РАБОТА В СЕЛЬСКОЙ УПРАВЕ

РАБОТА В СЕЛЬСКОЙ УПРАВЕ

Добытый в казармах Райхсарбайтсдинста радиоприемник исправно служил у Преглера в Езерках. Все чаще доходили до нас сводки и радиопередачи, которые мы переписывали пока что от руки. Но этого было недостаточно. Слишком трудоемкой была работа, и слишком мало получалось экземпляров для того, чтобы по-настоящему поставить работу.

Мы мечтали о пишущей машинке, и поэтому, когда «Болек» сообщил нам, что руководство округа требует от нас «техники», я предложил конфисковать машинку в сельской управе в Бабице. Мы намеревались одновременно уничтожить все документы. Люди жаловались на то, что немецкая администрация вела учет с поистине прусской добросовестностью. А нам представлялась возможность затруднить гитлеровцам сбор поставок и налогов.

Предложение было принято. «Болек» горячо поддержал его. Мы решили приурочить нападение к пасхе, которая была на носу, рассчитывая, что бдительность местного жандармского участка, расположенного не более как в ста метрах от управы, несколько снизится. Полицейские будут заняты в этот день потреблением праздничных лакомств, отобранных у польского населения.

Нападение решено было произвести в ночь с субботы на воскресенье. Прикидывая с «Болеком» необходимые силы и вооружение, мы порешили, что на этот раз пойдут обе партизанские группы — либёнжская и ментковская.

На условленный сборный пункт на Краковском шоссе между Жарками и Бабице отряды прибыли отдельно. В первый раз с нами шли два советских солдата[12]. Вооружение десяти партизан, которые должны были принять участие в нападении, составляли четыре пистолета, карабин и три двустволки. Взяли мы с собой и ломы.

Небо, затянутое тучами, усиливавшийся дождь, порывистый ветер — все это было нам на руку. Погода стояла такая, что, как говорит народная пословица, и собаку на улицу не выгонишь. Ноги увязали в размокшей глине, сырая одежда прилипала к телу.

К Бабице мы добрались со стороны Липовца. В разрушенных древних стенах замка, теперь едва заметных, гулял ветер. Замок когда-то принадлежал краковскому епископу, который приспособил помещение под тюрьму для лиц духовного звания, нарушивших устав. Во время шведского нашествия в его стенах некоторое время оборонялся небольшой польский гарнизон. Сожженный в боях с барскими конфедератами, замок так никогда и не был восстановлен. В 1863 году в развалинах замка некоторое время укрывался Мариан Лангевич, диктатор январского восстания.

Теперь эти почерневшие от времени стены стали свидетелями наших партизанских действий. Ноги сами несли нас вниз, к деревне. Пробираясь между домами и заборами, мы приближались к сельской управе.

Привыкшие к темноте глаза различили у стены под навесом какую-то фигуру. Человек этот не заметил нас и, сгорбившись, стоял, прячась от проливного дождя.

Наше внезапное появление и вопросы: — А ты кто такой? Что здесь делаешь? — ошеломили его. Через некоторое время, он, придя в себя, пробормотал:

— Я сторож, Панове.

— Давай ключи, проверим управу.

— Нет у меня ключей, Панове, ключи у бургомистра.

Кто-то из солдат обыскал сторожа. У того действительно не оказалось ни оружия, ни ключей. Мы решили оставить его под присмотром одного из наших партизан. Несколько человек расположилось на расстоянии 20—30 метров от здания управы, чтобы прикрыть нас.

Звякнуло оконное стекло, и самый худой из нас, сухой как щепка и высокий как тополь «Юзек», пробрался внутрь. Слабый свет его фонарика скрылся в глубине помещения. А минуту спустя он уже орудовал у входной двери. Ломом сорвал замок. Вход в помещение управы был свободен.

— Прошу внутрь, товарищи, начинаем заседание, — сказал «Болек».

Приглашение было излишним. «Заседать» рвались все.

В первую очередь осмотрели помещение. Пишущей машинки нигде не было.

Одни отправились в подвалы, перетрясая там все, другие в комнаты верхнего этажа, разбивая по дороге шкафы и полки, складывая все бумаги и документы в большую кучу.

Наконец в одном из шкафов мы обнаружили пишущую машинку. Забежав в подвал, я обнаружил там в выбеленном и содержавшемся в образцовой чистоте помещении склад. В нем, кроме канцелярских принадлежностей и продуктов (муки, крупы, гороха), стояли две пишущие машинки, гектограф и несколько стопок чистой бумаги.

Пока мы были заняты конфискацией немецкого имущества, в одном из подвальных помещений послышался стук в дверь, потом раздался женский голос, и «Болек» моментально оказался рядом с дверью.

— Кто там?

Из-за двери назвали имя и фамилию.

— Да что вы здесь делаете?

— Немцы заперли меня за недоимку.

— Нужно ее освободить, — решает «Болек».

«Валек» бросился из подвала и вернулся с ломиком.

К нам вышла укутанная в платок женщина, которая с изумлением уставилась на нас.

