ССЫЛКА

ССЫЛКА

Следствие над Воровским и его друзьями по Рабочему союзу ничего нового не дало московской охранке. Обо всем было доложено царю. Николай II «повелеть соизволил»: «Выслать под гласный надзор полиции в Вятскую губернию Илью Бабаджана, Николая Вашкова и Вацлава Воровского — на три года».

Воровский обвинялся в пропаганде социалистических идей среди рабочих Москвы и в доставке из-за границы транспорта нелегальной литературы. Зубатову так и не удалось ничего узнать о Рабочем союзе, о его делах и руководителях.

21 января 1899 года Воровский вышел из Таганской тюрьмы. Ему было разрешено провести два дня в кругу своей семьи.

В хлопотах и сборах время пролетело быстро. Мать Вацлава Вацлавовича решила сопровождать сына и сноху до места ссылки. «Хочу посмотреть, как устроитесь», — заявила она. И вот настал день отъезда. К Курскому вокзалу подъехали санки. Из них вышли в теплом пальто сутуловатый Воровский с женой, вся закутанная в шаль Августина Устиновна.

День выдался ясный. Только что выпавший снежок искрился на солнце. Небольшой морозец подпудривал бороду и усы. Носильщики в белых фартуках, надетых поверх овчинных полушубков, притопывали подшитыми валенками, предлагая свои услуги.

На перроне проводить Воровского собралось человек двадцать пять. Были студенты Московского университета и Технического училища в форме, знакомые в штатском, рабочие в потертых пиджаках. Издали наблюдал за Воровским шпик, доложивший потом начальству об этих проводах. Друзья и знакомые ободряли Воровского. Но он и сам старался не показывать вида, что ему грустно расставаться с людьми, с которыми его связывало одно общее революционное дело. Он даже пробовал, как всегда, шутить. Подсаживая мать в вагон, улыбаясь, он сказал: «Ну вот, мама, и вышел из меня не инженер-строитель, а скорее наоборот: разрушитель…»

В начале февраля 1899 года Воровский с женой и матерью прибыл в Вятку.

Местом пребывания Воровскому был определен город Орлов (отсюда у Воровского и псевдонимы: Павел Орлов, П. Орленов, П. Орловский, П. О., П. Ор…ский. — Н. П.). Это был небольшой уездный городишко, расположенный на реке Вятке. Со всех сторон к нему подступали леса. Сплошная глушь кругом…

Подъезжая на второй день к городку, Воровский как следует оценил «заботу» генерал-губернатора. Перед взором Воровского и его спутниц открылись небольшие избушки, почти вровень с крышами занесенные снегом. Только центральная улица была расчищена так, что по ней можно было идти, не боясь увязнуть в сугробах. В кривых переулочках к избушкам вели узкие тропки… Людей на улицах не было видно. Только струйки дыма, как свечи, подпирали небо. В стужу все отсиживались в жарко натопленных домах.

В те дни в Орлове (теперь г. Халтурин) была небольшая колония ссыльных: Н. Бауман, Р. Землячка, К. Захарова, И. Рябков и другие социал-демократы. Воровский вскоре снискал среди них уважение. Он познакомился с представителями местной интеллигенции и, как докладывала охранка, завоевал у них авторитет.

Воровский подружился с Николаем Бауманом. Да с ним и нельзя было не сойтись. Это был сгусток энергии. Он постоянно куда-то рвался, спешил, что-то делал. То ходил на охоту, то лечил крестьянский скот, то горячо спорил на собраниях ссыльных. Голубые глаза Николая Эрнестовича горели каким-то лихорадочным огнем. А окладистая рыжая борода придавала ему сходство с голландскими морскими волками, портреты которых часто появлялись в ту пору на лубочных картинах. В ссылке ему не сиделось. Он порывался бежать, придумывал разные способы побега, отвергал их, искал новые. В конце концов ему удалось все же совершить побег.

Кроме Баумана, Воровский ни с кем близко не сошелся. Среди местной интеллигенции он также не нашел, с кем можно было сойтись потолковать, обсудить новинки марксистской литературы. Да и опасно было: подружишься с кем-нибудь, а его потянут к становому…

В ссылке Воровский продолжал заниматься самообразованием, много читал, аккуратно следил за периодическими изданиями, вел беседы среди ссыльных.

