ОКТЯБРЬ 2008

ОКТЯБРЬ 2008

1.10.08. 8–45

Сегодня шмон на 1–м бараке начался почему–то аж в 8 утра! Едва дозвонилась мать – прямо сразу же, где–то в 8, – как наш разговор был прерван криками: “Шмон–бригада на большом!!!”. Естественно, пришлось закончить разговор тут же (ничего не успев еще узнать), а шмон–бригада чуть позже оказалась уже на 1–м. Пользуясь столь ранним началом, она может до проверки успеть прошмонать еще какой–нибудь барак, – наш, например.

Идиот, стирающий мне вещи и испортивший уже одну наволочку, как оказалось, за время моей свиданки испортил мне и вторую. Не так смертельно, как ту, конечно, но пятна появились и на этой, – он что–то там не так сделал при стирке, я даже не понял из его объяснений шепотом, что именно. А вот сейчас, после завтрака, он вдруг объявил мне – тоже, как всегда, шепотом, – что будет впредь стирать мне все, кроме трусов и носков. (Кроме них, там обычно бывают только рубашка и наволочки.) На мои просьбы объяснить причину он – не сразу – сказал, что это для него, видите ли, унизительно. Или, по крайней мере, если он и постирает, – я должен буду сам снимать их на улице с трубы, где они сохнут. Это вместо того, чтобы и то, и другое, как здесь делают против вшей, каждый раз тщательно гладить утюгом.

Видимо, от услуг этого идиота придется отказываться окончательно. Достал уже!!! Одновременно не нужно будет больше покупать ему хлеб, конфеты, чай, давать курить и т.д. Это быдло, видите ли, хочет что–то иметь, но не хочет при этом работать так, как положено, и зарабатывать, – это им унизительно, тО им не подходит, и т.д.; да при этом еще и портит регулярно вещи, – не мне одному; он сам мне говорил, что одному (полу)блатному, гладя брюки, тоже сжег их, и тот теперь требует с него за брюки деньги (а это чмо пыталось выпросить их у меня).

Дебилы, блин. Народ дебилов. Тупые скоты. И на воле ведь он такой, не только здесь... Боже, за что угораздило меня здесь родиться, среди них?!.

Untermenschen. Bastards.

2.10.08. 9–25

Постоянные стрессы, – мелкие, но сливающиеся в один большой. Жизнь среди нечисти, среди конченных подонков и мрази, по которой плачет крематорий и ямы с известью. Утро сегодня началось с того, что я заметил: мой баул с продуктами, стоящий под соседней шконкой, почему–то расстегнут. Полез – и точно: нет пакета с сигаретами! Того, который привезла мать только что, и я вчера успел, в 1–й же день (нет, за 2 дня, sorry), раздать около 2–х блоков (в том числе 1 на “общее”), а еще 2 оставалось в этом пакете. Внаглую, пока я спал, залезли, расстегнули баул, точно зная, где лежит, и украли! Точнее, конечно, “украл”, это был один человек, и я сильно подозреваю, кто именно: судя по безошибочному знанию, где лежало, по тому, что не стали расстегивать вторую молнию (у меня там 2 клетчатых баула вставлены один в другой), – это кто–то из тех, кто живет рядом и постоянно видит, как я туда залезаю и откуда точно достаю. Видимо, это из живущих в соседнем проходняке, – та же нечисть, что уже лазила в висящий у меня над изголовьем пакет и тоже украла из него сигареты, еще зимой. (А еще ведь и до того, прямо из баула, стоявшего тогда в каптерке, сперли ни много ни мало – 10 нераспечатанных блоков!) Подозрения подозрениями, но доказать я, конечно, ничего не смогу, и никто не сможет и не найдет, так что шум поднимать бессмысленно. Но зато – о, как проясняют сознание такие моменты! Не первый раз, и даже уже не второй (обворовали баулы ведь и в июле, во время длительной свиданки), – тенденция, однако! О, как бы хотелось уничтожить без сожаления всю эту мразь, когда понимаешь, что это именно мразь, нечисть, ублюдки, пускающие тебе пыль в глаза, мило улыбающиеся и разговаривающие, а чуть улучат момент – норовящие тебя ограбить, обворовать, – и среди них ты принужден жить годами!.. Сдохните, твари!!! Пусть будет проклята эта страна и этот народ – сброд подонков, рабов и воров!.. Ненависть, ненависть, ненависть!!! Ненависть такая, что могла бы испепелить не только этот проклятый барак и всю эту воровскую нечисть в нем, и не только всю эту зону, – а выжечь всю эту проклятую землю, 1/7 суши, от Кенигсберга (entschuldigen Sie bitte, meine deutsche Freunden!) до Владивостока.

Я ничего не потерял, конечно, с кражей этих сигарет, мне–то самому они не нужны, я не курю, а раздавал их окружающим из тех, кто хоть чуть–чуть поприличней, – за работу и так. Мне их не жалко, но омерзительно жить среди воров – и быть в их полной власти, не имея сил ни предотвратить, ни наказать этих выродков, ни вернуть украденное. И значит – не этому бараку, а всему этому сброду–народу, – только коллективные наказания, не разбирая ничьей в подобных случаях индивидуальной вины. Воруете – получайте, твари! Невиноватых нет!

3.10.08. 8–48

Отношения с быдлом в проходняке все обостряются, особенно с одним. Впрочем, все они – тупые скоты, не более. Вчера ночью какая–то из этих тварей, видимо, опрокинула в темноте банку со сгущенкой – туда, в щель за шконками, под “столик” (табуретку), откуда и не достать. Ночью еще я полез туда за своей бутылкой с водой, попить, – вся бутылка оказалась в чем–то липком, пришлось идти мыть руки. Нижняя часть моей палки тоже была в этом липком. А наутро, при свете, выяснилось, что это – сгущенка и что край моей постели с этой стороны – тоже в ней. Мрази... Настоящий “животный мир”, как говорил уголовник Лазарев в 509–й хате.

