НАТАША
НАТАША
С Наташей Платоновой мы познакомились в Друскининкайском санатории (Литва). Она только что защитила кандидатскую, и муж Наташи, уже кандидат наук, подарил ей путевку. Жила она в одной комнате с Ниной, молодой женщиной-инженером из Комсомольска-на-Амуре. В столовой меня посадили к ним за столик, обе внимательно и с определенным интересом посмотрели на меня: я был в приемлемом для них возрасте, лет на 10–15 старше. Нина показалась мне более общительной (если сказать по-мужски — более доступной), чем молодая кандидат наук, державшаяся чуть прохладнее. Поначалу мы с Ниной ходили на прогулки, иногда с нами рядом шла Наташа. У Нины заканчивался санаторный срок. Только в последний день она решилась на близость. Что греха таить, замужняя или незамужняя женщина мечтает в санатории переспать с мужчиной, когда будет еще такой шанс (в родном городе работа, семья, муж). Желание это естественное, и не нужно называть женщин блядями, хотя слово «блядь» в своей основе ничего плохого не несет, просто характеризует здоровую от природы женщину, любящую наслаждения, без которых жизнь была бы пресной. А во всем, включая секс, нужно немножко разнообразия, ибо чем больше мы познаем, тем более умелыми становимся. Нина прислала мне из далекого Комсомольска два очень теплых (я бы назвал их любовными, интимными) письма. «Без тебя санаторий не оставил бы никакой памяти», — призналась она.
После отъезда Нины мы с Наташей свободное от процедур время стали проводить вместе. Иногда ходили в кино. И тут мне подфартило: мужчина, живший со мной в «каюте», уехал, я стал «хозяином» комнаты. Пригласил Наташу вечером к себе, она, интеллигентная женщина, не стала играть в недотрогу, разделась и легла в кровать. «Первый раз я изменяю мужу». — «Ничего страшного, он тоже однажды сделает это, если уже не сделал». (Я был немного циником.) Наташа в постели была любопытна, ей нравились мои изощренные и необычные для нее ласки, неизведанные с мужем, но с оргазмом была проблема. «Вот когда мастурбирую, получаю яркое, хорошее удовольствие, а с мужем… Приятно, но хочется большего». (У них уже пятилетний сын.) Она с «академической» выкладкой говорила о вагинальном и клиторальном оргазме. «Запомни, — сказал я ей, — все оргазмы только от стимуляции клитора и его “окрестностей”».
Я собирался уезжать. «Вот тебе подарок, — и подал ей вибратор. — Тренируйся. Встретимся — проверю». (Вибратор по-испански — consolador, то есть утешитель.) Она засмеялась: «Я буду хорошей ученицей, обещаю». Мы оба чувствовали, что расстаемся не навсегда. У нас зародилась нежность. Эта умная милая женщина, преподаватель престижного института, нуждалась в чувственном приключении, и оно пришло к ней в моем образе. Далекий от ее профессии, от ее академического окружения (муж ее работал в Академии наук СССР), далекий от ее московской культуры, я умел, тем не менее, интересно рассказать морскую историю. И в то же время был если и не малоотесанным сельским парнем, то впитал в себя немного грубоватой морской манеры, и моя нестеснительность в интиме привлекали Наташу, и, видимо, действовал также простой постулат: каждая интеллигентная женщина должна иметь любовника.
Мы расстались с надеждой на встречу. Меня вскоре послали в Москву в командировку (я напросился сам, надо признаться). Наташа навестила меня в гостинице — у нее были два свободных от лекций дня, — а потом она отважилась пригласить меня к себе. Муж был на работе, сын — в детсаду. И хоть она очень боялась — недайбог, соседи заметят! — тем не менее, встретила меня в своей квартире с зажженными свечами и бутылкой шампанского. После короткой прелюдии Наташа расстелила на полу толстое покрывало (семейное ложе исключалось). Мы лежали обнаженные и ласкали друг друга. Я вдруг вспомнил: «А где твой вибратор? Покажи, что ты им делаешь». — «Я часто использую его, муж пока не знает». Вибратор мягко заурчал. Пока она ласкала им свой клитор, я пристроился сзади. Наташа, почти единственная из многих, никогда не чувствовала боли или дискомфорта от этого. «Ты представляй, что тебя имеют два мужика», — сказал я, и от этих слов она застонала и получила сильный оргазм. Фантазии часто помогают, многие женщины любят, когда мужчина говорит всякие «неприличные» слова, называя вещи своими именами. И эти слова, грубо используемые в русском языке, становятся вдруг для женщины такими сладкими, что кое-кто из них просил: «Продолжай, продолжай говорить так». Наташа любила фотографироваться в разных позах со мной, и как она признавалась, эти фотографии ее очень стимулировали.