Шести рублей казенного пособия Воровскому с женой не хватало. Тогда Вацлав Вацлавович стал искать работу по специальности инженера. Скоро подвернулся случай: ему предложили строительство гимназии в Орлове (теперь школа имени Воровского). Иногда он выезжал в Вятку, где ему поручались разные строительные работы. Когда это случалось, то он непременно заходил к Потресову[2] и подолгу беседовал с ним. Потресов переписывался тогда с В. И. Лениным, отбывавшим ссылку в селе Шушенском, и сообщал Воровскому некоторые планы Владимира Ильича. В один из приездов Потресов рассказал о газете, которую Ленин был намерен выпускать за границей. Потресов пригласил сотрудничать в ней и Воровского. Предложение было заманчивым, и Вацлав Вацлавович решил испытать свои силы в литературе.

Как-то ночью Вацлаву Вацлавовичу не спалось. В голове теснились мысли, вызванные только что прочитанными рассказами Горького. Воровский не мог принять вздорных представлений современной ему критики о Горьком как о певце и «идеализаторе» босячества. Он уловил сложное отношение писателя к босякам. Они — жертвы жизни, «шлаки», которые скопляются на ее поверхности и свидетельствуют, что «существующий строй отношений» не удовлетворяет «запросам всей жизни во всем ее богатстве и разнообразии». Не жалость и сострадание хочет вызвать к своим героям Горький, а показывает благородство и силу простого человека, который даже «на дне жизни» сохраняет «жемчужины нравственных качеств», утраченные в «образованном» обществе.

Вацлав Вацлавович сел за стол и писал, пока в лампе не кончился керосин. Утром Воровский отослал статью о ранних рассказах Горького на отзыв товарищу, понимавшему толк в литературе. Тот с большим интересом прочитал статью и дал свой отзыв: «Вы прекрасно излагаете ваши мысли, вы можете и должны писать».

В долгие зимние вечера, когда за окном выла вьюга, Вацлав Вацлавович, ободренный литератором-профессионалом, подолгу сидел за столом, освещенным керосиновой лампой, и писал. Если сходило «наитие», как выражался Воровский, то просиживал всю ночь, окрыленный удачей. Вацлав Вацлавович приступил было к статье о драмах Чехова, но в ссылке закончить ее так и не успел.

Нередко зимой Воровский проводил время в беседах и спорах с товарищами по ссылке. Иногда эти споры принимали далеко не дружеский характер. Однако Воровский всегда соблюдал корректность, твердо и последовательно проводил свою линию, линию «стариков», но сохранял такт. Он старался переубедить так называемых «молодых», которые придерживались линии «экономистов».

«Рабочим следует бороться за экономические права, — говорили они, — а политика не их дело».

Вацлав Воровский в гимназические годы.

Вацлав Воровский — студент Высшего технического училища.

— Но разве хорошая зарплата — это все для рабочего? — спрашивал Воровский. — Конечно, нет. Человек хочет жить свободно, он хочет всем прямо смотреть в глаза. Ну, а может ли он это сделать, когда боится слово сказать своему хозяину? Мастер ему по физиономии съездил, а он даже рта не раскроет. А стоит ему вымолвить словечко, так его штрафами замучают. Вот вам и экономические права. Без политических прав жизнь — кабала…

Сторонники «экономизма» стремились столкнуть рабочих с рельсов политической борьбы на экономическую, тред-юнионистскую. Они плелись в хвосте событий, насаждали кустарничество и кружковщину. «Экономисты» были главными противниками создания единой марксистской партии рабочего класса.

Все эти главные положения оппортунистического течения были зафиксированы в манифесте — «Кредо», написанном группой «экономистов» — Кусковой, Прокоповичем и другими. Русские марксисты во главе с В. И. Лениным решительно выступили против мелкобуржуазной идеологии в рабочем движении. В. И. Ленин написал «Протест российских социал-демократов». Он был обсужден среди ссыльных-марксистов, и под ним поставили свои подписи 17 русских революционеров: В. И. Ленин, Н. К. Крупская, Г. М. Кржижановский, В. К. Курнатовский, П. Н. Лепешинский и другие.

Ленинский «Протест» был разослан по колониям ссыльных. Попал этот документ и в город Орлов. Здесь «Протест» обсудили и подписали Вацлав Вацлавович Воровский, Николай Эрнестович Бауман и другие социал-демократы. Они не только осуждали оппортунистическое течение в рабочем движении — «экономизм», но и стали вести с ним борьбу. Орловские ссыльные занялись распространением ленинского документа среди социал-демократов Вятской губернии. Так, этот «Протест» вместе с письмом попал в город Котельнич. При обыске он был найден у местной фельдшерицы. «Посылаю некую резолюцию и прошу сделать вот что, — говорилось в письме, — прочитайте ее вашим социал-демократам и спросите каждого, согласен ли он с ней? Затем сосчитайте число голосов, поданных «за», и сообщите, хотя по почте, сколько их.