4.10.08. 11–03

Эти твари перемазали все сгущенкой так, что жить в проходняке стало совершенно невозможно. Мало того, что постель и бутылку за столиком, – даже на днище (!) моего висящего (!!) в изголовье шконки пакета с хлебом я вчера нашел сгущенку, а сегодня оказалось, что ею уже выпачкан и рукав моей новой спортивной куртки, которую я почти и не одеваю, а вчера вот решил надеть. Там, где ее мазнулось много, эта проклятая сгущенка не засыхает вот уже несколько дней, и, лазя за бутылкой с водой, теперь неизбежно пачкаешь ею правый рукав (а задрать его, подтянуть, как летом, не позволяет теперь застегнутый и подвернутый манжет рубашки).

6.10.08. 9–20

Вчера было воскресенье, пустой день. Писать не о чем, все спокойно. Хорошо, что связь с матерью 2 раза в день – утром и вечером – работает пока бесперебойно. Прочел вчера “Бессильные мира сего” Бориса Стругацкого, изданную им под псевдонимом “С. Витицкий” и присланную Майсуряном. Вещь очень сильная, просто замечательная, и фирменный стиль Стругацких сразу чувствуется, хотя писал он ее уже после смерти брата. Перечитать здесь всех Стругацких и всего Лимонова (все, что я у тех и у другого еще не читал) – вот поставленная задача на 2–ю половину срока, могущая помочь не сойти тут с ума.

Сегодня это чмо в фуражке, именуемое “начальник отряда”, с утра, как обычно, явилось на зарядку. Идя же с завтрака, узнал от одного знакомого слух, что приехал прокурор или даже “кто–то из Москвы”. Ничего хорошего этот слух не обещает , – опять начнется, м.б.: “СидорА убирайте в каптерку!!!”, не дай бог...

Надо стричься, – оброс уже, могут докопаться, но постричься иначе, чем наголо, тут большая проблема. Надо просить этих специалистов с машинками – тут такие есть среди зэков, зарабатывают этим “чай–курить”, но допроситься сложно, они стр–р–рашно заняты... Мне–то оно не надо, я бы и так походил, но подравнять самому тут тоже сложно, – ни ножниц, ни зеркала большого, а так, когда все торчит в разные стороны – уже противно ходить и самому. Но и просить – как вообще кого–то и о чем–то, – смертельно противно.

7.10.08. 9–10

Сегодня с утра довольно долго не пускали на завтрак, – не открывали ворота “нулевого поста”. Оказалось, что со вчерашнего дня – новое распоряжение: ходить в столовку только вместе с завхозом (старшим дневальным) отряда. А его, разумеется, не было, – потому и не пускали. “Вчера говорили”, – ссылался СДиПовец, отказываясь открывать ворота. Где, кто и что именно говорили вчера – он не уточнил, а ворота в конце концов все же открыл. На кой черт придумали эту меру? Непонятно, но не исключено, что для воздействия на завхозов, которые, разумеется, ни в какую столовую не ходят, – зачем, если еду им приносят и готовят личные шныри?..

Вчера ничего особенного не случилось, день прошел спокойно. Пройдет ли так же спокойно этот день? Пока что все тихо, ничто не предвещает грозы, но – все неприятности тут обычно налетают неожиданно. А завтра – надо ждать шмона. Последний был в ту среду, неделю назад, и завтра как раз опять среда.

Все бы ничего, но круглосуточное пребывание среди этого быдла, среди биомассы, состоящей из примитивных, одноклеточных, лишенных всякого интеллекта существ, – совершенно убивает. Это самое страшное из возможных наказаний, – сидеть с ними, даже месяц, а не то что 5 лет. Это гораздо хуже любой одиночки. Писал, писал я уже об этом, – но о чем еще писать, если ничего другого (достойного упоминания) нет, а это – одолевает тебя круглосуточно, изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом? Как оплевана душа, как она затоптана, осквернена, испакощена – и этим жутким, убогим бытом, жизнью в тесной щели, с табуреткой вместо столика и “очком” вместо унитаза, и – главное – беспрестанным обществом этой вот нечисти и подонков, их глумлением, домогательствами, попытками что–то с тебя стрясти, получить, нажиться за твой счет, да еще и навязать тебе свои порядки под страхом “разбития башки”, – все это никому не рассказать, не передать, не описать словами, и кто не был сам и не испытал на себе, – тот никогда не поймет...

Осень. Тоскливая, унылая осень. Пока еще тепло днями и даже вечерами (“бабье лето”), но скоро уже пойдет снег. Тоска на душе, – такая, что не передать, не описать. 894 дня осталось. Это еще очень много, – хотя, конечно, уже не 1280, как прошлой осенью. Это еще почти 3,5 года, 3 зимы и 2 лета еще. За это время здесь можно умереть, – если не убьют блатные, то от болезни или еще от чего–нибудь. Но и выжить не лучше, – зачем???! На воле нет ничего, – ни настоящих друзей, ни любви, ни работы, ни готовности хоть в ком–то хоть что–то делать ради общего дела, – того, которому я посвятил всю свою жизнь и без которого существование теряет всякий смысл. Личных, телесных и др. удовольствий там, на воле, тоже будет не так уж и много, – если будут вообще. Так что стоит ли туда стремиться?..

А здесь, – деградация, самое ужасное, что может произойти с Человеком. Тупеешь, опускаешься, – под действием этого окружающего тебя быдла и до его уровня. Я ничего не могу уже давно написать – ни в стихах (толком, кроме жалких попыток), ни (особенно!) в прозе. Канал на волю, правда, крайне сузился, замедлился и пр. – но и такой канал пока что нечем загрузить. Осень и весна раньше, на воле, долгие годы были у меня временем творческого подъема, а сейчас – ничего...

