Работа

Работа

Таким образом, последние швартовы — дружеские привязанности, любовные связи — еще удерживали ковчег у берега, но подлинная жизнь Пруста уже стала лишь жизнью его книги. Марсель Пруст Жоржу де Лори: «Работайте. Тогда, если жизнь приносит разочарования, этим утешаешься, потому что подлинная жизнь не здесь, не в самой жизни, ни после, но вне ее, если определение, ведущее свое происхождение от пространства, имеет смысл в мире, который от него избавлен…» Уж он-то знал, что хотел сделать. Роман в две тысячи страниц, который напоминал бы одновременно «Тысячу и одну ночь», Джордж Элиот, Томаса Харди и Сен-Симона, и при этом, однако, не был бы похож ни на одну из этих книг; роман, в котором главным действующим лицом стало бы Время; роман, где, исследовав Рай своего детства, он доберется до Ада

Содома. Он окидывал взглядом извивы этого романа и уже написал его первую и последнюю фразы.

В то же время, в период с 1906 по 1912 годы он преследовал несколько второстепенных замыслов: объединить в один том все свои статьи и очерки; опубликовать стилизации и пародии, столь совершенные, что они становились своеобразной формой критики; написать эссе о Сент-Бёве. Жоржу де Лори он много раз говорил об «этом «Сент-Бёве», который написан у меня в голове…»: «Могу ли я спросить у вас совета? Я собираюсь написать кое-что о Сент-Бёве. У меня в некотором роде две статьи, выстроенные мысленно (журнальные статьи). Одна из них — статья в классическом виде, что-то вроде эссе Тэна. Другая начнется рассказом об одном утре; к моей постели придет Мама, и я ей перескажу статью, которую собираюсь написать о Сент-Бёве, и разовью ее для нее. Что по-вашему лучше?» Пруст позаимствовал у него семь томов «Пор-Руаяля». «Нет, я еще не начал «Сент-Бёва» и сомневаюсь, что смогу, но уверяю вас, что это будет неплохо, и мне бы хотелось, чтобы вы его прочли…» Потом, в 1909 году: «Жорж, я так измучился, начав писать «Сент-Бёва» (я сейчас весь в работе, отвратительной, впрочем), что не сознаю того, что пишу вам…»

Был ли когда-нибудь закончен «Сент-Бёв»? В Тетрадях находят лишь незаконченный набросок: «Сент-Бёв и Бодлер», который кажется фрагментом текста, адресованного госпоже Пруст, поскольку начинается он со следующего параграфа:

«Поэт, пишущий прозу (исключая, конечно, те случаи, когда он превращает ее в поэзию, как Бодлер в своих малых поэмах и Мюссе в своей драматургии). Мюссе, когда пишет свои рассказы, критические очерки, академические речи, словно становится другим человеком — отставляет в сторону свой гений, перестает извлекать из него формы, которые берет в чудесном и принадлежащем ему одному мире, и однако вновь о нем вспоминает, и нас заставляет вспомнить. Временами его красноречие наводит нас на мысль о торжественных, незримых, отсутствующих стихах, но чья смутная, неопределенная форма проглядывает из-за слов, которые, однако, мог бы сказать кто угодно, и сообщает им своего рода изящество и величие волнующего намека. Поэт уже скрылся, но за облаками еще заметен его отблеск. В человеке, поглощенном жизнью, трапезами, честолюбием, не остается больше ничего, и вот у него-то Сент-Бёв и хочет выяснить суть того, другого, от которого он ничего не сохранил. Я понимаю, что ты любишь Бодлера только наполовину. В его письмах, как и в письмах Стендаля, тел нашла жестокие вещи о его семье. А жесток он в поэзии, жесток с бесконечной чувствительностью, тем более удивительной в его суровости, что страдания, над которыми он смеется, которые выставляет с такой бесстрастностью, он ощущает — и это чувствуется — до самой глубины своих нервов. Конечно, в возвышенном стихотворении, таком как «Старушки», нет ни одного из страданий этих старушек, которые от него ускользают…»[134]

Одна часть этого этюда была использована Прустом для статьи «По поводу Бодлера», опубликованной в «Очерках», а другая для предисловия к «Запасам нежности».[135] Приведенная неизданная страница интересна не только своими достоинствами, но и своей изобличающей стороной: «жесток с бесконечной чувствительностью» столь же справедливо для самого Пруста, сколь и для Бодлера.

Но «Сент-Бёв» и «Подражания» — всего лишь промежуточные эпизоды. Единственно подлинная работа, которая поглотит его годы и силы, это роман. Какими же реальными элементами располагал Пруст, чтобы написать его? У любого романиста в момент закладки основ произведения есть запас материалов, которые он накапливал в течение своей жизни. Затем он пополнит их исследованиями, беседами, но ему необходима исходная база. У Бальзака эта база была весьма обширна, поскольку он обладал собственным деловым опытом, признаниями госпожи де Берни и других женщин, а главное — своими судейскими воспоминаниями. Что же знал Пруст?

Довольно узкий мир. Ильерский круг: его отец, бабушка, мать и тетки; парижский круг: врачи, Елисейские поля, несколько женщин — сначала Лора Эйман и ей подобные, затем госпожа Строс, госпожа де Шевинье, салоны госпожи Грефюль, госпожи де Боленкур, госпожи Арман де Кайаве, высший свет; через Отёй и своих родственников Вейлей — еврейский круг; через Кабур и теннисный корт на бульваре Бино — молодых девушек; народ едва представлен его старой Фелисией, Антуаном и Жаном Бланом (слуги профессора Пруста), позже — Селестой Альбаре и Одилоном, несколькими гостиничными 4 лифтерами» и посыльными; несколько воспоминаний об армейской службе; несколько комбрейских торговцев. Очень тонкий срез французского общества. Но это неважно. Он будет разрабатывать свою жилу не вширь, а вглубь; впрочем, предмет в искусстве — ничто. Сезанн творил шедевры с одной тарелкой и тремя яблоками.

О своей ограниченной вселенной Пруст накопил, хотя отпирается от этого, множество заметок. Давно, быть может, со времени «Забав и дней», он думает о большом произведении, еще недостаточно определенном. Он уже смутно видит подмалевок своей картины, некоторых ее персонажей. Нет ничего увлекательнее, чем следить за работой романиста. В черновиках находишь указания, заметки, запомнившиеся фразы, особенности речи какого-нибудь человека, то тут, то там — мысли, порой помеченные: Важное, или даже: Наиважнейшее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.