Резолюция эта написана не нами, и я прошу Вас никому не говорить даже, что этот экземпляр попал к Вам из Орлова и что считают голоса из Орлова».

Воровский поддерживал постоянную связь с Башковым и Бабаджаном, отбывавшими ссылку в отдаленных местечках Вятской губернии, и с некоторыми товарищами из Москвы. Вацлав Вацлавович вел также переписку с заграницей (Львов, Женева и т. д,), добившись у вятского губернатора отмены просмотра своей корреспонденции.

Осенью 1900 года Воровский ездил на несколько дней в Петербург. Там умерла его мать, которая еще в апреле 1899 года покинула город Орлов. Ему было разрешено побывать на похоронах. На обратном пути из Петербурга Воровский заехал в Москву, встретился там с друзьями, оставшимися на свободе.

В ссылке Воровский теоретически окреп настолько, что смог разобраться в ренегатстве легальных марксистов. Он понял, что марксизм стал такой же модой, как некогда женский вопрос. К марксизму, как к огню мотылек, потянулась буржуазная интеллигенция. Но буржуазия не была тем классом, который мог драться до победного конца. Буржуазия труслива, она остановится на полпути. И большую опасность представляют собой так называемые столпы легального марксизма. Те, что печатают без помех свои статьи в легальных марксистских журналах. Своим ядом они отравляют молодежь, под видом марксизма преподносят ей чистейший идеализм.

К этому рассуждению Воровского толкнула статья Петра Струве в ноябрьской книжке «Мира Божьего» за 1900 год. В ней «марксист» Струве звал читателей к идеализму («назад к Лассалю, назад к Гегелю, назад к Фихте»). Правда, он и тут маскировал свое отступление от марксизма разными словечками, вроде «идеалистическое существо», то есть в одном понятии Струве хотел соединить и материализм («существо») и идеализм («идеалистическое»). Но усидеть сразу на двух философских стульях невозможно, и теперь позиция Струве, враждебная материализму, была слишком прозрачна, чтобы ее не рассмотреть.

В ту же ночь Воровский написал едкую обличительную статью. Утром отослал в марксистский журнал «Жизнь» и с волнением стал ждать. Ее напечатали как «Письмо в редакцию».

Как-то весной 1901 года из поездки в Москву вернулась Юлия Адамовна и привезла пачку свежих газет и журналов. Разбирая их, Воровский натолкнулся в «Русском богатстве» на заметку обозревателя В. Подарского, в которой шла речь о статье Юл. Адамовича (это был псевдоним В. В. Воровского. — Н. П.). Кровь бросилась ему в лицо, с трепетом он прочел: «Гораздо более интересно «Письмо в редакцию» г. Юл. Адамовича, который называет себя в этой заметке (по поводу г. Струве) «профаном», но рассуждает авторитетно и со своей точки зрения очень последовательно, так что дай Аллах и всякому специалисту так рассуждать».

Хотя эта оценка принадлежала перу буржуазного журналиста, тем не менее Воровский был рад, что его первое печатное выступление замечено, что о нем говорят в журнальном мире.

Вскоре пришла весточка из-за границы от Потресова. Он поздравлял Воровского с прекрасным началом, которое удалось «и по форме, чрезвычайно изящной, и по содержанию». А Потресов был тогда одним из редакторов «Искры».

Но Потресов не только хвалил, но и упрекал Воровского. Он считал, что автор «Письма в редакцию» слишком прямолинейно показал эволюцию Струве от материализма к идеализму.

Воровскому пришлось отвечать. В письме он отстаивал свою точку зрения. Он видел, что группа Струве повернула слева направо, и, чтобы читатель постиг всю суть этого акта, старался представить этот поворот в возможно выпуклой форме. Воровский сообщал, что он сознательно пошел на сгущение, ибо у Струве еще в книге, вышедшей в 1894 году (речь идет о «Критических заметках по вопросу об экономическом развитии России». — Н. П.), содержался «зародыш разложения», но тогда только некоторые раскусили это. Среди этих немногих, кто расслышал фальшивые ноты в трелях г. Струве, указывал Воровский, был Тулин (В. И. Ленин. — Н. П.). А сам он, Воровский, принадлежал к тому большинству, кто в пылу общественной борьбы марксистов с народниками не слышал фальши в выступлениях г. Струве. Почему он и многие другие заблуждались тогда? Воровский считал, что их прозрению мешали полемика с народниками, с одной стороны, и Плеханов, взявший Струве под свою защиту, — с другой. Поэтому, добавлял Воровский, в тоне его собственного выступления против Струве есть личный элемент человека, который вовремя не заметил лжи сам.