Состояние опустошенности, тоски, усталости и крайнего унижения, как будто действительно прошлись, протоптались грязными сапогами по твоей душе. Не так страшна сама эта неволя, как оскорбительны ее условия. Но не только в неволе дело, и уж точно – не только в этой зоне. Непереносимо, оскорбительно до дрожи, до рвоты, до отвращения, – то, что ТАКИЕ, как сидят здесь, такие вот омерзительные насекомые, что меня здесь окружают (людьми их не назвать ну никак!) – что они вообще могут жить на свете!.. Что такая мразь и нечисть, отребье рода человеческого вообще живет – и процветает, даже здесь, в зоне, не говоря уж о воле. Или наоборот? Но –

Помоечные шавки –

Хозяева земли,

увы. И нет никаких сил драться с ними, дать им “последний и решительный бой”. Кому эта нечисть сумела заползти в душу – тот уже не боец, а – кому она еще не сумела?..

...Четыре подонка. Четыре тупых, абсолютно никчемных, примитивных, одноклеточных существа. “Друзья”, постоянно подкалывающие друг друга, грызущиеся и дерущиеся. Двое живут тут, в этом проходняке, еще двое – постоянно приходят и тоже тут трутся. Постоянно кто–то из них в этом проходняке еще и стоит, – ни войти, ни выйти. Одного из своих здесь, наиболее сонливого (не спит по ночам), они 3 раза в день яростно будят перед походом в столовую, – раз за разом тряся с силой шконку. Им абсолютно наплевать, что он (и они тоже) тут не один, что на нижнем ярусе той же шконки сидит/лежит еще один человек (я). Нет, им надо разбудить того – они берут и яростно трясут, причем по многу раз (тот никак не хочет вставать). Тупые, наглые, примитивные, совершенно одноклеточные. Основные потребности в жизни – жрать, спать, пить чифир и курить. Да, еще колоть татуировки, – это у них одно заменяет все “духпотребности”, по Стругацким. Абсолютное быдло, потомки крепостных рабов, с сидящим до сих пор в генах рабством, скотством и свинством. Главный вопрос – для чего такие вообще живут и как пробиться достойному, талантливому, интеллигентному, интеллектуальному сквозь забившую все щели и поры толпу этого быдла, этой нечисти, гноя и смрадной слизи?..

Только книги тут и спасают, отвлекают чуть–чуть, но читать не дают как раз ЭТИ, – и так свет слабый, темнеет рано, а они еще стоят – и заслоняют последнюю, еле–еле светящую лампочку...

15–36

Очередная попытка вымогательства. Как говорится, неприятности приходят оттуда, откуда их не ждешь. Именно сейчас, когда мать чуть не каждый разговор в истерике бьется, что нет ни учеников, ни – соответственно – денег, – сегодня перед обедом вдруг “зовут” в их так называемую “кухню”, и там всякая блатная нечисть начинает промывать мне мозги на предмет того, что вот, мол, им на окончание ремонта не хватает, не могу ли я дать денег. И – с неописуемой наглостью – мол, чтобы в кухне было хорошо, красиво, чтобы ты же сам мог зайти, посидеть там, если гости к тебе придут, и т. д. Хамьё! – как будто не знают, что гости ко мне не ходят и в их “кухне” я не бываю практически никогда (2–3 раза за год с лишним – и тоже когда вот так вот “звали” для разборки и вымогательства), и как будто я не знаю, что они там постоянно играют в карты и вообще это их главное блатное “гнездо” в бараке. Т.е. делают чисто для себя, но хватает наглости денег на это просить у меня... (Да, от “кухни” там – только проведена вода, а так – просто небольшая каморка.)

“Футболистам”, видимо, опять стали давать мяч, да плюс им самим весьма хитроумно удается доставать его из–за заборов, смежных с запреткой, – он часто улетает в огороженное со всех сторон и никак ниоткуда не доступное пространство между запреткой и нашим двором. Коллективными сверхусилиями, при помощи палок, досок и т.д. – достают его каждый раз, а одного совсем молодого парня недавно за излишнюю ретивость в этом деле (забор он, что ли, перелез, или еще что? Точно не знаю.) закрыли в ШИЗО. Так что сейчас они всем стадом носятся по двору, взрывая его своими копытами, гоняют мячик. Ни походить, ни посидеть на лавочке... Будьте вы прокляты! А организатору всех этих матчей, уже пожилому, но активному, интеллигентному (на фоне ЭТИХ...), бывшему хоккеисту и хоккейному тренеру в Москве, – никак не пойму, зачем ему это нужно, и играть в футбол, и вообще иметь дело с этой уголовной падалью...

8.10.08. 9–24

Мать что–то не звонит до сих пор. А скорее, конечно, – не может дозвониться, как обычно. Вчера, говорит, давление у нее было значительно выше нормы. Так что для тревоги есть все основания.

Последняя новость: вчера в больнице умер еще один зэк с этого барака. Неделю или две назад его забирали на носилках – идти сам он уже не мог, – после того, как проохал и простонал всю ночь. Чем он был болен, я не знаю, да и никто, похоже, не знает, – он ни с кем особо и не общался, не выходил никуда, ни на проверки, ни в столовую, – ему по болезни официально это разрешили, – и только в баню, помню, ковылял медленно–медленно, для него это было целое путешествие. Говорят, что не было ему и 60 лет, но выглядел он явно старше. А самое главное – оставалось ему всего месяца 2 или 3. Еще, по–моему, где–то в конце лета он сам сказал, что осталось всего 4 месяца... Вот так. Был человек – и нету. Место зато освободилось, шконка. И похоже, что самый омерзительный из моих соседей, специалист по браге, переехал на ПМЖ туда.

А бывшего моего соседа по проходняку Юру, еще весной загнанного в “обиженные”, бьют и бьют нещадно. Похоже, что из всех “обиженных” больше всего достается именно ему. Причем лупят в основном свои же – “обиженные”, и даже не только блатные из их числа, но и такие же по статусу, как он сам, только более энергичные и агрессивные. За украденные по пьянке с чьего–то двора мопед ценой в три тысячи – он попал на 4 года не только заключения, но и постоянных побоев и самой тяжелой, грязной работы (типа вывозит на тележке тяжеленную бочку с мусором на помойку). Пусть пьяница и быдло, но все же неплохой по характеру, добродушный, неагрессивный Юрик, – попал так, как не приведи господь никому и помочь ему теперь, не подставляя себя под удар (в одиночку об этом вообще нечего и думать) и не разрушая под корень всю эту кастовую систему и все блатные “понятия”, – увы, невозможно...

