свернул на пустырь к поселковой дороге. Темнота поглотила заводские огни. Впереди светились лишь редкие окна уснувшего поселка.

Когда стал подходить к путям, услышал женский крик: «Помогите!» — и поспешил навстречу. В темноте было трудно понять, что случилось. Когда он оказался рядом, увидел, что женщина с трудом отбивается от насильника. Йонас ударил его и свалил с ног. Не ожидавший удара бандит поднялся с земли, выхватил нож и тут же получил второй удар. Падая, он выронил нож. Йонас придавил его крепкими ручищами и поднял с земли. Такой оборот сбил спесь с насильника и вместо сопротивления он выдавил из себя угрозу:

— Ну, хорошо, падла! Ты еще вспомнишь меня! — Но руки кочегара так сильно придавили его, что сопротивляться в это мгновение было бесполезно…

— Раздевайся, сволочь! — приказал Йонас.

Молодой грабитель не мог поверить, что это относится к нему, оказался в замешательстве и тут же получил сильный удар в живот. Он сорвал с него рубаху и ухватил за штаны.

— Снимай все, подонок! Будешь помнить меня! — и когда он сбросил одежду, Йонас с презреньем выругался.

— А теперь иди, гуляй!..

Женщина была свидетельницей происходящего наказания и того, как униженный и оскорбленный грабитель исчез во мгле. Вместе они добрались до поселка.

Наутро к общежитию пришла группа чеченцев. Они громко разговаривали, и пытались увидеть, где тут живет такой большой мужик. Они искали рыжего кочегара, о неслыханной дерзости которого рассказал их земляк. Он правильно определил место проживания человека, который раздел его на дороге.

Их было человек шесть. Они поднялись по лестнице в коридор, где жили сантехники. Без стука, не соблюдая приличия, распахнули дверь. В комнате за столом сидели четверо хозяев, они завтракали — один из них был тот самый рыжий кочегар, которого искали.

Старший чеченец оценил обстановку — их было больше; они пришли с целью наказать наглого обидчика, инициатива в данный момент принадлежала им, нужно было действовать.

Он вытащил из-под рубахи нож, похожий на кинжал, и очень ловко вонзил его в деревянную лавку, что стояла у стола. Хотел с первой минуты подавить волю хозяев, а если кто-то осмелится оказать сопротивление, то не церемониться и зарезать.

Йонас поднялся, протянул руку к матрацу своей кровати, приподнял его и вытащил длинную, в палец толщиной, пику из арматурного железа и также ловко вонзил ее в пол.

Он спокойно смотрел на непрошеного гостя и всем своим видом выражал намерение достойно ответить на наглое вторжение незнакомцев в дом.

— Ты пришел говорить или права качать? Кто позволил тебе заходить в чужой дом без стука?

Чеченец явно не ожидал такого поворота и в замешательстве обдумывал, что ответить. Поведение латыша охлаждало пыл.

— Вчера ты оскорбил горца. Ты не только ударил, ты раздел его, кто тебе разрешил? Я пришел наказать тебя за дерзость. Чеченцы не прощают такого. Но я не ожидал увидеть такого смелого человека, как ты. Ты принял мой вызов и хочешь ответить за свой поступок.

— Я хочу спросить, — ответил Йонас, — а как поступил бы ты, окажись на моем месте? Что значит для тебя женщина? Если в тебе течет кровь горца, сумел бы ты остаться в стороне, видя, как обижают твою мать, жену или сестру? Отвечай, только честно. Мы мужчины и можем решить этот спор по-мужски — я принимаю твой вызов, только не вижу нужды драться по такому поводу.

Чеченцы, как правило, не прощают обид, и Йонас должен был быть наказан. И если бы на месте Йонаса оказался русский иноверец, участь его была бы предрешена. Но перед ними оказался латыш, представитель другого угнетенного народа из Прибалтики. Это меняло ситуацию.

Слова Йонаса возымели действие. В них были мудрость и разум. Чеченец, выслушав их, не стал продолжать разговор. Он протянул руку и сказал:

— Давай мириться. Меня зовут Ибрагим. Я вижу, ты хороший и справедливый человек, теперь ты мой кунак.

Затем он обратился к молодому чеченцу и что-то сказал ему. Парень на время исчез, а через некоторое время появился с бутылками в руках.

Пили по очереди — не хватило на всех посуды. Расходились по-доброму, как близкие, давно знавшие друг друга люди. Инцидент с чеченцами закончился отрадным фактом — на дороге, где часто грабили поселковых жителей, такие случаи прекратились.

3.

Мое положение ссыльного вселяло надежду поехать в Баку. Пошел четырнадцатый год, как я не видел родных. Я решил навести об этом справки в комендатуре. Ничего определенного мне не пообещали, но предложили написать заявление.

Я объяснил причину своего желания выехать в Баку и принес заявление коменданту. Все складывалось пока хорошо. За ответом сказали прийти через неделю. Эту неделю прожил, как на иголках: «дадут — не дадут»?

В назначенный день я пришел в комендатуру. Ждал своей очереди. Посетителей было много, а я все продолжал теряться в догадках. Наконец подошла моя очередь, я переступил порог кабинета начальника.

— Я пришел по поводу своего заявления. Мне сказали прийти через неделю. Сегодня срок. Я хотел съездить в Баку к родителям, которых не видел очень давно. Фамилия моя Астахов. Петр Петрович; работаю на заводе горно-шахтного оборудования, проживаю в поселке ГШО.

— Да, я помню ваше заявление, молодой человек. Могу вас обрадовать. В областном управлении внутренних дел нам сообщили, что по поводу вашего пребывания в Караганде уже вынесено решение о предоставлении вам права на переезд в Баку, на постоянное жительство. Вы больше не ссыльный, а свободный гражданин и можете хоть сегодня выехать из Караганды. У нас заготовлена справка, по которой вы получите в милиции паспорт на постоянное проживание в Баку. Могу поздравить вас и пожелать счастливого пути!

Я просто не верил тому, что слышал, смысл слов коменданта казался не просто неожиданным, он казался невероятным.

Он достал папку с документами и, порывшись в ней, вытащил мою справку. Я не могу точно воспроизвести ее содержание, но смысл заключался в том, что по решению прокуратуры войск Советской армии мне предоставлялось право переезда из мест поселения на постоянное жительство в г. Баку.

В справке не было сказано ни единого слова о реабилитации. И этот факт меня насторожил, так как моя прописка в Баку еще не означала полного восстановления гражданских прав. Там не было слов: «реабилитировать из-за отсутствия состава преступления».

Смущенный содержанием справки, я спросил коменданта:

— Меня удивляет здесь одно — отсутствие правовых норм, поэтому я не совсем уверен в том, что меня пропишут в Баку, ведь это режимный город.

— Можете не сомневаться, в Баку Вы вспомните мои слова.

— А если я с вашей справкой заеду в Москву в МВД, чтобы на месте уточнить возможности в бакинской прописке? — спросил я.

— Это ваше личное дело. Поступайте, как хотите.

Я захватил нежданно свалившуюся справку и поспешил в поселок поделиться с друзьями радостным известием.