Но теперь, писал Воровский, ему стало ясно, что призыв Струве к идеализму не был случайным, что этот призыв закономерен и корни его находились в прежних произведениях «легального марксиста».

Статья Воровского против Струве стала известна и Владимиру Ильичу. В своей работе «Что делать?» Ленин причислил Адамовича (Воровского) к лагерю марксистов-ортодоксов.

Для самого Струве выступление Воровского прозвучало словно пощечина. Он обиделся на Адамовича, считая его статью неприличной. Потресов, видевшийся с Струве за границей, сообщал Воровскому: «Вы спрашиваете, кто мне говорил о неприличии статьи Адамовича. Нет, не богородица[3], которая мне не решилась бы написать об этом, а самолично — «обер-критик» (то есть П. Струве. — Н. П.). Потресов указывал, что Струве обещал вступить в полемику с автором «Письма в редакцию».

Пришлось готовиться и Воровскому. Он придумал сюжет, подобрал скандальные места из работ Струве и даже заголовок нашел: «Первый русский сверхчеловек».

Но Струве не вступил в полемику с Адамовичем, и Вацлав Вацлавович очень сожалел об этом, но все же надеялся найти основание, чтобы «еще раз вцепиться ему в ляжку».

В ссылке Воровский окончательно отрешился от народничества и стал марксистом. В этом помогла «Искра». Воровский доставал ее регулярно: то привозила жена, то присылали тайком друзья. Борьба за чистоту марксистской теории заставляла его твердо придерживаться партийной позиции. Так, ощутив в себе силу литератора, Воровский, однако, не спешил публиковаться в органах «легальных марксистов». Они его не устраивали, ибо, участвуя в них, волей-неволей пришлось бы подлаживаться под их тон, под их направление. Эти мысли Воровский высказал Потресову: «Писать вообще в «Жизнь» (журнал «легальных марксистов». — Н. П.) я не хочу, а писать теперь без вызова (вспомним: выступление Воровского в «Жизни» было ответом на статью П. Струве «Ф. Лассаль». — Н. П.) на какую-нибудь, хотя бы ругательную, тему, будет уже писать вообще…»

Уже в те дни Воровский поступал по-партийному. С большей принципиальностью, чем, скажем, Потресов, он подходил к журналу «Жизнь». Если Потресов считал этот журнал «задорным в защите «ортодоксии», то Воровский просто не хотел больше печататься в органе «легальных марксистов».

* * *

Личная жизнь Воровского в ссылке сложилась неудачно. Резкий, неуравновешенный характер Юлии Адамовны в глухом, скучном Орлове начал принимать формы настоящей истерии. Она сетовала на ссылку, обвиняла во всем Вацлава Вацлавовича. Чтобы развеять немного скуку, Юлия Адамовна часто выезжала за границу, в Москву, Петербург. Но и это не помогало. Ее работа (она была художницей) не приносила ей радости и удовлетворения.

Воровский пытался и ее приобщить к борьбе, но все его попытки оказались тщетными. Она не хотела разделять с мужем всех лишений. Юлия Адамовна жаловалась соседям, что муж уделяет ей мало времени, что больше всего он любит книги, что его никуда не вытянешь и т. д. Многие колонисты от скуки рады были случаю посплетничать.

Здоровье Воровского было неважным. Туберкулезный процесс в легких медленно прогрессировал. Давал вспышки ревматизм. Но Воровский не унывал. «Тридцать лет уж умирает мальчик хилый и больной», — отвечал он тем, кто интересовался его здоровьем. При этом Воровский вспоминал, как в детстве одна их набожная соседка, видя, что маленький Вацик часто запрокидывал голову и подолгу смотрел в небо, говорила матери его, Августине Устиновне: «Ну, он у вас не жилец. Смотрите, его душа на небо просится. Вот он и смотрит туда…»

Однако действительно положение Воровского было незавидным. А тут еще тяжелое нервное расстройство жены, ее истерические припадки. Они выводили его из равновесия и действовали угнетающе.