Мерзкая, отвратительная жизнь. Гнусный и убогий быт. Ежедневная борьба за выживание в среде отпетых подонков, – среде, абсолютно тебе чужой и при этом крепко спаянной против тебя, насмешливо–издевательской к тебе и при этом откровенно корыстной, только и смотрящей, что бы и как с тебя урвать, но при этом не испытывающей ни тени благодарности или – тем паче – уважения, когда ты на их просьбы соглашаешься и даешь сам. Подстроиться под них и стать для них “хорошим”, “своим”, – для приличного, интеллигентного человека невозможно по определению; просто когда (если) ты отдашь им все и останешься с пустым баулом – ты станешь им неинтересен...

12–50

Подняться бы над всей этой суетой, – только как?? Да, наказание нервотрепкой, вытрепывание и выжигание твоих нервов, – главное во всем этом “наказании”, не указанное ни в каком приговоре. Вот только сейчас, до проверки, – сперва приперся отрядник, видимо (я не слышал), предупредил, чтобы все убирали, – и это быдло тупое, конечно же, покорно и ретиво поскакало, понесло все свои “сидорА” в каптерку. Потом, чуть позже, – сразу вся свистопляска: “3 “мусора” на наш “продол”!” с ними, по слухам, прокурор (тот самый, что приехал еще в понедельник и о котором я успел уже забыть), они на 12–м, на 5–м, на 8–м... Короче, до нас они не дошли, – но перед самым их уходом (минут за 20 до 12–ти) какая–то полублатная мразь увидела и заквакала мне: мол, чьи это “сидорА” у меня под шконкой? Слава богу, там (и под соседней) стояли не только мои 2, но и пара–тройка соседских. Услышало еще одно чмо (как раз на днях переселившееся на место покойника, о котором я писал вчера) – и тоже заквакало, чтобы я, мол, выносил “сидорА”. И тут как раз крикнули: “Мусора уходят с продола!”. Уф–ф!!!... Как в дурном сне, в кошмаре, и хорошо еще, что на этот раз пробуждение наступило вовремя. Зная эту уголовную мразь, ее набрюхеползательное перед “мусорами” усердие, – вполне тут реально под предлогом “комиссии” или “прокурора” остаться и вообще без вещей, уж для меня эти твари, с их теплым, дружеским ко мне отношением, постараются особенно. А коммунистического презрения к собственности, в т.ч. к носильным вещам, еде, бритвенным и пр. принадлежностям я, надо сказать, совершенно не разделяю. Достаточно и воспоминаний о здешнем карантине, в июле 2007, когда не было ложки и приходилось ждать, пока кто–нибудь, поев, из милости даст свою.

Но это было еще не все. Считал отрядник. После проверки, зайдя в раздевалку, я не обнаружил своих тапочек, которые уже год и месяц на этом бараке ставлю на одно и то же место, на верхнюю полку обувного ящика. Нет тапочек – и как хочешь, ходи целые дни в ботинках, пока из дома другие не привезут, тут кого попросишь о помощи? Но, слава богу, нашел их довольно быстро, – их кто–то зачем–то засунул в одну из ячеек этой же “обувницы”...

Как же подняться над этой, в сущности, мелкой, поганенькой суетой? Каким аутотренингом заставить себя успокоиться, заставить расслабиться нервы, взвинченные до предела? Казалось бы, из–за чего тут нервничать–то? А вот поди ж ты... А это тоже, м.б., еще не все; сегодня после обеда еще идти в ларек (нужен хлеб), и в каком состоянии, придя, найдешь свои вещи и сумки, и найдешь ли вообще, – черт его знает... Физического и материального ущерба нет, но нервы взвинчены ожиданием неприятностей донельзя, – вот она, главная суть этой проклятой лагерной жизни. Расслабиться нельзя ни на минуту, и между блатными и “мусорами” ходишь постоянно как по лезвию бритвы. В таком режиме осталось мне прожить всего–то ничего, сущую безделицу – 893 дня.

9.10.08. 9–00

Но это было вчера еще не все. Потом, после обеда, был еще и ларек, в котором (и перед которым) они буквально одолели меня своим вымогательством и попрошайничеством, своим назойливым стремлением вытрясти ну хоть что–нибудь, хоть шоколадку, – откровенно для себя или же под всякими благовидными предлогами типа помощи сидящим в ШИЗО и т.д. Отбиваться приходилось как от стаи ос, причем там, в ларьке, разумеется, начали подъезжать с этой же темой и существа из других отрядов.

А потом, после ларька, было самое интересное, – обещанная “комиссия”, смутные слухи о которой ходили еще утром, наряду со слухами о прокуроре. Так вот, отрядник привел в свой кабинет в бараке двух теток среднего возраста и вызвал по списку человек 10, в том числе и меня. Оказалось, это некая “аттестация” (кажись, ежегодная и, кажись, на предмет УДО, но точно я так и не понял): встал ты на путь исправления или не встал. Я со своим выговором не встал, конечно, что и было в их касающихся меня бумажках торжественно зафиксировано. При этом, пользуясь случаем, я спросил у отрядника, через сколько автоматически снимается этот выговор. Оказалось, через год, но, разумеется, начальство при желании может снять его и раньше, мне так и было сказано. Таким образом, то, что Милютин (начальник зоны) на тот же вопрос матери ответил, что через 3 месяца, может означать 2 вещи. 1–я, безусловная, – что, видимо, снять досрочно можно не раньше, чем через 3 месяца. 2–я, крайне сомнительная, – его собственное желание снять этот выговор через 3 месяца. Ну да и черт с ним, с выговором! Плохо только, что матери я до сих пор – ни вчера вечером, ни сейчас, утром, – так и не смог еще все это сообщить, – только успел на днях порадоваться наладившейся связи, как она опять разладилась... Не по вине техники, разумеется.