— Ну, можете идти домой, — сказал ей «Болек». Она заколебалась, но тут на помощь пришел «Валек». Важно откашлявшись, «Валек» обратился к ней:

— Идите, идите, а если немцы спросят у вас, скажите им, что вас освободили польские партизаны из Гвардии Людовой. А теперь — живо домой!

Подхватив женщину под локоть, он указал ей дорогу. Она двинулась в сторону Липовца, растворясь в ночном мраке.

Мы вернулись наверх.

Книги, картотеки, списки, различные инструкции, удостоверения, распоряжения, объявления и прочее лежали теперь в одной куче, со стен были сорваны свастики и портреты Гитлера.

«Фюреру наверняка не понравились бы такие порядки в сельской управе», — подумалось мне, когда я глянул на портрет вождя «третьей империи», валявшийся у моих ног. Вытаращенные глаза Гитлера смотрели на меня, как мне показалось, с вызовом. Я со злостью пнул ногой портрет.

— Облить все это керосином и поджечь, — приказал «Болек».

Сверкнул огонек спички. Вспыхнуло пламя, над кучей взвились огненные языки. Однако, несмотря на керосин, бумаги разгорались плохо.

— Устрой сквозняк! — крикнул «Казек» «Валеку», стоявшему у окна.

Распахнув окна и двери, мы поворошили бумаги. Пламя взметнулось кверху, рассыпаясь веселыми искрами.

Итак, нападение на сельскую управу в Бабице было завершено. Помимо пишущих машинок, нам достались гектограф, бумага и продукты, которых нам никогда не хватало.

Примерно через две педели после нападения на управу советские солдаты расстались с нами. Адам Хынек помог им перейти в Генеральное Губернаторство через Мысляховице, где проходил наш основной канал по переброске, действовавший весь период оккупации. Прилично одетые и вооруженные пистолетами, которые мы скрепя сердце уступили им, — поскольку оружия и самим не хватало, — русские переправились через границу.

Две из захваченных пишущих машинок мы передали окружному комитету бассейна, а третья вместе с гектографом осталась у нас. Комитет подокруга ППР решил, что теперь мы можем самостоятельно издавать подпольную газетку. Машинку мы поместили в нашем бункере в либёнжском лесу. Постоянным, если можно так выразиться, поставщиком бумаги и типографской краски стал «Млоды» — Тадеуш Капця, командир отделения в Явожно. Товарищи из партийного актива, такие, как «Олек», «Болек», братья Владислав, Бронислав и Стефан Лукасики из «Фаблока» и другие, писали передовые статьи. Мы помещали также материалы из «Гвардиста», так как получали только по нескольку экземпляров этой газеты. Значительную часть материалов нашей газеты составляли известия с фронта, передаваемые из Москвы и Лондона. Иногда помещали стихи собственного сочинения.

Новое занятие целиком захватило нас. Дело обстояло не так просто. Мы не всегда могли пользоваться гектографом, так как не хватало матриц. Оставались безотказные пишущие машинки. На них мы в поте лица своего и отстукивали наши газетки и листовки. Газетку нашу мы назвали «За Вольносць» («За Свободу»). Шапку для нее изготовил «Крет» — Станислав Бигай. Он из резинового приводного ремня вырезал безопасной бритвой довольно большой штемпель, заменивший нам клише. Им мы и отпечатывали название нашей газетки.

С той поры наша «редакция» работала без особенных срывов. Каждые две недели, а иногда — раз в месяц новый номер «За Вольносць» с последними известиями расходился по району. Материалы для печати часто привозил товарищ «Франто» — Францишек Томальчик, проделывая шестнадцатикилометровый путь на работу от Хжанова до Хелмека на велосипеде вместо удобного поезда, чтобы по дороге остановиться в лесу неподалеку от Крочимеха и передать «Болеку» самые свежие известия; иногда он оставался в Либёнже у «Крета» или «Беглы» — Людвика Трыбуся. Сводки готовили наши товарищи, имевшие радиоприемники. На территории Хжанова один из таких пунктов находился в квартире «Вяруса» — Эдварда Цекеры, который вместе со своими сыновьями Антони и Станиславом, дочерью Кристиной слушал Московское и Лондонское радио.

После нескольких месяцев исправной работы нашу деятельность прервал несчастный случай. Уходя на одно из заданий, мы оставили огонь в железной печурке, от которой загорелась деревянная обшивка стен бункера. К утру мы застали на его месте только провалившуюся землю.

Одновременно с нашей газеткой, а также в более поздние периоды в округе выходило множество других печатных органов. В Домбровском бассейне уже с 25 мая 1942 года выходила «Трибуна Заглембья». В редакции «Трибуны Заглембья» в разное время работали такие известные деятели, как Здислав Вишневский, Владислав Мартынус, Адам Слива, Станислав Кшинувек.

Число самых различных газет и настойчивость, с которой возобновлялось их издание после каждого ареста редактора и разгрома редакции, ярко свидетельствовали о том, что эта форма борьбы по своему значению не уступала борьбе вооруженной.