Вскоре я ушел в рейс в Тихий океан. Со мной отправилось и теплое чувство к Наташе, которое я берег, как мог. В том рейсе я даже не претендовал на буфетчицу, имевшую парня из экипажа. Возвращались самолетом из Лимы через Москву. Была промежуточная двухчасовая посадка в бразильском Сальвадоре, где я купил Наташе красивый и, по моим средствам, дорогой перстень с изумрудиками и бриллиантами. Мы приземлились в Шереметьево утром. «Раньше двух часов дня не смогу вырваться», — ответила Наташа по телефону. Мой самолет на Клайпеду вылетал вечером.
Наша встреча была более чем теплая. «Спасибо большое, только я не смогу носить твой подарок. Как я объясню мужу появление такой дорогой вещи?» — «Навестишь позже маму в Киеве, скажешь — от нее. А сейчас возьмем такси и побудем немного наедине». Наташа слегка нервничала, но не возражала.
Я договорился с таксистом, тот отвез нас в ближайший лесок и на двадцать минут покинул машину, оставив нас с Наташей.
Стоял московский довольно прохладный ноябрь. Не просто было пристроиться на заднем сиденье, не просто было снять с нее теплые рейтузы, но я был в таком диком возбуждении после шестимесячного воздержания, что мог свернуть горы. Когда все закончилось, Наташа тихо сказала: «Ну что ж, позже я буду говорить сама себе: и такое было в моей жизни». Потом у нас была недельная встреча в Киеве, где жила ее мама. Наташе нравилось разнообразие ласк, и она соглашалась, как задорный любознательный ребенок, на любое новшество. Позже она призналась маме, что я делал в постели. Мать ведь тоже женщина, и ей были интересны все проказы дочки. Иногда я разговаривал с мамой по телефону, она была как бы заговорщицей, поддерживающей нашу связь. В Портленде (США) я ездил в знаменитый чем-то госпиталь (по-моему, там лечился известный баскетболист-литовец), пытался достать Наташиной маме лекарство от тромбоза.
Следующий мой рейс был в Аргентину. В море Наташа стала моей музой — я вдруг снова стал сочинять стихи после многолетнего затишья. Когда-то, еще будучи молодым штурманом, я сказал себе: или ты будешь плохим поэтом, или будешь хорошим капитаном. Я выбрал второе и на долгие годы отложил поэтическое перо. Один клайпедский капитан — В. Трофимов — хороший поэт, его стихи часто печатались в городской газете, по пьянке утопил судно, выскочив на скалы Тод около острова Борнхольм (Балтийское море). И вот Наташа вернула мне желание творить. Сочинение стихов — приятное занятие, никогда не скучно, голова все время занята работой, ложишься спать — перед сном запишешь пару рифм. Конечно, любимая работа (а капитанство было ею) — творчество, но стихосложение давало особую радость. В том рейсе я написал много стихов, и все они были посвящены Наташе. Часть из них была опубликована в газете «Рыбак Литвы», но в целом я не умилялся им, это простые «непричесанные» вирши, скорее, не от таланта (таланта у меня нет, во всяком случае, я его не развил), а просто от души. Помещаю некоторые из них в эту книгу только для того, чтобы показать мое чувство к Наташе, настолько оно было светлым.
Бессонница
Плещется тихо волна за бортом.
Спать. Спать.
Лучше не думать о дне прожитом.
Спать. Спать.
Завтра настанет снова рассвет.
Спи. Засыпать!
Нет, не уснуть. Мыслей пестрый букет
Не оборвать.
Милая нежность, склонись надо мной
И обними.
Легким касанием рук мою боль
Молча сними.
Шепотом тихим песенку спой
Иль прочти стих.
Если усну — то только с тобой
В мыслях моих.