А вообще, – опять подумалось сейчас мне, – если понаблюдать, если вот так все обобщить, суммировать и сравнить, сделать выводы... В цивилизованных странах есть унитаз, он там – повсеместное, непреложное, не подвергаемое никакому сомнению достижение цивилизации. А здесь (в бараке, да и вообще у русского простонародья, там, где не грозит появление иностранцев или начальства), – здесь есть дыра в полу, в которую воду из ржавой бадьи льют “обиженные”, т.е. вполне официальные рабы, вполне официально не считаемые за людей, всеми признанные и привычные существа низшего сорта. Вот он – символ этой “новой”, “демократической” России, вот ее “план 2020” и вся прочая пропагандистская мишура. Дикость и рабство, как встарь. Русские застряли в XVI веке, когда весь мир уже давно живет в XXI–м...

Кстати, еще одна из ряда ярких иллюстраций к этому выводу. На барак откуда–то (с 9–го?) привели пару дней назад нового бедолагу, – вновь обретенного “обиженного”, потому–то и переведенного сюда. Это пожилой уже мужик с пышными усами, которого я уже видел мельком раньше. Вся его “обиженность” заключается в том, что он у какого–то другого “обиженного” (о чем он, видимо, и не знал) взял кусок хлеба и съел. От этого, по представлениям здешней нечисти и мрази, видимо, разом, в ту же секунду изменилась его сексориентация (на 5–м или 6–м десятке лет!), он вдруг потерял все человеческие права и перешел в низшую касту, в отверженные и неприкасаемые, в рабы. За один вот этот съеденный кусок хлеба!.. Эх, рассказать бы красочно и в подробностях цивилизованному миру, каким–нибудь шведам, немцам, датчанам или голландцам, что в “демократической” России нагло попираются права не только реальных сексменьшинств, но и людей, к ним никак не принадлежащих, но выдаваемых за представителей этих меньшинств, забитых, буквально не записанных, а запинанных по причинам типа вот этого съеденного куска хлеба! И ведь в последнем случае это творит уже не государство, не власть, а, так сказать, сам “народ” (сброд!). Поистине, эта страна со всей населяющей ее и управляющей ею нечистью не заслуживает ничего, кроме проклятия!..

10.10.08. 6–38

Все веселее и веселее становится здесь жить, среди всей этой мрази... Проснулся сегодня ночью, без четверти три, и вдруг заметил, что нет пакета с хлебом, висевшего у меня над изголовьем, на раме шконки. Сперва подумал, что оборвались ручки и он упал, – нет! Нигде нету. Сперли за те неполных 4 часа, что я спал. Прямо нагло зашли в проходняк, сняли с крючка и унесли. Вот так вот... Там были остатки хлеба ларьковского и вольного (того, что привозит мать), начатая пачка масла из ларька и довольно приличный, по–моему, кусок колбасы. Колбаса–то есть еще, без масла можно и обойтись, а вот хлеба у меня больше нет, так что сегодня я, таким образом, остался без завтрака и вместо того, чтобы делать, как обычно в это время, бутерброды, пишу эти строки.

Нечисть, быдло, выродки, твари, подонки, мразь!!! Bastards!!! Ублюдки!!! С каким наслаждением, ей–богу, я бы всех, всех их лично уничтожил, перестрелял, сжег в печах, смолол живьем в какой–нибудь гигантской мясорубке!.. И за этот украденный пакет, и за недавний пакет с сигаретами, и за летний грабеж обоих баулов...Привыкли, выродки, на воле жить за чужой счет, воровством да грабежом, и здесь норовят так же. Суки! “Чтоб вы все передохли, твари!”

Ушло вот только что, освободилось наконец–то это тупое жирное чмо, с которым в 2007 я 4 месяца жил в одном проходняке. К сожалению, приходится констатировать, что чмо это было грузинское, – жаль, что в такой острый момент, когда Грузия подверглась кровавой русской агрессии, тут из грузин присутствовала только такая мразь. Тупое, жирное, абсолютно безмозглое старое чмо (впрочем, грузинское лишь наполовину: мать – осетинка, как оно само однажды призналось), покрывшее себя за этот (2008) год дебильными татуировками с головы до ног, с хамским, идиотским юмором (очень смешно – сказать, что в ларьке никого нет, когда в нем огромная толпа народу...). Очевидцы говорят, что всю ночь оно ходило пьяное (и харя сейчас, в момент прощания, действительно красная), и другие чмошники по такому случаю тоже, и мне почему–то стало казаться, что кража у меня пакета со жратвой как–то связана с проводами этой мрази. Наверное, проголодались ночью, решили подзакусить... Будьте вы все прокляты, твари!!!

17–38

И опять была баня, и опять был ларек, – сегодня пятница. Утром, перед баней, мать спросила по телефону, так ли там до сих пор разбито окно, – видимо, перепутала с дверью, я ей на длительной свиданке говорил, что дверь там плохо закрывается. И действительно: неплотно, остается щель, и немалая, при выходе из, так сказать, помывочного зала в раздевалку сегодня было очень холодно. Но после вопроса матери я специально посмотрел и на окна. Раньше, за весь год, тем более той зимой, такого хамства все–таки не было: в самом этом зале на 2–х (!) окнах маленькая верхняя четвертушка, типа форточки, просто отсутствует! Не то что разбита или треснута, а вообще ее нет!.. Так что, боюсь, воспаления легких в эту зиму не избежать.

А в ларьке эти блатные твари взялись за меня всерьез, – ходили кругами, нудили, выпытывали, выкруживали всячески, – и все–таки им удалось содрать с меня 3 пачки чая и конфеты (шоколадные, карамели не было) на свое якобы “общее”. Причем это делалось еще и с чтением мне проповедей о важности и пользе “общего”, с упреками, что я даю, только чтобы отвязались, с объяснениями, что сидящие в ШИЗО сидят якобы за мое “положение” в лагере, за то, чтобы я мог (якобы) свободно передвигаться, чтобы меня не выгоняли на улицу, и т.д. Ей–богу, более наглую демагогию редко приходится слышать, – за идиота, что ли, или за зеленого 18–летнего юнца они меня держат? Как будто на все зарядки–проверки не выгоняют и так. Как будто у меня нет выговора именно за перемещение с одного барака на другой. Как будто сидящие в ШИЗО за отсутствие бирки или за то, что не встали по подъему, сидят там “за мое положение”, а не за свою дурость. И как будто я обязан заботиться о какой–то, собранной здесь, в зоне, швали и мрази, уголовном сброде, абсолютно мне чужом, враждебном и ненавистном, и за свой счет должен этот сброд кормить конфетами и поить чифиром, от которого у них у всех, видите ли, зависимость. Хотя по мне, пусть выкарабкиваются сами как хотят, просят себе чай у родных, друзей, солагерников и т.д., а самое бы лучшее – пусть сдохнут поскорее и освободят землю от своего гнусного присутствия, освободят жизненное пространство для приличных людей!..

А утром сегодня был уже первый снежок, – когда вышли на завтрак, он еще лежал на досках мостика через арык перед калиткой и еще на каких–то досках во дворе, на земле уже стаял. Очень холодно, – в Нижнем, передавали утром в новостях, +4...+6, а здесь еще меньше, градуса 2–3 всего, здесь явно севернее, чем в Москве, и светает раньше (заметила мать на свиданке), и холодает тоже раньше. В ноябре будет уже настоящая лютая зима.

11.10.08. 9–27

Осень. Холодно. Тоскливо. Опять пришло время шнуровать ботинки 5 раз в день. На завтрак, обед, ужин, утреннюю и вечернюю проверки. Дома меня тоже раздражало зимой шнуровать обувь, но там это было максимум 2 раза в день, а не 5.

А какую музыку я здесь слушаю? Потом буду, м.б., вспоминать эти слышанные здесь песни (услышу ли их еще на воле? И будет ли воля?..).

Майка в полосочку, в клеточку штаны,

До утра по улицам гуляют пацаны.

Осталось еще 890 дней. Вроде уже не так много, но... 127 недель и 1 день. Даже в Новый год еще останется целых 116 недель...

12.10.08. 10–57

Воскресенье. Утро. На улице – дождь, холод, промозглая осенняя сырость, лужи и ветер. После завтрака теперь не погуляешь, как я привык летом, Что делать? Лечь спать? Перед каждым подъемом я мечтаю об этом, – что вот после завтрака сегодня лягу, согреюсь и засну... Но обычно это не получается. Сегодня вот лег, потому что делать было нечего совсем, ни читать, ни писать не хотелось, а мать дозвонилась рано, еще во время завтрака, ее можно было не ждать. Но только стал засыпать, – сперва вспомнил, что сегодня может прийти отрядник, где–нибудь часов в 10, а затем он и сам явился, – было всего 9–30! В секцию не зашел, прямо к себе в кабинет, но все равно – сон он мне сбил, уже снова так хорошо, блаженно не будет, как было до него, сразу после завтрака. Хорошо еще, что прошла сама собой голова, тогда же, после завтрака, начавшая непонятно с чего болеть, и не пришлось даже принимать таблетку.

Вчера у НИХ было что–то типа небольшого ЧП, – когда ходили на ужин, могли с изумлением наблюдать, как из высокой трубы, выходящей откуда–то из здания бани, вырывается пламя, а посередине этой трубы что–то типа дыры что ли, образовалось, и оттуда тоже летят искры. Сверху факел был очень похож на знаменитый факел капотнинского нефтезавода в Москве. Пожарная машина на наших глазах подъехала к зданию, постояла, отъехала к воротам зоны, на полной скорости вернулась обратно к бане... Дальше наблюдать не пришлось, – надо было возвращаться в барак. Да еще перед столовой сняли доски с обычно ими накрытой большой ямы, полной воды, – судя по торчавшему где–то на этих досках знаку, яма эта тоже имеет вроде как пожарное назначение. Что это было – непонятно. Главная забота – не накрылась бы теперь медным тазом баня. Правда, в том здании она не одна – там еще и “банно–прачечный комбинат”, и еще какие–то службы. И когда выходишь из бани – я замечал, что обычно вовсю дымит большая труба на крыше, над самым входом в баню. Т.е., печь, греющая для бани воду, расположена в этом месте, под этой трубой. А вчера искрила какая–то совсем другая труба, в дальнем конце здания. Но будет или не будет работать баня, – все равно сделать тут ничего нельзя (особенно при том, что блатные строго следят и запрещают передавать вовне информацию о том, что творится в зоне, т.е. и о подобных проблемах тоже), остается только надеяться на лучшее. И еще на то, что осталось мне 127 недель, 889 дней, – когда–нибудь же пройдут и они, и все эти здешние нелепые проблемы исчезнут сами собой.

13.10.08. 16–00

Перед утренней проверкой опять избили обиженного Юру, моего бывшего соседа. Бил его один наиболее активный и злобный (недавно “поднялся” на барак) из своих же: якобы Юра что–то спер у омерзительного злобного старикашки, живущего на 1–й же шконке за “петушатником”, т.е. у своего фактического (через занавеску, сделанную из простыни) соседа.

“Фуфайку” ли спер Юра (они здесь так называют верхнюю казенную куртку, типа телогрейки), как я слышал мельком, и он ли вообще спер, или не он, – но били его, как обычно, жестоко, а до этого еще пару раз ударил (рукой, потом ногой, в их же “обиженном” проходняке) сам “пострадавший”. Старая эта мразь, чрезвычайно злобная, не упускает, как я заметил (благо живу прямо напротив него), ни одного случая обматерить “обиженных”, пригрозить им, показать им любым путем и по любому поводу свою силу (он и физически еще достаточно крепкий в 60 лет) и власть. Мотивы его совершенно очевидны и лежат на поверхности так же, как и у Сапога. На воле он был никто и звать никак, власть свою мог показывать в лучшем случае только над женой (и то с оглядкой, чтобы жене не надоело до степени, когда она сочла бы за лучшее уйти от старого дурака). Здесь же, на зоне, он видит около себя целую определенную категорию людей, которые как бы официально считаются людьми 2–го сорта, которых можно “законно” (по изуверским и преступным блатным “законам”) бить, как угодно притеснять, издеваться над ними и т.д. – и при этом они заведомо, официально по все тому же “закону” (будь он проклят!) не имеют права ответить, применить силу даже для явной самообороны (максимум, что они могут – это жаловаться блатным и просить защиты у них). Разумеется, видя такое, подлая русская натура (пресмыкаться на брюхе перед более сильным и безжалостно топтать ногами более слабого) тут же берет в нем верх над малейшим (если оно вообще было!) подобием совести и человечности, он впадает в раж, пьянеет от безнаказанности, – а тут таких почти 100 человек, ну 70 как минимум, и бедным “обиженным” всякое лыко начинает ставиться в строку, и любая проходящая мимо них шелупонь, дикая, тупая и похожая на человека только с виду, имеет “право” пнуть их, обматерить и послать убирать туалет...