К Наташе
Мы все грешны в какой-то мере,
Сам дьявол не сочтет грехов
Всех наших. Жить без всякой веры,
Без ангелов и без богов
Куда как просто. Но сознанье
Содеянного давит нас,
И вдруг потянет к покаянью,
Как-будто скоро — судный час.
Блажен, кто верует. Он в храме
Священника всегда найдет
Для исповеди. И Адамом
Невинным станет. И начнет
Грешить опять. Как надо мало
Душе. Мне это не дано,
И брутто всех грехов усталых
Лежит на мне давным-давно.
Ни падре, ни попа, ни муллы
Нет рядом. Море. Океан.
Лишь чайка крыльями взмахнула,
Да на воду залег туман,
Как на душу, — белесо-синий
От патагонских берегов.
Прошу тебя, моя богиня,
Дай отпущение грехов,
Чью тяжесть временем измерил
И совестью своею я.
Не оставляй меня без веры,
Ведь ты — религия моя.
Зеленый луч
1.
Вечер тихий. Чуть качает
Зыбью судно. Отштормило.
Море мило принимает
Утомленное светило.
Солнце за день обогрело
Океана половину.
И, усталое, зарделось
Ярким цветом апельсина.
2.
Вот коснулся диск горячий
Голубой глазури водной,
И влюбленное светило
Входит в плоть воды холодной.
А любовь всегда рождает
Красоту и мир гармоний —
Солнце, с морем обвенчавшись,
Дарит людям луч зеленый.
Перед тем, как слиться с морем,
С этим вечно юным чудом,
Шаловливо подмигнуло
Драгоценным изумрудом.
Луч зеленый над светилом
Тонкой шапкой изогнулся
И, чуть-чуть поколебавшись,
В небо острием взметнулся.
С древних пор в примету верят:
Будет счастье мореходу,
Если солнце подарило
Луч зеленый на заходе.
3.
И когда я наблюдаю
Предзакатное светило,
До захода еще знаю:
Будет встреча нынче с милой.
Потому что луч зеленый
Так прекрасен и чудесен,
Как твой нежный взгляд влюбленный,
Как мотивы твоих песен.
Пролив Дрейка
(Пролив, отделяющий копьеобразную Южную Америку от Антарктиды, назван в честь знаменитого пирата Дрейка. Пролив — одно из самых опасных для плавания мест.)
Там, где Америки копье
Нацелилось на полюс южный,
У мыса Горн извечно бьет
Волна крутая. Ветер вьюжный
Свистит зимой у мыса Горн.
То место проклято богами,
Наверно, было с давних пор.
Пролив с жестокими штормами
Всегда коварен, как пират,
Чье имя, как клеймо, застыло
В названии. И хоть преград
Природа там нагромоздила,
Зимой и летом корабли
Мыс знаменитый огибают.
А Горн у Огненной Земли
Их сталь и души закаляет.
В традицию давно вошел,
Как память парусного века,
Обычай: кто хоть раз прошел
Проверку у пролива Дрейка, —
Серьгу из золота носить
Тот может в левом ухе гордо,
Как знак, который получить
Можно лишь в кузнице у Горна.
Прекрасны нравы старины,
Их возродить порой мы рады.
Ведь до сих пор с гребня волны
Глядит на нас призрак пирата.
Разошлись, как в море корабли
(Поговорка)
Идут корабли морскими путями.
Их сотни, их тысячи, но между нами
Морское пространство, мили и волны,
И встреч мы не делаем, даже невольных.
Постойте, друзья, задержитесь слегка,
Ведь мы же живые, в кои века
Нарушим движение графиков наших,
Сойдемся поближе, друг другу расскажем:
Откуда идем, как живем, как детишки,
Как настроенье, шалят ли нервишки,
Какая погода у вас позади,
И будут шторма ли на нашем пути?
Неважно, что есть языковый барьер,
Улыбка и жест нам покажут пример.
Ведь души морские у вас и у нас
Как сестры родные, без грима, прикрас.
Одни нас ведь тропики солнцем смолили,
И солью одной ураганы солили,
Судьба наделила нас счастьем одним,
Чуть-чуть подгорчив его перцем своим.