Разумеется, усовестить, как–то по–доброму переубедить, доказать неправоту такого садистского, изуверского поведения этим – не зверям даже, а злобным насекомым, – заведомо невозможно, так что все попытки бессмысленны. У них заложен в генах этот садизм по отношению к более слабому. Это не исправить уговорами и вообще ничем. Есть только один локальный путь: вооружать слабых, помогать им осознать их положение и сорганизоваться для отпора. (В любой подобной ситуации, а не только на зоне.) И один глобальный: безжалостное уничтожение народа, несущего в себе такие мерзкие, садистские наследственные качества; уничтожение всей его государственности, всей 1000–летней цивилизации, сформировавшей этот народ в виде народа–выродка и неисправимого садиста, подлеца и подонка...

Утром, как всегда, приперся на зарядку отрядник, к концу 5–го упражнения пришлось все же выйти. На улице уже ощутимо холодно даже в моих 2–х “тепляках”, а одевать телогрейку – долго, да и не хочется. Потом эта тварь торчала еще и у столовой на завтраке; хорошо бы, чтоб сейчас, после ужина, не приперлась опять. Я дочитал сегодня “Тотем и табу” Фрейда, а мать сообщила, что Гиляров и Тарасов по моей просьбе купили в переехавшем “Фаланстере” книги Поппера и Маркузе, до которых я долгие годы не мог добраться на воле. Сама мать купила здоровый том Стругацких, у которых я хочу здесь прочесть все, что до сих пор не читал. Так что чтением на ноябрь, слава богу, я буду обеспечен (правда, вечерами темно, лампочка очень тусклая, не почитаешь). Больше ничего интересного не было и хочется надеяться, что день – скоро уже – закончится спокойно, без эксцессов...

14.10.08. 10–03

14 октября. Идиотики в бараке празднуют “покров”. До завтрака только и было слышно разговоров об этом; общий лейтмотив – “сегодня великий праздник, – надо заваривать!”. Кто бы на воле мог подумать, что обычная, совершенно будничная процедура – заварить и выпить чаю, да пусть даже и чифира (тот же чай, но в 100 раз крепче) – поднимается здесь до уровня священнодействия, до ритуала не меньшей значимости, чем распитие водки у алкашей на воле!.. Хотя никто из этих отмечающих “великий праздник”, скорее всего, не в состоянии толком объяснить, в чем его смысл...

Чмо в фуражке, называемое “отрядник”, все же явилось вчера еще и вечером, уже ближе к 8 часам, да еще и вечернюю проверку успело само провести. Сегодня с утра его не было, так что с зарядкой обошлось – “контролер” дошел до нас уже после ее окончания.

Баня, видимо, работает исправно, уже сегодня с утра туда перлась толпа с пакетами и тапочками в руках. Труба, в субботу пылавшая ярким пламенем, уже вчера дымила нормальным дымом. Так что, видимо, с баней все в порядке и страхи насчет ее долгой неработы не оправдались.

Завтра – мерзкий день. Раньше “мерзким” для меня днем была пятница – из–за бани, главным образом, да еще понедельник – потому что он вообще “день тяжелый”, случается много разных неприятностей. Но теперь мерзкой стала еще и среда – из–за ларька, а точнее – из–за связанного с ним вымогательства. “Ты идешь в ларек?”, “У тебя есть в ларьке деньги?”, и пр. – с такими и им подобными вопросами эти вонючие твари, как осы, подлетают и начинают виться вокруг. При этом они очень щепетильны, очень тонко чувствительны к твоему мнению о них самих, об их вымогательстве и целях этого вымогательства, очень заботятся и специально разъясняют тебе, чтобы ты, упаси бог, не подумал, что это выкруженное, вытрясенное из тебя они возьмут себе :))), и т.д.

На воле, в сущности, такая же зона, как и тут, только побольше. “Большая зона”, как прямо и говорили советские диссиденты 70–х об СССР. Там – сплошные законы об “экстремизме”, о “терроризме”, “регистрации”, возрожденная уже давно карательная психиатрия, проверки документов, наглая их возможность в любом месте и в любой момент объявить “режим контртеррористической операции”, чтобы всех похватать и избить... На такую “волю” не особенно и тянет, – особенно при полном отсутствии радикальной, активной, боеспособной оппозиции, при всеобщей апатии и опустошенности. Это государство, которое с первых дней августа 1991 объявило себя правопреемником СССР – и действительно им стало во всех самых худших и мерзких смыслах, – не заслуживает ничего, кроме безжалостного тотального уничтожения.

14–52

Сегодня “прошел суд” по УДО Рыжий – колоритная личность, старик под 60 лет, но еще крепкий и здоровый, из самого–самого, так сказать, простонародья. Деревенский. Абсолютнейшее быдло, без малейших признаков интеллекта (хотя от скуки – как многие тут – брал в библиотеке книги), примитивный и тупой как валенок, не имеющий вообще ни о чем понятия, кроме автомобилей и тракторов, на которых всю жизнь работал. Одноклеточное, простейшее, короче. Как раз из таких, которые выбирали Путина и вообще всегда голосуют “за” и поддерживают линию партии... Как таких земля вообще носит, – вот именно такое вот равнодушное ко всему, пустое, ничего не желающее знать быдло, безразличием и попустительством которого и творится все зло в мире. Он не уголовник, нет, попал 1–й раз и чисто случайно: у бывшей жены забрал что–то из своих вещей в ее отсутствие, за что был обвинен ею в краже, или как–то так. В общем, здесь оно было все же приемлемее блатных, но на воле – именно такими населена страна, и от этого – все беды и весь ужас...

Почти год, еще с прошлой зимы, польза от Рыжего была одна, главная: в бане ему как–то удавалось всегда занимать вовремя одну и ту же “лейку”, и он, пока мылился сам, пускал мыться меня, так что не приходилось ждать, пока большинство вымоется и уйдет (я ведь инвалид хромой, захожу в баню последним, долго раздеваюсь, так что все “лейки” уже давно заняты, а как освобождаются – под них быстренько ныряют другие, более наглые). В таком режиме осталась еще одна баня, максимум 2 (если через 10 дней, в пятницу 24–го он пойдет домой после бани, а не с утра). А потом – видимо, до конца срока баня для меня опять превратится в такой же сплошной кошмар, каким была прошлой осенью, год назад. Впрочем, если бы даже он и не прошел это чертово УДО, – все равно срок у него кончался бы в апреле 2009 г.

15.10.08. 9–13

Типичная буреполомская осень, – что в том году, что сейчас. На улице дождь и промозглая сырость. Свет вырубили еще в начале 9–го – хорошо, что я успел вскипятить чайник минут за 5 до этого, удалось хоть позавтракать. Еще с утра были разговоры, что свет отрубят на весь день, – успел запастись водой (странное сочетание, да?).

И вот оно – утро без света. Все повально спят. Не течет вода из сломанных, незакрывающихся кранов, не бурлит вечная стирка, никто не бегает с кружками и кипятильниками, не орет вечное: “Кто зеленый чайник ставил?!”. Тишина. Покой. Мертвечина. В этом покое и тишине – а точнее, в гомоне, круглосуточном мате и бедламе, когда свет есть, – мне предстоит провести еще 886 дней. В то время, как какая–то мразь, шваль и шелупонь, абсолютно никчемная и бессмысленная, уходит по УДО...

15–25

Сегодня суд был опять, и “прошел УДО” еще один хмырь, – на сей раз уже вполне уголовный, криминальный и блатной, а точнее – шнырь блатных, живущих в “маленькой секции” (к сожалению, они живут там не все и приходится делить с ними и “большую секцию” тоже). Теперь это приблатненное, татуированное чмо, которое вместо изоляторов имеет почему–то одни благодарности, через 10 дней тоже пойдет домой, а я останусь здесь, среди них...

Света так и нет с утра. На улице горят костры во всех “локалках” – быдло варит себе чифир или “поднимает вторяки” в железных кружках. Дождь, лужи, хмурое, мутное небо, голые деревья за “запреткой” и дым от костров, – вот он, колорит зоны, который, м.б., я буду вспоминать потом всю жизнь. Сейчас – проклинаю, а потом, через десятилетия (если они мне суждены), м.б., будет ностальгия по этим тучам, лужам, дождю и костеркам... Буреполомская осень – и эта, и прошлая, хотя их еще 2 предстоит – впечатана теперь в мою память так же навечно, как и мистическая – последняя – осень 2005 года...

В ларек я не пошел. Не хотелось, и ничего, кроме хлеба, в общем–то, не было нужно (а в столовке опять стали давать если не белый, то серый), и было до смерти противно представить, что опять облепят, как навозные мухи, ЭТИ, – с просьбами “купи...на “общее”, “купи...на “крест” и т.д. До такой степени противно, что решил не ходить, – заодно и сэкономить немного. Но когда вышел из столовой – лил вдруг [вот, пока писал, – сейчас, в 15–36, вдруг дали свет] сильнейший дождь, во дворе столовки уже никого не было, а выходя из ее ворот, я вдруг увидел, как несколько наших, во главе с тем “общественником”, который обычно водит в ларек (но скоро тоже уходит домой по концу срока), бегут под дождем обратно в сторону бараков. Т.е., возможно, он и не работал сегодня по случаю отсутствия света (а сейчас идти все равно уже поздно, там с 14 до 16, а потом уже открывается только в 18–20).

Вот такие дела. Мерзко, гнусно, тоскливо на душе. Был бы дома – опять переслушал бы, как каждую осень переслушивал по нескольку раз, “Что такое осень?” Шевчука. Но здесь это, увы, невозможно. Тоска, меланхолия и ненависть, – ко всему этому быдлу, сброду и отребью, которое тут окружает и которое, ей–богу, своими руками перестрелял бы поголовно или сжег в печах, – вот такая вот гремучая смесь. Татьяна Монахова прислала письмо – вчера получил, – где описывает какой–то пикет, на котором в качестве “випе–персон” были Трепашкин, Гефтер, кто–то еще, и пишет: “Когда вы освободитесь, Борис, вас тоже будут приглашать на мероприятия в качестве вип–персоны”. :)) Хм, не знаю, не знаю. Едва ли... Нужен я им, этим слюнявым “правозащитникам”, со своей пропагандой террора. Но точно я знаю одно: если мне суждено выйти отсюда, то я выйду крепче, чем был до этих испытаний...

17.10.08. 16–00

Просто обалдеть, с ума сойти! – ни одно блатное чмо сегодня не докопалось до меня в ларьке по поводу покупок чего–либо на “общее” и куда бы то ни было еще. В ларьке работали оба окна, народу было совсем мало, часам к 3–м или чуть позже (я почти не смотрел, вопреки обыкновению, на часы) все покупки были сделаны. А еще до этого, в бане – те 2 окна, в которых, как я думал, нет четвертинок стекла размером с форточку, – оказалось, что это и были форточки, распахнутые настежь, так что издалека их практически не было видно. Я заметил, когда вдруг одна оказалась закрытой, – кто–то ее закрыл из мывшихся с той стороны зала. Я тут же пошел и закрыл 2–ю, – правда, закрыть их изнутри плотно не получается, остается приличная щель. В общем, со стороны опять может показаться, что жизнь налаживается... :))