Присядем за стол. Пусть в каюте тесно,
Но мы не в обиде. Подай-ка вино,
Стюард, капитанам. Наполним бокалы
И выпьем за то, чтоб подводные скалы
Своим поцелуем не тронули нас.
А третий бокал мы поднимем за вас,
Любимые женщины всех континентов,
Блондинки, брюнетки и прочих оттенков.
И выпьем еще мы за мир и покой
Над каждой планетой и каждой судьбой.
Увы, невозможно собраться нам вместе —
У каждого свой путь, другим неизвестен.
Хоть линии курсов пересеклись,
Моргнули огнями и — разошлись.
Прогулка по ночному Байресу
(Жители Буэнос-Айреса называют свой город Байресом. Улицы Флорида и Лаваже знамениты своими богатыми магазинами и ночными заведениями.)
В городе широких авенид
Жизнь бурлит, сверкает юность и реклама.
Байрес весело на всех глядит
Взглядом жрицы эротического храма.
Город ночью — это тень и свет.
Центр его — ночной базар по распродаже
Тела женского. Запретов нет
Там, где скрещены Флорида и Лаваже.
(Соблазняли в этот вечер две
Жрицы молодые, только все напрасно.
Мой соблазн живет сейчас в Москве,
Самый соблазнительный из всех соблазнов.)
И ликует праздник авенид,
И гремит ночей бездумное веселье.
Только рядом, бледные на вид,
Притаились тихо улицы-ущелья.
Окон темнота теплом не жжет,
И никто не зазывает наготою.
Непродажная любовь живет
Здесь простою жизнью, может быть, святою
Но не тьма, а свет людей влечет.
Снова на Флориде я, но только рядом
Ты идешь со мной, прижав плечо,
И любуемся с тобой старым Арбатом.
От контрастов сразу не устать,
Мы скучаем при однообразии.
Можно в жизни праведником стать,
Только как природу обуздать,
Если в голове живут фантазии?
23 октября 1989 г. Буэнос-Айрес
Депрессия
Что-то грустно чуть-чуть,
Как к разлуке — предчувствие.
Видно, время пришло
Что-то предпринимать.
Дни бегут чередой,
Затеняя то чувство,
Что позволило нам
В сказке год пребывать.
Может быть, я устал,
И поэтому кажется,
Что уходит любовь.
И мой мир обеднел.
Но ведь кто-то из нас
Вскоре все же отважится
Ощутить безысходность
Расстояний и дней.
Мне было хорошо с Наташей. Была ли это любовь? Порой в доказательство этого хотелось услышать от нее: «Я хочу от тебя ребенка». Несколько женщин говорили мне так. Но жизнь ставит свои, более прагматичные условия: второго ребенка она не хотела. Мы продолжали встречаться, порой было немыслимо трудно организовать очередную встречу. Однажды мне пришлось проехать на своих «жигулях» 500 километров (плюс 500 назад за день) по разбитым российским дорогам до подмосковного Можайска, куда Наташа приехала на поезде. Отпущенные судьбой два часа мы провели на опушке леса, а любовью занимались в машине. Позже она приезжала в дом отдыха в Калининградской области, а это рядом с Клайпедой. Мы встречались с ней три с половиной года, но и сейчас я изредка звоню ей. Мы остались друзьями. Она прочла две моих книги, но я постеснялся спрашивать ее «высокоакадемическое» мнение, боясь получить негативный отзыв. Когда-то она подправляла, редактировала мой рассказ о Патагонии, было много ошибок, но, главное, Наташа заставила меня отказаться от слова «ихние», мол, есть только слово «их». Она же убедила меня не носить черные рубашки, мол, мне идут только светлые тона, и я следую этому совету до сих пор. Спасибо. Моя первая жена Саша тоже прочла книги. Поначалу сказала мне: «Ты молодец!», но позже призналась, что книги ей не понравились. Это — единственный негативный отзыв. Но многочисленными читателями книги приняты очень тепло, я получил десятки электронных писем с хорошими отзывами, в пяти газетах Беларуси и Украины печатались статьи о книгах — на трех славянских языках, но главное — мои односельчане, простые люди, хвалили эти книги, особенно за простой язык. Одна женщина сказала: «Демьяныч, спасибо за чудные закаты, за морские волны, за зеленые лучи, о которых я узнала из твоих книг». Это — большая радость для меня.